Я напрягаюсь, прикладывая все силы, чтобы держать веки открытыми, но они закрываются сами собой. Больше ничего рассмотреть не получается.

Пальцы сползают по колючей щетине. Я не в состоянии продолжать бороться с хворью. Тело обмякает. Сжимаю кулачки и сворачиваюсь клубочком, прижимаясь к груди Шамиля.

— Она не моя, — раздражённо отрезает Шамиль.

Почему-то его ответ ранит меня до слёз. Сама не разберу, отчего я вдруг сделалась такой размазнёй. Видимо, не только физические барьеры пали, но и эмоциональная нагрузка оказалась непосильной.

— Тогда, может, моей станет? — голос мужчины опускается на пару октав. Царапающие, раздражающие слух нотки, от которых не терпится избавиться. — Хорошенькая. В моём вкусе.

Буквально ощущаю, как мускулатура Хозяина каменеет. Если в него врежется автомобиль, то машина сложится гармошкой. В какой-то момент, на долю секунды даже мерещится, что он задерживает дыхание.

— Она ещё совсем ребёнок, — произносит сквозь зубы Шамиль.

Хочется спросить, сутки назад, когда он разглядывал мою задницу, тоже относился ко мне как к дитяти? Или он тогда сдерживался, считая, что между нами пропасть в десяток лет? Неужели я слишком юна, чтобы смотреть на меня как на женщину?

Почти физически ощущаю его взгляд. Именно он не даёт мне окунуться в сон с головой.

— Ребёнок? — переспрашивает незнакомец. — Она меньше всего похожа на ребёнка. Скорее, на порочную эротическую фантазию. Сколько ей?

— Аслан, — имя мужчины в устах Шамиля само по себе звучит как угроза.

И я готова биться об заклад, что Шамиль говорит что-то ещё. Но слова словно расщепляются в пространстве. И я с удивительной ясностью ощущаю, как отключаюсь. Хотя дико желала услышать продолжение их разговора.

Цеплялась за сознание, но оно никак не намеревалось проясняться. Ускользало в темноту. Но уже не такую тяжёлую, вязкую, как топь.

Мне так хотелось побыть немного в этом положении. На руках человека, который проявляет какую-то форму заботы обо мне. Узнать, как мы ехали в автомобиле. Отпустил ли он меня, уложив на заднее сиденье. Или уложил к себе на колени, согревая теплом. Понять, его ли это пальто, в которое он меня укутал, словно в кокон. Но запах чужой одежды дарил такое ощущение спокойствия, что я даже не сомневалась — его.

Возвращение в себя сопровождалось уколом. Мать вашу, в задницу. Болезненным. Противным. Я протестующе пискнула, дёрнулась, потянулась к попе, намереваясь потереть место укола. Кто-то перехватил мою руку, возвращая на подушку. Мокрый ватный тампон, приложенный к ранке, холодит кожу. Кто-то прикрывает мои бёдра тканью, скрывая задницу от посторонних глаз. Или своих.

И лишь после этого мой слух преподнёс мне подарок, и я начала различать звуки.

— Жить будет, — сухо отмечает уже знакомый докторишка, куда больше похожий на серийного маньяка.

Пытаюсь собрать воедино свои воспоминания. Но меня будто телепортировали на чужой диван. Разлепляю с трудом веки. Ресницы слиплись от слёз. Щурясь, рассматриваю обстановку, вспоминая знакомые апартаменты.

Врач укладывал медикаменты в свой чемоданчик. Хозяин сидел напротив меня. Как в утро нашего знакомства. Только уже чуть менее собранный, чем тогда. Рубашка слегка помята. Должно быть, это я виновата, прижимаясь к нему своей горячечной кожей. Ну или просто пускала слюни на… Да неважно на кого.

— Через час придёт медсестра. Поставит капельницу, — в том же тоне добавляет врач. — Антибиотики оставил.

Шамиль на это лишь кивает, не трудясь смотреть на говорящего. Прощается с мужчиной так же отрешённо. И когда мы оказываемся одни, я всё же тяну руку к попе. Проверить, на месте ли трусы.

— Спасибо, что оставил в трусах. На этот раз, — ехидничаю, едва узнавая собственный голос. Во рту так сухо, что с губ срывается лишь хрип.

Кашель пробирает тело до дрожи и слёз. Ненавижу болеть. Раньше организм так гнусно меня не подводил. Мы же с ним заодно. Нам нельзя давать слабину — раненых топчут. Что же сейчас изменилось? Почему вдруг хворь одолела? Явно в моей жизни не произошла смена полос зебры, чтобы я могла позволить себе расслабиться.

Протягиваю руку к стакану, стоящему на журнальном столике. Сквозь затопившую глаза влагу вижу нечёткий силуэт Шамиля. Он не предпринимает попыток мне помочь. По-прежнему сидит, упираясь локтями в колени и переплетя пальцы. Изучает меня, будто всё никак не может классифицировать, к какому виду я отношусь.

Проблема обыкновенная. Подвид заноз.

— Не успел, — отвечает спокойно, не сводя прямого взгляда, от которого мурашки на моей вспотевшей от жара коже изменили маршрут. И устремились в нелегальном направлении.

Всё кажется, что после этих слов он встанет, откинет одеяло, приподнимет мою ночную сорочку и стянет с меня белье. Эта картинка пролетает перед глазами, будто жить мне осталось пару секунд.

Не понимаю мгновенной реакции тела на два простых слова. И ведь ему это ничего не стоит. Что и злит больше всего.

И вместе с тем вдруг теряюсь. Хмурюсь. Откуда-то выползает такая малознакомая мне робость. Смущение от того, что мои чувства он способен разглядеть как на ладони. Для него я слишком неискушённая. Неопытная. Открытая. Каждая эмоция на виду.

— Зачем забрал меня от моей доброй бабушки, Хозяин? — перевожу тему, надеясь, что залитое румянцем лицо он воспринимает как признак жара, что потихоньку отступает.

В голове проясняется, и я уже способна не стонать от головной боли и ломоты в костях.

Надеюсь, мне не показалось, и он действительно позволяет обращаться к нему на «ты», когда мы наедине. Порку в своём размазанном состоянии я не перенесу. Боюсь начать просить о большем.

— Почему не вызвала скорую? — игнорирует мой вопрос.

— Обычная простуда, — пожимаю плечами.

Такая мысль даже в голову не приходила. Я же не умирала, так ведь?

— Ты сказала, что считаешь меня красивым, — не слова, а удар наотмашь.

Краснею. Задыхаюсь. Мне будто десять лет, и в руки мальчика случайно попала моя записка подружке с признанием ему в любви.

— Да, — сдавленно хриплю, — нужно было вызвать скорую. Видимо, мои мозги начали плавиться.

— Видимо, — без эмоций подтверждает.

По комнате проносится урчание моего желудка. Хорошо, что я не леди. Иначе померла бы от стыда на месте. Но Хозяин может не рассчитывать на скорое избавление от меня.

Ела последний раз то, что удалось перехватить в загородном доме Шамиля. Интересно, сколько прошло времени с того момента? За окном его апартаментов сумерки. По моим подсчётам — около полутора суток.

И чувствую себя слабее мышонка.

Шамиль не задаёт дурацких вопросов. Вместо них тянется к сотовому и отдаёт распоряжение принести ужин в своё логово. На двоих.

Всё жду, когда он скажет, что ждёт очередную любовницу, а мне пора выметаться. Точнее, выползать отсюда.

Но ничего подобного не происходит.

Замираю, когда спустя минут десять раздаётся стук в дверь. Одна из официанток принимается раскладывать по тарелкам ароматную еду.

Пару раз она бросала на меня недоуменные взгляды. Должно быть, никак не могла понять, как я так быстро взлетела от посудомойки до той, кто ест лучшие блюда из ресторана. Вместе с Хозяином. На моём месте мечтает оказаться каждая из них. Я видела глаза, что пожирали мужчину, стоило ему попасть в поле зрения девчонок из обслуживающего персонала.

Да и я не могу сообразить, что делаю тут. Зачем он сюда меня приволок? Не верю, что у такого, как Ямадаев, есть в наличии чувство вины. Совесть. И прочие недостатки.

— Ешь, — приказал, когда официантка закончила сервировку стола.

Девушка не успела выйти, а потому я заметила, как она напряглась. Чую, слухи о том, что я почивала в комнатах на верхнем этаже, вскоре разнесутся среди моих товарок. А мне ведь тут ещё работать.

Устроилась поудобнее, поджав под себя ногу.