Чья-то гостиная. Испуганно поднимаюсь и тут же понимаю, что на мне чужая одежда. И весьма скудная. Только майка.

Тяну за ворот, заглядывая под неё. Вижу свои сиськи торчком и чёрные кудряшки на лобке. Блядь! Где моё нижнее бельё?

Сердце тревожно бьётся в груди.

Я сползаю на пол и тут же ощущаю резкую боль. И только сейчас вспоминаю минувшие события.

Погоня. Бег. Лес.

Жмурюсь.

Но, как с меня сняли мою одежду, вспомнить не могу.

Лицо заливает румянец, стоит подумать о том, что кто-то видел меня голую.

Нет. Нет. Нет.

Какой-то бред. Может, я сама разделась, просто забыла об этом?

Надеюсь, что так.

Встаю на ноги и выхожу из комнаты. Надо валить отсюда. Только как?

Из спальни я попадаю в коридор с множеством дверей.

Поворачиваю дверную ручку напротив. И оказываюсь в ванной комнате. Что ж. Неплохо.

Включаю холодную воду и жадно пью, не в силах напиться. Как же хорошо.

— Доброе утро, Маугли, — раздаётся голос совсем рядом.

Я медленно выпрямляюсь, остро ощущая, что на мне нет трусов. И пялюсь в чёрные глаза.

Мужчина расслабленно стоял, опираясь плечом о дверной косяк. Наблюдал за мной без особого интереса.

В его облике ничего не говорило о том, что вчера он бежал за мной через лес. Идеально сидящая белая рубашка, серые брюки. Не хватает только жилета, наплечной кобуры и пиджака.

В отличие от меня, которой приходится теперь стоять на одной ноге, как цапле. В майке с чужого плеча. Не с его ли?

— Кто меня вчера раздел? — с уст срывается вопрос, не дающий покоя.

Брови мужчины поднимаются в удивлении вверх. На долю секунды в его глазах вспыхивает насмешка, и тут же стирается. Но я поймала её. И теперь неприятное сосущее подозрение вцепилось ещё глубже в нутро.

— А какие у тебя есть предположения? — Шамиль склоняет голову, смотря на меня так, словно ему никогда и ни в какой из возможных реальностей не пришла бы в голову идея стягивать с меня одежду. И трусы.

И этот взгляд заставляет усомниться. В себе и в нём.

Я наверняка ошибаюсь. Действительно, с чего я взяла, что он решит ко мне прикасаться. Позаботится о моём удобстве, снимая с меня влажную от пота и грязную от пыли одежду.

И всё же фантазия подбросила нежеланную картинку. Как он принёс меня в ту спальню, в которой я проснулась. Как замер у кровати, рассматривая. Как достал из шкафа майку, а затем стащил с меня колючий и мокрый свитер. Как потянул язычок молнии на джинсах и снял их с меня. Поколебался мгновение, а затем избавил меня от белья, бросив тряпьё в одну кучу на полу.

Нет. Не может такого быть. Встряхнула головой.

Но почему же я ничего не помню? Отсутствие в памяти важной части вчерашнего вечера очень напрягает.

— Что ты маньяк, — подхожу к нему чуть ближе, заглядывая в глаза, пытаясь пробудить хоть одну эмоцию, спрятанную под толстую броню безразличия, — который вывозит девиц за город, а потом раздевает и…

Тут я запнулась.

«…и укладывает спать в мягкую постельку».

Это не очень вязалось с какими-либо обвинениями.

— И что? — ожидает продолжения, ни капли не смутившись.

Отнюдь, ему интересно. Смотрит на меня, как на дикое животное, недавно пойманное для зоопарка. Бьющееся в клетке и клацающее зубами на охотников с ружьём.

Злость поднимается по моему нутру. Опаляет органы. Рвётся наружу.

Я уже успела позабыть его угрозы убийства. Раз не исполнил сказанное, значит, смерть пока обошла меня стороной.

Но вот его отношение ко мне задевает. Словно я удостоилась великой чести дышать с ним одним воздухом по той простой причине, что я его развлекаю. Как слабый зверёк сильного хищника. Он играется со мной мягкой лапкой, не выпуская когтей. А я бегаю вокруг него и никак не могу найти укрытие.

Пытаюсь напомнить себе, что я рядом с ним не просто так. Что должна выведать для Соломона информацию.

Но остановить меня всё равно что встать на пути поезда с отказавшими тормозами.

— И крадёт трусики, — выдаю самое несуразное и безумное предположение, которое только могло прийти на ум.

Лицо мгновенно охватывает жаркая волна стыда. Я горю, но продолжаю смотреть в его глаза, ощущая, как щёки, уши, шею и даже грудь опаляет смущение. Такое сильное, что я едва способна с ним справиться.

— Трусики, — повторяет следом, будто впервые слышит это слово.

Совершаю ещё один шаг и укоризненно тычу указательным пальцем в его грудь. Ту, которую бессовестно лапала вчера.

Переводит недоуменный взгляд на мой карающий перст. И вновь возвращает к лицу, ожидая продолжения.

— Признайся, ты из тех извращенцев, что любит нюхать трусики. Я читала про таких. В Японии есть даже торговые автоматы с женским нижним бельём.

Смотрю на него совершенно круглыми, безумными глазами. Если сейчас он вызовет психушку, то люди в белых халатах не усомнятся в моей неадекватности.

Я слишком нервничаю в обществе этого человека. Тушуюсь, как девчонка. В отличие от него, не растерявшего ни одной эмоции за весь мой сумасшедший монолог.

Он просто смотрит на меня. Мгновение за мгновением. И я погружаюсь в тёмные омуты его глаз. Тону в них. Захлёбываюсь.

Когда он наклоняется ко мне чуть ниже, меня будто накрывает огромная волна. Цунами, способное снести с ног. И я держусь на месте лишь усилием воли.

Он так близко ко мне, что до меня вдруг доходит, что его нос касается моего виска. Задерживаю дыхание, испытывая странный трепет и страх.

— Прими душ и спускайся вниз. От тебя действительно разит, — втягивает воздух рядом с моей кожей. — Не хочу, чтобы ты что-то здесь испачкала.

Шамиль выходит из ванной комнаты, оставляя меня растерянной. С полным ощущением фиаско. Эту схватку, кажется, я проиграла.

Не в первый раз он указывает мне, что я грязная. Обидно, блин.

Нахожу чистые полотенца в шкафу. Встаю под душ, пытаясь не намочить повязку на ноге, что даётся мне с трудом.

Отчаянно хочется заплакать. Смыть слезами досаду, смущение и стыд. Но не могу. Не время реветь.

И к тому же он ведь прав. Я смотрю на белый кафель плитки. Вода, стекающая в водосток, серая. Грязная.

Кусаю со всей силы губы, и всё же слёзы щиплют глаза. Я судорожно вздыхаю. Борюсь с ними. Но без толку. Текут и текут ручьём. Плечи вздрагивают. Трясусь всем телом, утыкаюсь в холодную стену лбом, пытаясь себя успокоить. Не помогает.

Выхожу из душа, лишь когда слёзы исчерпались. Ожесточённо стираю полотенцем с кожи влагу, промакивая раненую стопу. Повязка стала красной. Но разматывать бинт, чтобы взглянуть на рану, не хочется. Страшно. Стараюсь не смотреть на кровавые следы, испытывая дурноту.

А ещё жуткий голод, от которого начинало мутить.

Я вернулась в комнату, рассчитывая остыть хотя бы пару минут. Надеясь, что воспалённые глаза не будут так заметны.

В дверь деликатно постучали. Поднялась с кровати, на которую залезла с ногами. В комнату вошла девушка с платком на голове. Молоденькая и симпатичная. Смотрела на меня, завёрнутую в одеяло, робко.

— Доброе утро. Я принесла вашу одежду, — доброжелательно поприветствовала она меня и положила на кровать мои вещи, сложенные аккуратной стопочкой. Венцом которых стали мои чёрные тонкие трусики.

— Доброе, — прошептала сухими губами, мечтая отмотать последний час назад. Десять лет жизни бы за это отдала.

— Хозяин просил передать, чтобы вы одевались и спускались вниз. Вас ждут.

Я продолжала неотрывно смотреть на стопку вещей. Затем перевела взгляд на девушку. Она изучала меня, словно видела необычное явление перед собой. В этом доме. В жизни её хозяина. И я действительно не вписывалась в окружающую обстановку со своими драными шмотками и лысой головой.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась у горничной.