И вместе с тем только рядом с ним я чувствую себя в безопасности. Никто меня не обидит. Кроме него.

Мы покидаем двор и оказываемся на проезжей части. Вот два тонированных автомобиля. У одного стоит парень, которого я огрела по голове. Живой и невредимый. Он смотрит словно сквозь меня. Равнодушным взглядом. И всё же я подмечаю, что он очень хорош собой.

Наверное, когда девушки моего возраста встречают такого, их сердечко начинает трепетать, желая вырваться из груди. Вот только у меня стойкий иммунитет, выработанный на Хозяина. Так я реагирую исключительно на него.

Этот молодой человек распахивает дверь автомобиля Шамиля перед нами. Меня укладывают на сиденье. В машине так тепло, что от разницы температур меня вновь трясёт. Я лишь сейчас осознаю, как сильно замёрзла. Какой ужас пережила. Ведь могла и не выбраться из того жуткого дома живой.

Хозяин проверяет мои карманы, выуживая из правого ключи. Мне было не до них. Я даже не обратила внимания на эмблему трехлучевой звезды. Конечно, «Джи Пи Эс-трекер». Как же я сразу не догадалась. Вероятно, парень частенько терял ключи от своего авто, раз меня так скоро отыскали.

Дверь закрывается. Наблюдаю через окно, как Шамиль передаёт находку молодому человеку. Видимо, незаслуженно заработавшему от меня шишку. Что ж, теперь я знаю, что он на одной стороне с Ямадаевым.

Они перебрасываются парой слов, после чего водительская дверь отворяется. Салон окутывает аромат терпкого мужского парфюма. И я на секунду прикрываю веки, втягивая запах в лёгкие. Дурманящий, успокаивающий, путающий мысли.

Должно быть, я отрубаюсь. В тепле, от усталости и стресса, сознание выключилось. Организм расслабился, позволяя мне отдохнуть.

В себя я прихожу, лишь ощутив чужие прикосновения к обнажённой коже. Морщусь недовольно. Сопротивляюсь, пытаясь убрать грубые руки, снимающие с меня шёлковую тряпку.

Вцепляюсь в мужскую рубашку пальцами, зажимая ткань в кулаке. Пробуя отстраниться.

— Маугли, не рыпайся, — слышу знакомый голос, окончательно выуживающий меня из небытия. Распахиваю веки, встречаясь с тёмным, напряжённым взглядом.

Сглатываю слюну, пригвождённая карими глазами к спинке кровати, на которой обнаруживаю свой зад.

Шамиль раздражённо разрывает шёлковую ткань, освобождая меня из её оков, и бросает на пол, как нечто грязное. Противное ему. Чужое.

Вновь поднимает на руки, и я льну к его груди. Только на этот раз ощущая голой кожей, сосками прикосновение к грубой ткани рубашки. Глаза вот-вот выкатятся из орбит от полноты ощущений. От осознания того, что я абсолютно обнажена перед ним. Чувства выплёскиваются через край, и я задыхаюсь от собственных эмоций.

Не понимаю, что происходит. Почему он это делает для меня. Чужой, дикой девчонки, приносящей ему лишь неприятности.

Опускает в наполненную ванну. С пеной. Только тысячи пузырьков отгораживают меня от его пристального взгляда. Но не от рук.

Стопы щиплет от ран. Его руки разминают мои уставшие мышцы. И мне хочется расслабиться. Прикрыть веки и нырнуть в воду. Не замечаю, как так и поступаю, окунаясь с головой.

Спустя секунду со стоном выдыхаю воздух, чувствуя его прикосновения, смывающие с меня боль и страх.

Он что-то говорит, но я не могу разобрать его слов. Раз за разом повторяя моё прозвище.

Я уже и забыла, каково это, когда о тебе заботятся. Маме давно на меня наплевать. И я даже не виню её за это.

Но я не ожидала, что чужой человек будет раз за разом вытаскивать мою задницу из передряг. Разъярённый, суровый, с резкими порывистыми движениями, он всё равно вызывал в груди щемящую нежность. И острое желание глупо улыбнуться. Рассмеяться от радости, потому что он меня нашёл.

Ну зачем ему я? Мог бы бросить там, на холодной картонке. Но нет, я здесь. В его ванной.

Преграда, что защищала душу от чувств, страданий и боли, истончалась. Крепость вот-вот падёт, и я уже не сумею вернуть себя обратно. Подарю ему своё жалкое сердечко, обвязав шёлковой ленточкой, и преподнесу на блюдечке. Даже зная, что потом себя уже собрать не смогу.

Замерев, едва дыша, я рассматривала тёмную щетину на его подбородке. Чёткий контур плотно сжатых губ. Короткую прядь волос, упавшую на лоб.

До смерти хотелось протянуть к нему руку и потрогать. Убедиться, что он настоящий, а не плод моей больной фантазии.

Вероятно, Хозяин решил, что я достаточно чистая. Помог встать на ноги. Я уже успела позабыть о своей наготе, но, ощутив, как кожа покрывается мурашками, а соски напрягаются, закрыла грудь руками, испытывая смущение.

Шамиль смотрел прямо в глаза, и я вновь тонула. Только на этот раз в его чёрной, как мазут, радужке. Она засасывала меня на дно, как зыбучие пески. Но мне там было хорошо и спокойно.

Его злость куда-то испарилась. Утекла вместе с водой в сливное отверстие.

Укутал в душистое полотенце, закрывающее меня почти полностью, и взял на руки.

Не смогла побороть потребность обнять Шамиля, схватиться за шею, как за спасательный круг, тонкими руками. Поздно сообразив, что прилипла к нему влажной кожей, портя рубашку. Но не смогла побороть этот порыв. Вдыхая его запах, как радостный щенок, нашедший хозяина. Может, был толк в его прозвище. И не такое уж оно и дурацкое.

Не помнила, как разомкнула объятия. Как оказалась в кровати. Просто коснулась щекой подушки и провалилась в сон.

Яркое, тёплое солнце дружелюбно заглядывало в окно.

Уставилась в потолок, предвкушая предстоящую дорогу. Каникулы. Море, солнце.

Мой «любимый» кошмар.

— Васька, — забежала в комнату к брату.

Замуровался в одеяло, как в кокон, только одна тощая нога свисала. Прыгнула на кровать так, что его аж подбросило. И упёрлась спиной в стену.

— Василиса, убирайся, — рычит в подушку. Голос такой взрослый, мужской, что совсем не ассоциировалось с братом.

— Вставай. Всё равно сейчас мама придёт будить. У нас самолёт!

Смеюсь, боком сползая по стеночке и оказываясь к нему почти нос к носу. Смотрит на меня недовольно и прикрывает веки. Ресницы чёрные, изогнутые, пушистые. Прямо как мои.

— Дай доспать, а, — тяжело вздыхает.

— Нет. Вставай. Мне скучно без тебя.

Мой близнец поджимает губы, вероятно обращаясь к создателю с немым вопросом о том, за что я была рождена с ним в одной утробе. Но всё же медленно поднимается.

— Отвернись. Я оденусь.

— Ой, какие мы скромные, — смеюсь над ним, уставившись в противоположную стену и рассматривая узор обоев.

Чувства переполняли мою грудь. Мне казалось, что она вот-вот затрещит по швам и из неё прольётся свет.

Папа с мамой наконец помирились. Наобещал ей чего-то, должно быть. Она у нас наивная, ранимая. Добрая. Хрупкая, как хрустальная роза. И мой страх, что они расстанутся, отошёл на второй план. Загороженный надеждой на то, что всё между ними наладится.

Я слишком сильно, эгоистично любила своего родителя. Папа — моя стена. Моя несокрушимая крепость. Моё спокойствие. Защита и сила. Я обожала его. Почти боготворила.

И где-то в глубине души подозревала, что, бросив мать, он может бросить и нас. Забыть. Завести другую семью. Мысленно ругалась на мать, каждый раз становясь свидетельницей её слёз. Истерик, что она пыталась спрятать. Они пугали меня до дрожи. До жутких кошмарных сновидений.

— Стойте здесь, я попрошу, чтобы таксист заехал во двор, — строго приказал отец после завтрака.

Почему-то именно сегодня утром «Мерседес» папы забарахлил, и ему пришлось вызывать такси. Оно подъехало к кованым воротам особняка, и отец широким шагом направился к выходу.

— Васька, пойдём поможем, — потянула брата за собой, пропустив слова отца мимо ушей.

На короткий миг солнце ослепило. Я зажмурилась. Всё вокруг превратилось в сплошную белую кляксу. Потихоньку она расползлась, приобретая цвета. Очертания. Формы.