В любой другой день я бы её без проблем в город на руках отнёс, но от боли, которой простреливает руку, в глазах становится темно.

Но я держу! Особенная ведь девка, кто мне ещё так мозг ложкой перемешает? Медленно и аккуратно опускаю её на землю. А она, дурочка красивая, испугалась, аж посерела. И в глаза мне смотрит, а ресницы-то мокрые.

— Спасибо, — шепчет.

И всё равно красивая. Очень. А я, кивнув, приваливаюсь к стене дома. Чувствую, как по руке хлещет кровь. Почему-то кидает то в жар, то в холод. Кажется, по шкале выздоровления меня сейчас очень сильно откинуло назад.

— Погоди, я быстро! — Бежит куда-то Хелен.

Неужто за меня беспокоится? Не верю! А Ваня где? За топором пошёл, что ли? Убивать будет долго и мучительно? От боли у меня из глаз сыплются искры, а в ушах раздается звук, похожий на удар выбивалки о висящий на перекладине ковёр.

— Глазунов, ты что, совсем дебил?! Ты её чуть не угробил! Ты вообще понимаешь, что творишь? Ты мог её не удержать! — истерит Ленин брат и несётся прямо на меня, шатаясь и проклиная.

Где он был, когда его любимая сестра чуть не убилась, сорвавшись с крыши? Ах да, его реакция оказалась не такой быстрой, как моя, и он попросту протупил. А теперь ревёт, как защемивший хвост зверюга.

Но мне уже всё равно. Я устал. Болит измятое братом тело. Рука горит огнём. Накатили безразличие и беспросветная апатия. По-прежнему сижу на земле, привалившись к дому. Чувствуется, что почва ещё не прогрелась — окоченевшая и каменная. Весна никак не наступит: трава по утрам покрывается инеем, вода в лужах затягивается тонким слоем льда. В общем, сплошной негатив да и только.

— Отвали, — отмахиваюсь от гориллы, глядящей на меня разъярёнными красными глазками.

Здесь что-то не так. Не пойму, откуда такое рвение защищать честь двоюродной сестры, с которой видишься раз в полтора года? Видимо, отец пообещал купить ему машину или телегу, комбайн, плуг. Не знаю. Устал, не буду больше вопить во всё горло и что-то кому-то доказывать. Если они не понимают, то это не мои проблемы. Лены в принципе не должно было быть в компании подобных типов.

— Попов в любом случае рано или поздно взял бы её силой и травмировал так, что мои поползновения показались бы вам детским лепетом, — шиплю, себе под нос, как газ из конфорки, и плевать, слышит он меня или нет. — Раз уж ты такой хороший брат, должен был запретить ей лезть к Попову изначально. И неважно ради сестры или спасения человечества. Просто взять её за холку и запереть дома! Но ты орёшь только сейчас и не на того, кто ей реально угрожает. Так что отвали и дай мне спокойно сдохнуть.

Пытаюсь встать. Иван продолжает орать, но его слова меня уже не тревожат. Он молодой, нерасторопный и тупой, и от беспомощности пытается перевалить всю вину на меня.

А с меня хватит! Я держался тут неизвестно как и неизвестно чем, не терял сознания, но теперь видно, что и моим силам наступает предел.

То ли боль от раны оказывается слишком резкой, то ли орущий на меня Иван достает настолько, что просто сил терпеть всё это не остаётся, но, когда Ленка падает возле меня на колени, стараясь как можно быстрее остановить кровь, я вырываю белый ящик с крестом из её рук и, перекатившись на бок, поднимаюсь и иду к дому.

— Я сам, — отвечаю ей равнодушно и совершенно бесцветно, на пороге скидываю боты.

Задолбали. Вот просто реально достали оба, не хочу их видеть. Видимо, это шок. Потому что так резко всё допекло, аж самому страшно. И даже секса уже не хочу. Шум этот, гам. Бесконечный стресс. Одна святую из себя строит, при том что с вонючим козлом сосалась и хрен знает ещё чем занималась, другому папка явно денег дал за то, чтобы невинность сестры охранял, изображая ханжу.

Не могу. Опостылели оба.

— Чуть отойду… — Пытаюсь развязать пропитавшийся кровью бинт. — И в лес пойду, до трассы доберусь. Вы позже тоже уходите, оставаться вместе смысла нет. Я вам неприятен, вы мне тоже.

Ленка на этой фразе замирает. И, кажется, не дышит, насупившись.

А мне вся эта ситуация поперёк горла уже. Ну сколько можно к ней лезть? Лена то на поцелуи сама отвечает, то бьётся, то орёт, то жизнь мне спасает, потом снова вопит и за брата прячется. Поморщившись и ощущая совершенно чёткий звон в ушах, начинаю дёргать бинт сильнее, рву зубами. Уже ничего не хочу. Антон присмотрит, его ребята со временем сюда наведаются. У нас с Ильиным знакомые в ЧОПе есть. Брат и дядька ей помогут, вон как стараются. Навредить ей я не позволю. Но и знать больше не хочу.

Сказал, мать твою, не лезть на крышу, она всё равно полезла, попросил рассказать, как всё было, — воду мутит, изображая великие тайны мадридского двора. Вот знает же что-то про мою сестру, а нарочно издевается, молчит. На хер мне нужна эта девка?

К тому же я ранен, только торможу процесс. Пусть убегут с братом за границу, отсидятся там какое-то время, глядишь, Попов новую любовь встретит.

Вырываюсь из её рук, когда она пытается обработать повреждение перекисью. Чувствую её взгляд. Но сам не смотрю, деловито разворачиваю бинт, начинаю мастерить из него нечто похожее на повязку. Но по-прежнему течёт кровь, поэтому жму к руке шматок ваты. Напрягаю мозги и вспоминаю, что делал доктор. Надо мазать йодом или не надо? Может, вообще швы разошлись. А как это понять? Отчего-то разбирает ржач, но я держусь и сжимаю губы. Прикольно будет и вправду сдохнуть в лесу от ранения в руку. Ладно бы в живот, а то в руку. Позор для настоящего мужчины. Продолжаю что-то делать и не смотрю на Ленку. Рвать так наживую, с мясом. Типа того, которое выглядывает из моей повязки. Ой не могу, опять смешно. Но больше никакой Воронцовой. А то опять потянет к ней и наделаю глупостей. Решил послать — значит шлю, ну её на фиг. А со швами непонятно. Хелен обещала их снять. А теперь что? Найду вариант. Антоха снимет, когда доберусь до телефона, он у нас парень бывалый. Поморщившись, ещё лью перекись. Но кровь не останавливается. Главное — не смотреть ей в глаза. И не вестись на сладкий запах волос и тела. От неё вечно пахнет конфеткой, с которой хочется содрать упаковку.

Но упёртая Хелен скорее сожрет кусок земли, чем послушается и хоть раз сделает так, как ей сказал мужик. У неё же на всё своё мнение и план действий. И, несмотря на мои возражения, она вырывает у меня перевязочный материал и начинает колдовать над раной. Пытаюсь противиться, даже дёргаюсь, хмурю брови, сжимаю челюсть, демонстрирую злость, но она сдаваться не собирается. Вот уж нашла коса на камень. Упрямая, как ослица! И где этот Иван, почему он в доме нас наедине оставил?

Но вот чего я от неё не ожидаю, так это нежного шёпота. Лена тихо-тихо говорит, старается, как будто переживает, что я и вправду уйду и наши «чудные» отношения совсем разладятся.

— Попов меня не лапал и даже голой не видел. Трогал коленку и обнимал за талию. Да, я с ним целовалась, и мне было неприятно. Я притворялась. Потом дома часами чистила зубы. Всё это не так давно началось, ему нравилась эта игра. Но я уже говорила, что всё это было ради дела.

Выслушав Ленину пламенную тираду о том, что Попов не видел её сисек, я делаю каменное лицо и упорно сверлю глазами пятно на бревенчатой стене возле печки. Неинтересно мне больше, что и как у них там было. К тому же она хитрая, вон как олигарха в себя влюбила. Уж с бизнесменом- каратистом как-нибудь справится. Поэтому бревно и только бревно, сыт её выкрутасами по горло. Подлечусь, наберусь сил — и в лес, искать шоссе и нормальную женщину. Без выкрутасов. Антоха, скорее всего, со Львом уже связался, а зная этого мохнатого, уверен: он сейчас всех на уши поднимет и найдёт меня. Спасёт, доставит в город в целости и сохранности и никакого Попова не побоится. Это с виду он такой интеллигентный и улыбчивый, а если надо, так лапой своей здоровенной врежет, что лететь будешь три километра. А сейчас он вообще бешеный. Шутка ли, сына ждёт. Я бы тоже нервничал на его месте.