Женщина смолкла, словно обессилев в борьбе с собой. И тут же ей ответил мужской голос: низкий, хрипловатый, изнемогающий от страсти:
Женщина, которую сейчас нельзя было назвать старухой, вгляделась в лицо мужчины так, словно ничего дороже ей в жизни видеть не приходилось и не придется, и ответила:
Отзвучали последние слова, на поляне воцарилась тишина. Ее разбили звонкие хлопки в ладоши.
— Молодцы! — пронзительно закричала Ингила. — Ох, какие молодцы!..
Старуха и Орешек, как по команде, обернулись к своей маленькой «публике» и величественно кивнули. Связанный по рукам и ногам Орешек при этом выглядел весьма комично, но не замечал этого.
— У меня было такое платье... — блаженно улыбнулась старуха. — Белое, с огромными васильками... Я сидела в траве, вокруг были такие ромашки... А Раушарни стоял рядом...
— Во имя Хозяйки Зла! — заявил вдруг Орешек с явным отвращением. — А я-то, дурак, почти поверил, что ты и впрямь играла Луанни...
Обе женщины с негодованием уставились на грубияна.
— Да, ты могла бы сыграть, — с полупрезрительной снисходительностью протянул Орешек. — У тебя неплохо получается... выразительно... но надо же чувствовать сцену! Травка... Ромашки... Когда эту пьесу играли мы — усаживали Луанни на большой валун!
Женщины недоуменно переглянулись. Какая разница, на чем сидит героиня пьесы?..
— Стало быть, Раушарни стоял рядом с тобой? На коленях стоял?
— Ты что, сдурел? Он же принца играл! Ему нельзя было на коленях!..
— Ага-а! — протянул Орешек въедливым тоном судьи, поймавшего преступника на противоречивых показаниях. — Он дальше говорит: «Позволь припасть пылающим челом к ручьям твоих прохладных белых ножек!..» И кланяется Луанни в ноги! Это как же его должно скорчить, если ты сидишь на полу, а ему, бедняге, и на колени встать нельзя?
— Кланялся! — завопила старуха. — Я вот так сидела... колени к подбородку... — Она плюхнулась на траву, коричневая домотканая юбка веером легла вокруг грубых стоптанных сапог. — Вот так свои ноги обнимала... А он — лицом мне в колени... У него лютня в руках была, он на лютню чуть опирался... изящно так...
— Да сроду Раушарни такой трюк не проделать!
— Дурень, он ведь моложе был, спина лучше гнулась!
— Все равно б не вышло! Он высокий, с меня ростом... это как же ему нужно было гнуться?
— Да, ростом он, пожалуй, с тебя... А ну вставай! Вставай, кому сказано! Сейчас примеримся...
Старуха вошла в сарай, рывком за цепь заставила Орешка подняться на ноги.
— Вот я сажусь... Да стой ровно, пенек неуклюжий!
— Сама бы так постояла... со связанными-то ногами! — зло ответил Орешек и через голову бабки бросил Ингиле странный взгляд. Словно просил сделать что-то... Но что?
Девушка в отчаянии огляделась — и сразу взгляд наткнулся на вбитое рядом в стену кольцо со змеящимся длинным обрывком цепи...
Правильно! У нее-то руки свободны... Вот только как добраться до цепи, чтобы бабка не заметила?
Тем временем Орешек неловко ткнулся головой в сторону старухиных колен, упал, перевернулся на бок и, не вставая, заорал во весь голос:
— Грымза! Актриса с большой дороги! Корова старая! В ромашках она восседала! А принц через нее кувыркался!
Под эти крики Ингила подвинулась к соседнему кольцу. Это осталось незамеченным для бабки, которая продолжала упрямо возражать:
— Сам дурак! Говорю тебе — он на лютню...
Старуха недоговорила. Два крайних звена цепи аккуратно хлестнули ее по макушке. Всхлипнув, старуха осела к ногам Ингилы.
Когда вредная карга очнулась, она была уже опутана веревкой, а рот ее был завязан полосой от подола юбки. Разбойница завозилась и свирепо замычала, но не устрашила этим пленников, которые уже освободились от цепей.
— Пошли! — скомандовал Ралидж, отшвыривая ненужную уже связку ключей и набрасывая на голые плечи свой плащ с меховой оторочкой.
— Ты, бабушка, не сердись, — почти виновато сказала Ингила. — Ты хорошо роль сыграла, правда-правда-правда! Я чуть не разревелась!
— Еще извинись за то, что она тебе к горлу нож приставила! — бормотнул Орешек.
Бывшие пленники покинули было поляну, как вдруг Орешек хлопнул себя по лбу — мол, забыл! Поспешно вернулся к дверям сарая, нагнулся над связанной старухой и произнес серьезно, с глубоким чувством:
И в несколько прыжков догнал негодующую Ингилу.
— Зачем моему господину понадобилось издеваться над старухой?
— И не думал издеваться! — удивился Орешек. — Просто не хотелось оставлять сцену скомканной. Уверен, бабка меня поняла правильно.
