— Одевайся, — приказала новая начальница, когда я заявилась на работу.

Выдала мне белую форму, шапочку, под которую убирали волосы, и жёлтую бирку с моим именем. Точнее, чужим, но им об этом знать необязательно.

— Жёлтая бирка даёт тебе право проходить в помещения на этом этаже, — сообщает Валентина Михайловна. — Оставшиеся этажи для тебя закрыты.

С недоумением слушаю её.

— Как так? — хмурюсь.

— У каждого работника есть свой уровень доступа. В зависимости от того, какие этажи обслуживают. У нас самый низкий уровень. Первый этаж.

Как тут всё хитроумно устроено. Надо засунуть свой нос на каждый этаж.

То, что нельзя было сложить в посудомоечную машину, пришлось мыть руками. А затем полировать, начищая до блеска.

Нелли несколько раз заглядывала в мою каморку. Проверяла. По глазам видела, что в её голове зреет план. Даже любопытно, какую подлянку её умишко способен придумать для меня.

В обед сбегала в ближайшую дешёвую парикмахерскую и попросила сбрить волосы машинкой. Мастер хотела оставить длину больше. Но я не пошла на уступки и вышла оттуда с ёжиком на голове. Поняла вдруг, что без волос стало гораздо холоднее, и вновь залезла под шапку. Провела ладонью по волосам. Удивительно, но ощущения были приятными. Словно глажу бархат.

Вернулась на работу в логово «Рая», ловя на себе удивлённые взгляды коллег по цеху. Глаза сами искали Ямадаева. Не понимала, почему хочу его увидеть. Дурацкое чувство.

Рабочий день пролетел стремительно, оставляя в моём теле усталость и разочарование. Я ни на шаг не приблизилась к своей цели. Убивать время, работая посудомойкой, мне удовольствия не приносило. Хотя, к чести Ямадаева, зарплата за месяц выглядела довольно симпатичной.

Надо было возвращаться домой. Поспать нормально. Меня потряхивало от переживаний последних дней. Но идти в дом бабки категорически не хотелось, и вместо этого я стрельнула пару сигареток и вышла на задний двор здания. Заприметила этот безлюдный закуток еще днём. Здесь было тихо. А мне хотелось побыть одной.

Закурила и спустилась по стене на корточки. Втягивала в лёгкие запах табака, слушая музыку, заглушающую собственные мысли. Видимо, поэтому не поняла, что ко мне подобрались.

Резко распахнула глаза и впечаталась взглядом в лицо Ветрянского. Он тоже опустился передо мной на корточки. Чтобы посмотреть мне в лицо. Падла улыбался с гадливой усмешкой. Тут же вспомнила, как огрела его по голове.

Вытащил из моего уха наушник и вставил в своё. Некоторое время я наблюдала, как он слушает песню. А когда эта забава ему наскучила, выбросил наушник.

— Знаешь, зачем я пришёл? — задаёт вопрос, продолжая так же улыбаться.

Я осматриваю мужчин, что стояли за ним. Мелким наркодилером. И ощущаю, как страх холодными щупальцами сковывает сердце.

Злюсь, понимая, что гад выследил меня. Знает, где я работаю.

— Сказать, что ты больше не подойдёшь к моей матери? — склоняю голову, рассматривая его лицо.

Молодое, своеобразное и даже не лишённое привлекательности. Но вызывающее у меня отвращение.

— Какая ты дерзкая, — тянет он слова, — не угадала.

— У меня нет на тебя времени, — поднимаюсь на ноги, и он встаёт следом.

— За тобой должок.

Морщусь. Боже, неужели он ждёт, что я ему отсосу, как обещала? Засовываю руки в карманы куртки, сжимая нож. Нет. Я не собиралась его пускать в ход. Чревато тем, что его приставят к моему горлу. Но с ним мне становилось чуточку спокойнее.

— Что должна, всё прощаю. А теперь убирайся, — сверлю его недобрым взглядом из-под бровей.

— Твоя мать мне должна пол-ляма за наркоту, ты в курсе?

Замираю.

— Врёшь, — шиплю сквозь зубы. — С чего бы тебе давать ей столько наркоты?

— Она обещала со мной расплатиться. Каждый раз.

Нет. Мама. Нет.

Хуже всего, что я знала — не врёт. Мать всегда так делала. Обещала, пропадала, и мне приходилось рассчитываться за неё. Но никогда сумма не оказывалась настолько неподъёмной для меня.

— И как ты будешь возвращать этот долг? — его пальцы зажимают собачку молнии на моей косухе, тянут вниз, пока сердце в груди останавливается.

Я перевожу тревожный взгляд на мужчин за его спиной и сожалею, что выбрала этот тёмный угол. Здесь лишь одно парковочное место, и шансов, что мне помогут, чертовски мало.

Ветрянский придвигается ближе, впечатываясь своими костями в моё тело. Мне не нравится его близость, меня воротит от его запаха. Судорожно размышляю, как отсюда сбежать. Как вырваться из его цепких объятий. Как не ощущать его губы на своей щеке. Как оттолкнуть от своего рта. Как сдержать тошноту от вкуса его поцелуев.

Я ничего не слышу. Только испытываю потребность избавиться от его прикосновений. Ярость во мне такая сильная, оглушающая, что единственное, что я замечаю, — это его глаза. Удивлённые и даже возмущённые моим сопротивлением.

Мне хочется надавить на них большими пальцами и выдавить, как косточку из вишни.

Я шиплю, царапаю его ногтями, кусаю зубами, чтобы он отпустил меня. Но там, где он не справляется, ему на помощь приходит его охрана. Меня буквально распластывают на стене заведения под названием «Рай».

Неожиданно понимаю, как лоб Ветрянского встречается с кирпичом чуть выше моего плеча. Я наблюдаю за происходящим будто в замедленной съёмке.

А затем вижу, как верзилы вступают в драку с тем, кто отправил их хозяина в нокаут.

Мои глаза широко распахнуты. Я впечатываю ладонь в стену, чтобы понять, что я ещё в физическом мире. Не упала в обморок и не вижу галлюцинации. Тру пальцами стену. Холодную, неровную поверхность кирпича.

Хозяин подпольного заведения так быстро расправился с тремя мужчинами, что я вздохнуть не успела. А его идеальная одежда лондонского денди даже не помялась. Ветрянский, увидев того, кто его ударил, опешил. Извинился и пропал. Просто сбежал.

Очень медленно я перевела взгляд со сверкающих пяток Ветрянского на Шамиля Ямадаева. Ещё сильнее вжалась в стену, мечтая с ней слиться, потому что слишком остро ощущала на себе его ярость. Злость. Агрессию. Он смотрел на меня так, словно готов стереть в порошок.

Сжал мою челюсть рукой, затянутой в кожаную перчатку, впечатывая головой в стену. Моя шапка ещё в трепыханиях с Ветрянским куда-то улетела, и теперь я чувствовала затылком царапающую поверхность стены.

Он поднял меня ещё выше, принуждая встать на носочки, и смотреть в его глаза. Грубые пальцы давят на щёки, причиняя боль.

— Ты, — наклоняется ко мне, заставляя вдохнуть запах его туалетной воды. Тонкий. Лёгкий. Одурманивающе приятный. И увидеть ярость, разгорающуюся пламенем в глазах. Начинаю догадываться, отчего Ветрянский так быстро сбежал. — Раздевайся.

— Чего? — хрипло выдыхаю.

Этот тип не повторяет дважды. Уяснила.

Он отпустил мою челюсть, и я тут же потёрла места, куда впивались его жёсткие пальцы, ожидая завтра новых синяков. Смотрю на него волком, смутно догадываясь, что ему от меня нужно.

Стараясь не разрывать зрительного контакта, оцениваю, успею ли сбежать от него. Возможно, да, возможно, нет. Но, судя по тому, как он расправился на моих глазах с тремя мужиками, скорость реакции у него отменная. Да и что даст побег? Разве что позорное увольнение на радость Нелли.

Кусаю губы, почти смиряясь с судьбой. Однако внутренний протест не позволяет опустить руки. Сердце глухо бьётся в груди в ожидании унижения.

Я и так одета не по погоде. Слишком легко. Холодный воздух царапал открытые участки кожи и ветром проникал под одежду. Ненавижу осень. Ненавижу зиму. Ненавижу мёрзнуть. Ненавижу Ямадаева.

Под тяжёлым взглядом моего шефа я всё же снимаю с себя куртку. Бросаю на землю. Очевидно, мне стоит продолжать разоблачаться и дальше. На секунду представила, как раздеваюсь медленно, подобно танцовщицам стриптиз-клуба, горящими глазами прожигая стоявшего напротив мужика, и по губам тут же расползается ухмылка. Нет. Чувствую, с ним этот трюк не прокатит. Вожделения в его взгляде не больше, чем в стене, к которой он меня припечатал.