— И, — я снова заговорила, — я бы хотела извиниться…

— А сейчас за что? — Суржевский не проявил терпения.

А мне было сложно говорить. Ужасно. В горле словно ком застрял, щёки пылали. А взгляд я так и не сумела поднять. Руки уже затекли держать поднос, поэтому я всё же продолжила, выпалив на одном дыхании:

— За моё поведение на той вечеринке. Обычно я так не делаю. И если бы я знала, что вы не свободны, то никогда бы не стала… Я бы не стала…

Я переступила с ноги на ногу, испытывая жуткую неловкость. Суржевский возвышается надо мной, словно айсберг над Титаником. Чувствует себя абсолютно уверено, а я мямлю что-то нечленораздельное и не могу подобрать слова. Тону всё глубже и глубже…

— Что не стала бы? — услышала слегка насмешливое, — предлагать мне секс?

Господи. Я всё-таки умру. Упаду сейчас замертво, а сверху меня накроет коктейль из жюльена и кофе.

Не думала, что можно испытывать ещё большую неловкость, но Суржевский открывает во мне новые грани. И эти грани мне не нравятся.

— Ну, в общем, да, — признала. Чего утаивать? Мы оба там были…

— И что значит, не свободен, красная шапочка? Ты что, решила, что эта девочка, моя подружка? Ты не видишь, что она ребёнок совсем? Ты вообще хоть иногда думаешь?

И вот сейчас, наконец, проснулся мой характер. Почему этот тип всегда разговаривает со мной так, словно я несмышлёное дитя? Разве я не заслуживаю хоть каплю уважения? В конце концов, я тоже человек!

— А почему вы всё время меня оскорбляете? — взглянула Суржевскому в глаза. Синие… Как море… — Да, я думаю. Постоянно! Я только и делаю, что думаю и что-то решаю! Стоит ли позволить себе отпуск в этом году или купить понравившуюся сумку. Какое молоко взять в магазине и как закончить работу вовремя, чтобы больше времени провести с дочкой. Постоянно думаю, стоит ли разрешить ей чуть дольше погулять и можно ли девочке уже смотреть тот или иной фильм. Решаю, стоит ли увезти дочь дальше от друзей и школы, чтобы сэкономит на танцевальную студию, в которую она хочет пойти. Я каждый день несу ответственность и принимаю важные решения. И пусть я не решаю, куда бы вложить очередной миллион, но, поверьте, мои проблемы ничуть не меньше ваших.

Я сдула вновь упавшую на лицо прядь и с вызовом уставилась на Суржевского.

На него, кажется, моя речь не произвела никакого впечатления. Он снова разглядывал меня. Медленно, лениво, напоминая волка… Возможно, он даже не слышал моих слов.

Я закатила глаза.

— Всего хорошего!

Попрощалась и, обойдя мужчину, пошла разносить остывшую еду.

— Вот гад, — Марина перехватила меня у входа в кухню, — за шестым сидел, видела? Наверняка, денег куры не клюют. А сам взял, и рассчитался у бара. Наверняка, чтобы чаевые не платить…

Я лишь грустно улыбнулась… Думаю, на самом деле он пошёл туда, чтобы в очередной раз мне нахамить. Но коллеге, конечно, об этом не расскажу.

— Уберёшь их стол? Я зашиваюсь.

Я кивнула, взяла тряпку и пошла к шестому.

Поправила салфетницу, смахнула крошки и застыла. Моё удивление сложно передать словами.

В чехле для столовых приборов, под не понадобившейся ложкой, аккуратно лежала пятитысячная купюра.

Какое-то время я гипнотизировала бумажку, вероятно, ожидая, что она исчезнет.

Но этого не происходило.

Что это? Чаевые, почти в четыре раза превышающие сумму всего заказа? Смешно! Гад просто в очередной раз решил меня унизить!

Гнев забурлил внутри, разгоняемый кровью по всему телу.

Ну уж нет… Я этого так не оставлю!

Я огляделась и, убедившись, что никто не видит, схватила купюру и сунула в задний карман брюк.

Я верну её Суржевскому во что бы то ни стало.

Я подключила все свои журналистские связи, а их, за годы работы в этой сфере, скопилось немало.

В итоге, решила воспользоваться предложением одного ушлого друга, которое отвергла, когда пыталась взять интервью у Суржевского.

Наглость — не самый действенный инструмент. Обычно подобные приёмы приводят лишь к тому, что тебя агрессивно посылают и вызывают охрану. А если нарваться на принципиального клиента, то могут ещё и все каналы перекрыть, и с карьерой журналиста придётся завязать.

Но сейчас мне не надо брать интервью. Я всего лишь верну гаду его подачку.

Сергей, бывший журналист, с которым как раз и произошла неприятность, в результате которой пришлось закончить свою деятельность, выяснил, что у Суржевского в понедельник состоится деловой ужин. По его каналам сообщили, что это будет встреча с юристом.

Это хорошо. Не придётся устраивать концерт на глазах у кучки денежных мешков. Один юрист. С этим я точно справлюсь.

Справиться бы с Суржевским…

Все выходные я была, как на иголках. Старалась не отвлекаться и всё время уделять Маше, и дочь, слава Богу, не заметила ничего необычного. Она была слишком увлечена зимними забавами.

А вот проницательная мама заподозрила неладное.

— Лисёнок, у тебя всё в порядке? Ты иногда как будто зависаешь…

Конечно, зависаю. Я то и дело репетирую свою речь, которую собираюсь произнести, возвращая Суржевскому деньги.

— Да нет, мам, всё в порядке, — постаралась естественно улыбнуться, — просто на работе запар. Домовой вдруг стал чрезмерно популярным местом.

— Ну, — мама пожала плечами, — это же хорошо… Значит, и чаевых много…

Я хмыкнула.

— Даже слишком…

— М? — мама не расслышала.

— Слишком много работы, говорю. Немного устала. Но ничего. К понедельнику буду в норме.

Ко вторнику точно. Вот только в последний раз пообщаюсь с гадом Суржевским, и всё встанет на круги своя.

— Лисёк, — мамин тон изменился, и я уже поняла, о чём пойдёт речь и приготовилась держать оборону. — А как на личном фронте?

— Мама, — постаралась быть мягче, — мы это уже обсуждали. Ни о каких мужчинах не может идти речь, пока я не получу повышение. Я не хочу, чтобы нас с Машей кто-то содержал.

— Но ведь мужчины и должны содержать семью…

— Семья, это я и Маша. Никакой мужчина не станет её частью.

Ответила слишком грубо. Заметив расстройство на мамином лице, поспешила добавить:

— И, конечно, вы с папой. Без вас мы пропадём.

И это было сказано совершенно искренне. Не знаю, что бы я делала, если бы не родители. Особенно в первый Машин год…

— Правда, мамуль. Не стоит беспокоиться. У нас же всё хорошо. Просто у меня есть цель. И это не мужчина, который смог бы взять часть моих финансовых обязательств на себя.

— Гордая, — прошептала мама.

Я улыбнулась, коротко поцеловала её в щёку, оделась и вышла во двор, лепить с Машей и отцом снеговика.

— Подруга, говорю тебе, ты его зацепила! — Алёна уже несколько дней пыталась убедить меня не бросать затею со статьёй. — Правильно делаешь, что идёшь! Такими темпами, он скоро пригласит тебя на свидание! И вот тогда… Тебе ведь много и не надо! Узнать хотя бы, кто та девчонка из Домового, или чем он занимался до того, как за пару месяцев стал миллионером… Нет это правда невероятно. Может, он продал душу дьяволу?

— Он сам — дьявол, — ответила тихо, замедляя шаг перед рестораном, в котором Суржевский уже ужинает со своим юристом.

В трубке послышался смешок.

— Нет уж. Он — твой личный серый волк, красная шапочка.

Я не стала комментировать слова подруги. Я уже стояла у входа и глубоко дышала, пытаясь собраться.

Я справлюсь. Подумаешь, богатый зазнайка! Видала я таких.

Кивнув сама себе, сообщила Алёне:

— Я пошла. На связи.

И, не дожидаясь ответа подруги, сбросила звонок.

Кинула смартфон в сумку, проверила, лежит ли в боковом кармане купюра. И, убедившись, что она на месте, смело распахнула дверь.

На входе гостей встречал молодой парень в красивой форме. Принимал верхнюю одежду и относил её в гардероб. Провожал до хостес, которая, к слову, стояла метрах в десяти от вешалок и, собственно, найти её не составляло труда, но парень качественно отрабатывал свою зарплату. Я даже немного успокоилась от такого вежливого обращения.