Настала ночь. Наклонившись над изголовьем друга, все еще погруженного в тот глубокий сон, который обыкновенно следует за большой потерей крови, Валентин с тревожной нежностью смотрел на бледное лицо своего друга.

– О! – говорил он вполголоса, с гневом сжимая кулаки. – Кто бы ни были твои убийцы, брат, они дорого поплатятся за свое преступление!

Полог палатки приподнялся; чья-то рука дотронулась до плеча молодого человека. Он обернулся. Перед ним стоял Трангуаль Ланек. Лицо ульмена было мрачно как туча. Он, казалось, был в сильном волнении.

– Что с вами, вождь? – спросил Валентин, испугавшись состояния, в каком он его видел. – Что случилось, ради Бога? Уж не новое ли несчастие пришли вы объявить мне?

– Несчастие беспрерывно подстерегает человека, – заметил индеец, – он должен быть готов ежечасно принять его, как ожидаемого гостя.

– Говорите, – отвечал молодой человек твердым голосом, – что бы ни случилось, я не дрогну.

– Хорошо, брат мой тверд; это великий воин, он не позволит себе прийти в уныние: пусть брат мой поспешит, надо ехать.

– Ехать! – вскричал Валентин, вздрогнув. – А друг мой?

– Наш брат Луи поедет с нами.

– Возможно ли перевезти его?

– Надо, – решительно сказал индеец, – топор войны поднят против бледнолицых; вожди окасские пили огненную воду, дух зла овладел их сердцами; надо ехать прежде чем они подумают о нас; через час будет слишком поздно.

– Поедем же, – отвечал молодой человек, убедившись, что Трангуаль Ланек знал более нежели хотел сказать, и что большая опасность действительно угрожает им. Он заметил, что вождь, человек непоколебимого мужества, лишился того бесстрастия, которое почти никогда не оставляет индейцев.

Приготовления к отъезду были сделаны с удивительной быстротой. Койка, в которой лежал Луи, была крепко привязана к двум деревянным шестам, к которым припрягли двух лошаков, так что раненый даже не проснулся. Всадники отправились в путь с величайшими предосторожностями.

Таким образом ехали они более часа, не говоря ни слова; огни индейского лагеря мало-помалу исчезли вдали и, путники были вне опасности, по крайней мере, на время. Валентин подскакал к Трангуалю Ланеку, который ехал впереди конвоя, и спросил:

– Куда мы едем?

– В Вальдивию, – отвечал вождь, – там только дон Луи будет в безопасности.

– Вы правы, – сказал Валентин, – но разве мы останемся в бездействии?

– Я сделаю все, чего захочет мой бледнолицый брат; разве я не друг его? Я пойду, куда пойдет он, его воля будет моей волей.

– Благодарю, вождь, – отвечал француз с волнением, – у вас благородное и достойное сердце.

– Брат мой спас мне жизнь, – сказал ульмен с простотою, – эта жизнь уже не моя, она принадлежит ему.

Или вожди ароканские не заметили отъезда чужестранцев, или, что гораздо вероятнее, не захотели преследовать их.

Валентин и его провожатые ехали тихо, задерживаемые раненым, который не мог бы, при такой слабости, в какой он находился, перенести толчки быстрой скачки. К трем часам утра слабые огни, дрожавшие на горизонте и с трудом пробивавшиеся сквозь туман, который в этот час ночи покрывает землю как будто холодным саваном, возвестили каравану, что он приближается к городу.

Через три четверти часа доехали они до садов, окружающих Вальдивию наподобие огромного букета цветов. Караван остановился на несколько минут, чтобы дать вздохнуть лошадям. Теперь уже нечего было опасаться.

– Брат мой знает этот город? – спросил Трангуаль Ланек Валентина.

– К чему этот вопрос? – спросил тот.

– По причине очень простой, – отвечал вождь, – в пустыне я могу и днем и ночью служить проводником моему брату, но здесь в этой деревне белых, глаза мои закрываются; я слеп, брат мой поведет нас.

– Черт побери! – сказал Валентин, смутившись. – В этом случае и я так же слеп как и вы, вождь; вчера я в первый раз въехал в этот город, но, – прибавил он, улыбаясь, – в ту минуту пули свистали в воздухе так назойливо, что я не имел времени осведомляться и спрашивать, куда идти.

– Не беспокойтесь, сенор, – сказал один из слуг, услыхавший этот разговор, – сообщите мне только куда вы хотите ехать, я вас провожу.

– Гм! – отвечал Валентин. – Куда я хочу ехать? Я и сам этого не знаю; все места хороши для меня, только бы друг мой находился в безопасности.

– Извините, сенор, – продолжал слуга, – если бы я осмелился...

– Осмельтесь, осмельтесь, друг мой! Ваша мысль, без сомнения, превосходна, признаюсь, что в эту минуту у меня голова пуста как барабан.

– Зачем, сенор, не пойдете вы к дону Тадео де Леону, моему господину?

– Черт побери! – сказал Валентин с досадой. – Как вы милы, честное слово! Я не еду к дону Тадео по той простой причине, что не знаю где его найти, вот и все!

– Я знаю, сеньор; дон Тадео должен быть в ратуше.

– Справедливо, я об этом и не подумал; но как найти дорогу в ратушу.

– Я провожу вас, сеньор.

– Прекрасный ответ; этот малый преумный; когда же едем мы, друг мой?

– Когда будет угодно сеньору.

– Сейчас! Сейчас!

– В таком случае отправимся, – отвечал служитель.

И караван двинулся в путь. Через несколько минут он въехал на Большую Площадь, прямо напротив ратуши.

Город был мрачен и безмолвен; всюду виднелись следы ожесточенной борьбы: груды разбитой мебели, широкие траншеи, вырытые в земле, выломанные из мостовой камни. Перед ратушей прохаживался медленными шагами часовой; при виде каравана, подъезжающего к нему, он остановился и прицелился.

– Кто идет? – закричал он грубым голосом.

– La patria! – отвечал Валентин.

– Проходите мимо! – отвечал часовой.

– Гм! – прошептал молодой человек. – Кажется, сюда не так легко войти, как я думал; все равно, – прибавил он, – все-таки попробуем. Друг мой, – сказал он вкрадчивым голосом часовому, который стоял бесстрастно перед ним, – у нас есть дело во дворце.

– Вы знаете пароль? – спросил солдат.

– Нет! – откровенно отвечал Валентин.

– В таком случае вы не войдете.

– Мне однако ж нужно войти.

– Может быть, но так как вы не знаете пароля, я советую вам убираться с Богом, а то, клянусь, будь вы сам черт, я не пропущу вас.

– Друг мой, – отвечал парижанин лукавым тоном, – в том, что вы говорите, нет логики; если бы я был черт, мне не нужен бы был пароль, я вошел бы против вашей воли.

– Берегитесь, сеньор, – прошептал слуга, – этот солдат способен выстрелить в вас.

– Черт побери! Я этого и жду! – сказал Валентин, смеясь.

Слуга взглянул на молодого человека с изумлением и подумал, что он сошел с ума. Часовой, думая, что над ним насмехаются, прицелился и закричал раздраженным голосом:

– В последний раз говорю вам – уйдите или я выстрелю.

– Я хочу войти, – решительно отвечал Валентин.

– К оружию! – закричал солдат и выстрелил.

Валентин, внимательно следовавший за движениями солдата, быстро соскользнул с лошади; пуля просвистела над его головой. При крике часового и при звуке выстрела несколько вооруженных солдат в сопровождении офицера, державшего зажженный фонарь, выскочили из дворца.

– Что случилось? – спросил офицер громко.

– Э! – вскричал Валентин, которому этот голос был знаком. – Это вы, дон Грегорио?

– Кто меня зовет? – сказал тот.

– Я! Дон Валентин.

– Как, это вы, любезный друг, причиною всего этого шума? – возразил дон Грегорио, подходя. – А я думал, что на нас напал неприятель.

– Что же мне было делать? – сказал, смеясь, молодой человек. – Я не знал пароля, а хотел войти.

– Только в головы французов могут приходить подобные идеи.

– Не правда ли, что моя довольно оригинальна?

– Да, но вы рисковали быть убитым.

– Ба! Нередко рискуешь быть убитым, но все-таки остаешься жив, – беззаботно заметил Валентин. – Советую вам воспользоваться этой идеей при случае.