Сдвиг в философском мировоззрении, которое получило сложное и пространное выражение в Упанишадах, был весьма радикальным. В поле зрения ведической религии были вполне земные цели: процветание, долголетие и здоровье как награда, которую можно ожидать за хорошие отношения с богами. Книга Брахманы лишь незначительно отличалась в этом смысле, дополняя материальную награду обещанием, что скрупулезно исполненное жертвоприношение гарантирует следующее рождение в бессмертном теле. Но Упанишады, презирая простые земные удовольствия, объявляли личное уничтожение во вселенском брахмане высшей наградой за праведную жизнь.

Судить о причинах такого изменения крайне сложно, поскольку об устройстве общества в Древней Индии известно слишком мало. Аскетические методы и вера, что посредством аскетической дисциплины может быть достигнута удивительная сила, возникли, возможно, еще в доарийские времена. И все же, чтобы появились Упанишады, старые и более наивные системы ценностей должны были прийти в упадок. Причина такого упадка, кажется, ясна: в VII-VI вв. до н. э. свободный аристократический режим, нашедший политическое выражение в племенных республиках и мелких государствах Северной Индии, разрушился под давлением роста городов и самодержавных централизованно-бюрократизированных монархий[298]. Как повел бы себя в таких обстоятельствах одаренный человек из благородного семейства и какая судьба ждала бы его в мире, где его прежний социальный статус оказался разрушенным? Некоторые, без сомнения, пошли за победителями и стали служить набирающим силу монархиям. Но непокорные и чувствительные души, должно быть, предпочли иной стиль жизни и обрели свободу особого рода в аскетизме, бегстве в леса, где их метафизические размышления о природе и мистических трансах обрели форму текстов Упанишад[299]. Подобный перенос решения мирских проблем в духовную сферу стал специфической чертой индийской цивилизации, отличающей ее от соседей и современников в Европе и на Среднем Востоке. Вплоть до VI в. до н. э. развитие индийской культуры не слишком отличалось от того, что происходило в других странах. Процесс приспособления обычаев воинственных ариев к аристократическому и сельскохозяйственному укладу жизни аборигенов во многом походил на тот, что проходил на Среднем Востоке и в Европе. Но когда аристократические семейства долин Ганга подверглись притеснениям со стороны централизованных и абсолютных монархий, их ответ был уникален, поскольку на основе аскетических методов, которые были, вероятно, известны местному населению и в доарийские времена, они, по существу, сформулировали новые мистические идеалы. Найдя литературное выражение в Упанишадах, эти идеалы вскоре стали занимать умы и лишившихся корней горожан, для которых избавление от личных неурядиц и неопределенности новоявленного урбанизма стало насущной проблемой. Подкрепленные выходцами из торгово-ремесленных городов, отшельники джунглей предлагали институционную структуру, в пределах которой могла развиваться самая изощренная аскетическая мистика. Царский двор и рынок сотрудничали с отшельниками джунглей, спеша придать форму выдающемуся оригинальному религиозному мировоззрению, способному удовлетворить умы философической тонкостью, а сердца мистическим экстазом.

Мысли и чувства, выраженные в Упанишадах, популяризировали два духовных вождя, жившие в последней четверти VI в. до н. э. — Махавира, основатель (или реформатор) джайнизма, и Гаутама Будда. Годы их жизни точно не известны, но известно, что они были современниками; и, по-видимому, начали свою деятельность незадолго до или вскоре после 500 г. до н. э.[300] Их проповеди и сами их жизни дали начало крупнейшим и наиболее важным религиозным течениям, ознаменовав четвертую, по нашей классификации, стадию развития религии в Индии.

Джайнисты и буддисты бросили вызов обрядности брахманов и нашли массовый отклик. Через два века после смерти Будды Индия, казалось, была на грани того, чтобы стать страной буддизма. Однако брахманизм выжил и в конечном счете стал бороться с противником его же оружием, преобразовавшись в то, что принято называть индуизмом. Индуизм впитал в себя многие положения и идеалы, которые были высказаны в Упанишадах и стали популярны благодаря проповедям джайнистов и буддистов.

С распространением и окончательным формированием джайнизма и буддизма выкристаллизовались отличительные черты мировоззрения индийской цивилизации. К концу VI в. до н. э. сформировались все элементы того, что впоследствии было удачно названо «федерацией культур, известной под именем индуизма»[301], и более поздние изменения никогда уже не нарушали эту фундаментальную структуру.

Мы не станем вникать здесь в сложности джайнистской и буддийской доктрин. Изначальные идеи Махавиры и Будды можно лишь с большим трудом отличить от тех элементов, которые добавлены к их наследию позднее, да и нет оснований полагать, что в первые годы своего существования буддизм или джайнизм подвергались сколько-нибудь серьезным изменениям, как это случилось с христианством, когда оно покинуло свою колыбель в Иудее.

У буддизма и джайнизма немало общего. Обе веры предложили надежду на спасение без жрецов и жертвоприношений. Центрами формирования обеих были группы стремившихся к просветлению и «монахи», к которым тянулись группы мирян, чьи духовные мотивы были менее самоотверженными. Обе веры избрали перевоплощение в качестве основного принципа вселенной, обе искали спасения от круговорота рождений и смерти в истинном знании и правильном поведении, обе были атеистическими.

Но в деталях различия доктрин проявились яснее. Джацнисты полагали атман неизменным объектом и проповедовали аскетизм, не исключавший и голодания до смерти, как основное средство освобождения души от кармы и избавления от инкарнаций. Будда, напротив, отрицал неизменность атмана, как и всего прочего в мире. После попыток крайнего аскетизма, предпринятых в молодые годы, он решил, что самоистязание бесполезно, и рекомендовал вместо этого средний путь — тихую, умеренную жизнь, практику медитации, религиозные беседы и самоконтроль — как истинный путь к религиозному просветлению.

Доктрина буддизма все больше усложнялась и стала замысловатой настолько, что любого новичка была способна привести в отчаяние. Все же центральная идея Гаутамы Будды о том, что существование и страдание неотделимы и что истинное знание и праведная жизнь могут это страдание прекратить, представляется достаточно простой. Предложенный им способ освобождения не кажется безнадежно запутанным. «Благородный восьмеричный путь» к просветлению состоит из систематического совершенствования, правильного понимания, правильного стремления, правильной мысли, правильной речи, правильного действия, правильного усилия, правильного образа жизни и правильной концентрации. Безусловно, Будда и не пытался объяснить точно, что именно понимается под словом «правильный» в этих фразах. Он учил скорее собственным примером, так что ранняя буддийская литература по большей части состояла из историй самого Будды (часто сверхъестественных), его деяний и высказываний.

Однако жизнь Будды стала столь существенной для индийской и мировой истории отнюдь не из-за его доктрины, тем более прошедшей в последующем весьма серьезные изменения[302], а благодаря разработанной им практики достижения просветления. Причем этот процесс шел без заранее обдуманной цели. Скорее всего последователи Будды, изо дня в день сталкиваясь с обычными проблемами, обращались к Будде, чтобы услышать его мнение, и он постепенно и понемногу создал набор прецедентов, который следующие поколения буддистов объявили обязательным.

Сам Будда вел скитальческую жизнь, задерживаясь в какой-либо местности лишь на сезон дождей. Даже при его жизни набожные миряне жертвовали земли и дома, где бы он и его монахи могли переждать сезон дождей. Так начали возникать монастыри, которые до сих пор остаются важнейшими центрами буддизма. Сначала причисление к кругу последователей происходило после беседы с самим Буддой, но поскольку число обращенных росло, монахи, постоянно пребывающие в одном монастыре, стали принимать неофитов в свои ряды после упрощенного обряда. Дисциплина была добровольной и неформальной. Монахи собирались регулярно для взаимных наставлений, и согрешившие, как правило, каялись в своих проступках публично.