Я не могу поверить, что это произошло.

Мы снова были вместе. Всё так, словно и не было этих долгих месяцев порознь. Оказывается, я отчётливо помню ощущение его рук на моём теле. Вкус его поцелуев и жар любимого тела.

Суржевский доводил меня до финиша столько раз, что я сбилась со счёта. И каждый раз он спрашивал, имитировала я или нет.

И каждый раз я нагло врала, ожидая очередную порцию наслаждения. И я получала всё и даже больше, пока не закончились силы. Я, захныкав, призналась Игорю во лжи, и он трахнул меня ещё раз. В наказание.

Вспомнив его довольный горящий взгляд, опять улыбнулась, уткнувшись лицом в подушку.

И снова раздался этот звук. Тихий, но навязчивый и знакомый.

Глянула на электронные часы — пять утра, и страх мгновенно сковал всё тело. Сердце затрепыхалось в груди, поторапливая.

Я выскочила из кровати и побежала на звук, не обращая внимания на собственную наготу.

Телефон звенел в коридоре, и я услышала лишь потому, что мы не закрыли дверь в спальню.

Случилось что-то ужасное, раз мама звонит в пять утра. Неужели опять сердце у отца?

Схватив источник шума с тумбы, приняла вызов.

— Мама! — крикнула в трубку, не сумев проконтролировать эмоции.

— Алиса… Прости, что звоню. Я не знаю, что делать, — голос мамы был спокойнее, чем я предполагала, но всё-таки немного дрожал, — у Маши поднялась высокая температура. Ещё перед сном… Надо было, наверное, сразу позвонить, но я думала что справимся как обычно… Сиропом. Но он сбил только на пару часов, а сейчас опять тридцать девять и шесть, она стонет…

— Сколько? — в груди кольнуло, и я схватилась за сердце, пытаясь унять боль. — Надо было сразу звонить, мам. Чёрт. Я выезжаю. Сейчас вызову такси.

— Я вызову скорую?

— Я сама.

И я сбросила вызов, направляясь в спальню Маши, чтобы надеть костюм, в котором вчера была на ужине.

В темноте коридора, из-за волнения не заметила силуэт Суржевского.

— Чёрт, — резко затормозила, испугавшись.

Игорь стоял в проходе и смотрел в моё взволнованное лицо.

— Что случилось? — поинтересовался мужчина.

— Мне надо уехать, — ответила, изо всех сил стараясь придать голосу твёрдости, хотя он всё равно дрожал. Как и руки. — У Маши высокая температура, тридцать девять и шесть. Я сейчас вызову скорую и такси. Извини, что разбудила, возвращайся в постель…

Переступила с ноги на ногу, обхватив себя руками, и, сообразив, что некогда медлить, двинулась дальше, обходя мужчину.

— Я отвезу тебя…

— Нет, не стоит, завтра…

— И скорую не вызывай, — Игорь не дал мне договорить, перебив, — они ничего не скажут, диагноз не поставят. Сделают укол и на завтра пригласят врача. Температура очень высокая, лучше выяснить всё сразу.

Я нахмурилась. Где же найти педиатра, который поедет в такую даль в пять утра!

— Я позвоню своему старому другу. Раньше он был нашим семейным доктором. Уверен, Максим не откажет.

На глаза навернулись слёзы.

В любой другой ситуации я стала бы его отговаривать. Беспокоить незнакомого человека в такое время, просить ехать неизвестно куда… Но сейчас дело касается моей Маши, поэтому я лишь кивнула, опустив взгляд на пол.

Кроме того, я испытала огромное облегчение от того, что Игорь поедет со мной. Его спокойствие и уверенность согревают меня, и хочется верить, что всё будет хорошо. И всё так и окажется, если Игорь будет там. Просто будет рядом. Я снова смогу просто побыть женщиной и волнующейся мамой… Он сам позвонит доктору, договорится, отвезёт меня… Невероятно. И так важно…

Я виновата… Надо было сразу после ужина ехать к ребёнку. Ну и что, что ночь! Надо было вообще просить родителей не уезжать из города!

А в итоге вместо того, чтобы быть с дочерью, по которой я так безумно соскучилась, всю ночь я стонала под Суржевским, пока моя девочка мучилась от высокой температуры!

От этих мыслей в груди защемило. Чувство вины окутало с головой, заставляя руки дрожать сильнее. Лишь с третей попытки я застегнула верхнюю пуговицу на рубашке и вышла из комнаты дочери Игоря, совершенно позабыв о пиджаке.

Он уже был одет и ждал меня в коридоре, разговаривая по телефону.

— Спасибо большое. Координаты скину. Да.

Суржевский заметил меня и кивнул на дверь.

— Пойдём, врач уже собирается. Думаю, появится сразу за нами — ему ехать ближе. Координаты есть?

— Да, — я разблокировала смартфон, скопировала цифры из навигатора и скинула Игорю в мессенджер.

Его телефон пиликнул, и мужчина, быстро поводив пальцами по экрану, переслал сообщение другу.

— Идём?

Я снова смогла лишь кивнуть. Схватила сумку с комода и глянула на себя в зеркало.

Господи. Ну и видок. Волосы растрёпаны, на щеке отпечаток подушки, глаза красные от недосыпа, под подбородком мелкие красные точки — следы от щетины Игоря, а губы — припухшие от его диких поцелуев. И вишенка на торте — большое красное пятно на шее, там, где она переходит в плечо. Засос…

Супер. Теперь родители точно будут знать, чем я занималась, пока они ухаживали за моей болеющей дочерью.

Игорь, не произнеся ни слова, пошёл вглубь квартиры. Вероятно, что-то забыл.

Воспользовавшись моментом, залезла в сумку и выудила оттуда расчёску, надеясь хоть немного поправить ситуацию, хотя хотелось уже быстрее сесть в машину и оказаться рядом с Машей, но торопить Игоря не имею права. Жаль, что у него нет вертолёта.

— Держи, — Суржевский вернулся внезапно, напугав меня.

Он принёс свою толстовку. С настолько высоким воротом, что он наверняка спрячет не только шею, но и подбородок.

— В сентябре ночи холодные.

В машине я так и не смогла расслабиться. Всю дорогу сидела, как на иголках, то и дело ёрзая на сидении.

В толстовке Игоря было жарко, но я бы ни за что её не сняла. Я не разрыдалась и не приступила к активному самобичеванию лишь благодаря его одежде, окутывающей моё тело, и благодаря его молчаливому присутствию, согревающему душу.

Я заражаюсь его спокойствием и уверенностью. Я ощущаю его поддержку, хотя всё, что он делает, это молча ведёт автомобиль в нужном направлении.

Суржевский не бросал на меня взглядов, не спрашивал, как я себя чувствую, не интересовался о Маше, и даже эта тишина странным образом успокаивала меня.

Говорить не было никакого желания.

Перед глазами периодически всплывало бледное лицо дочери, которую мама наверняка укутала во все имеющиеся одеяла, несмотря на высокую температуру.

Это я должна быть рядом с Машей. Это всегда должна быть я… Никакие деньги этого не стоят.

К тому моменту, как мы въехали в деревню, я разве что не начала подпрыгивать, пытаясь ускорить движение автомобиля, который и так нарушал все возможные правила.

Вообще, я не приветствую нарушения ПДД. Всегда ругаю отца, когда он превышает скорость и учу Машу переходить дорогу только по пешеходному переходу, показывая пример. Я боюсь автомобилей и возможных аварий. Но сейчас готова была просить Игоря ехать ещё быстрей, хотя вовсе не уверена, что это вообще возможно.

Заметив знакомый забор, сказала, указав пальцем:

— Вот наш дом, притормози, я открою ворота.

Практически на ходу выскочив из машины, открыла замок ключом, который вместе со всеми необходимыми прикреплен к большой связке, украшенной маленьким пушистым брелком.

Игорь въехал во двор, и я, не дожидаясь, пока автомобиль остановится, бросилась ко входу.

— Ты быстро, — мама встретила меня на пороге.

— Да, — ответила, разуваясь, — она спит?

— То спит, то нет. Горячая. Я периодически протираю ей лицо тёплой водой…

Направилась в нашу с Машей спальню, и с каждым шагом сердце стучало всё быстрее.

Дочь действительно была укутана в одеяла. Её лицо было покрыто испариной, а рядом с кроватью стояла чашка с водой и влажным полотенцем.

Девочка спала, слегка распахнув пухлые губки. Её ресницы немного подрагивали, а маленькие пальчики сжимали край одеяла, прихватив ещё и прядь влажных волос.