— У тебя же бабушка.

— Да, она на окраине живет, бабушка. Мне надо будет ещё на маршрутке ехать.

— Понятно. Давно работаешь медсестрой?

— А вот как училище закончила, так и работаю.

— Молодец, достойная профессия.

Между нами возникает пауза. Я смотрю в окно. За ним дома и деревья. Девушка спрашивает меня о погоде. А я разглядываю её. У Инны вишнёвый цвет волос, карие глаза и доброжелательная улыбка. Она худее, чем Лена, менее фигуристая. Грудь гораздо меньше, но, собственно, при чём здесь Лена? Речь сейчас только об Инне. Ведь я еду с ней. Наедине, в купе. Думаю, медсестричка шутила, что возьмёт меня себе, она откровенно стесняется. И тогда очень сильно расхрабрилась, думаю, та фраза была скорее исключением. Но, естественно, если я надавлю, у нас с ней всё будет.

— Может, выпьем за знакомство? — Достаю вино, прихваченное мной из бара гостиницы.

Инна предсказуемо соглашается.

— А почему не замужем? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Так принца не встретила.

Улыбаюсь. Девчонка быстро хмелеет. Начинает вести себя откровеннее. Смотрит на меня с восхищением. Как кот на сметану.

А мне хочется курить. Иду по вагону и, проходя мимо «их» купе, прислушиваюсь. Сам себя за это ругаю. Даже если они там сейчас… Ну что за бред? Я так и буду за ней бегать, боясь, что кто-то другой поимеет её раньше меня? Ну тупость же.

Выхожу в тамбур, достаю сигарету. Стою, разглядываю летящие дома за окном. Боковым зрением замечаю, что слегка пьяненькая от одного стакана вина медсестра Инна, не может усидеть на месте и идёт за мной. Испытываю лёгкое раздражение. Но терплю. В конце концов, я сам ей налил, и улыбался ей тоже я. Она симпатичная, а я сто лет ни с кем не спал. Почему нет? Я здоровый мужик, не обременённый обязательствами. Выпил обезболивающее и чувствую себя совершенно здоровым.

Но Инна удивляет своей хмельной прытью. Подходит и становится не рядом со мной, а сзади, и обнимает меня, прижавшись щекой к спине. Да уж, больше ей наливать нельзя.

И как раз в это время, когда Инна прилипает ко мне, в проходе вагона появляется Лена. Первая реакция отдёрнуть от себя руки медсестры. Но зачем? Мы ведь с Леной друг другу никто. Мы не пара. И оба счастливы таким раскладом, не так ли? Она не выносит меня. Я считаю её хитрой и лживой. Возможно, она уже даже отдалась Попову.

Я ведь циничный говнюк. Зачем мне себя сдерживать? Лена остается в центре вагона, открывает окно и, опершись о перила, смотрит вдаль. Мы с Инной идём мимо. Провожаю хихкающую медсестру к нашим местам. Снова встречаюсь с Леной глазами, она отводит взгляд первой.

Вот же дрянь блондинистая. У неё такое лицо, будто ей совершенно всё равно. Поэтому я демонстративно громко закрываю наше с Инной купе изнутри.

Мы с Бельским в купе. Но ничего такого между нами нет. Я не хочу, да и не позволила бы. Антон спит всю ночь, укутавшись одеялом и отвернувшись к стенке. Перед сном отдаёт мне нижнюю полку, чтобы я не свалилась при движении поезда. И ни разу даже намеком не демонстрирует сексуального интереса. Он говорит, что я девушка его друга и подобное для него табу. Девушка?! Смешно. Любая мало-мальски симпатичная и проявившая к нему интерес женщина может стать девушкой Глазунова. На ночь.

И я повелась. А ведь, в отличие от Вики, никогда не была фантазёркой и не витала в облаках. Сестра говорила, что я жестокая и бесчувственная. Местами так оно и есть. Но от Глазунова меня развезло как малолетку. Повело от страстных взглядов и жарких поцелуев. Так расслабилась, что мозги едва с пола собрала. С ума сошла, сама не знаю почему. Захотелось быть слабой и, как он правильно выразился, «нормальной». Вот и получила боль в груди и ведро слёз. Глазунов на меня смотрит, и сердце притормаживает. Он красивый и горячий. Я от его поцелуев как будто впадаю в блудный в дурман.

Он меня уже дважды спас. И это подкупает. Ведь немыслимо — закрыть кого-то собственным телом, практически отдать другому свою жизнь. И даже кажется, что я для него что-то значу, а потом он выгоняет, исчезает, бросает, и всё начинается сначала, и внутри одна только боль. А теперь ещё открытый секс с другой. Нет, я никогда этого не прощу и не приму. А от мысли, что он так же целовал её там, как меня, хочется бежать к унитазу. Ненавижу себя, его, нас. Уснуть в поезде так и не получается, всю ночь рыдаю как ненормальная. Бандюганов не боялась, шла вперёд, к великой миссии, а тут раскисла.

Я вообще считала себя хладнокровной, а тут увидела, как медсестра его обнимает, и плотину прорвало. Чуть не сдохла, пока вагон туда-сюда качало. Из-за сестры-то, конечно, плакала, а вот из-за мужиков — никогда. Я мечтала, чтобы он пришёл к нам в купе, приревновал, сделал хоть что-нибудь. Ведь мы с Антоном тоже наедине, мало ли что. Но Глазунов, по всей видимости, был слишком занят своей медсестрой.

Но вот опять щемит в груди.

Бельский мне нравится, он правильный и благородный мужчина, не то что Глазунов. Но по какой-то невероятной тупости, сердце рядом с ним не ёкает, а вот на этого кобеля, которого совсем ничего во мне не интересует, кроме девственной плевы, отчего-то отзывается. И, когда я надеваю свою маску прожжённой стервы, он начинает за мной бегать. Нервничает. А обычная, простая, слабая Лена ему не нужна. Настоящая Воронцова его даже не заводит. От этого тошно и хочется удавиться.

Глазунов бабник и мудак, и ничто этого не исправит. Подвернулся случай, и он тут же трахнул эту Инну. Конечно же, да. Зачем же ещё он закрыл их купе изнутри, если не для этого?

Всё поломал и испортил. И даже все планы с Поповым изгадил. Раньше было проще, а теперь притворяться совсем невозможно. Когда Коля в гостиницу примчался и полез ко мне с поцелуями, от его слюнявого рта просто затошнило. И если раньше я могла терпеть, то после губ Глазунова от Колиных в желудке начались настоящие рвотные позывы.

Моя бы воля, я бы сбежала. Не хочу больше ни Попова, ни Глазунова. Смотрю куда-то наверх. Прости, сестрёнка, но мои возможности исчерпаны. Я плачу, стараюсь, переживаю, но, честно говоря, уже и не надеюсь, что ты жива. Как же хочется вернуться к дяде на ферму и, зарывшись там в самый дальний угол, просто вычеркнуть из памяти всё, что было. Учёбе всё равно конец, нормальную работу найти будет сложно. Поэтому можно было бы помогать в ветеринарной клинике. Всё что угодно, только бы подальше от Глазунова.

Раньше думала: до конца пойду, буду девочкам помогать, убьюсь, но вытащу как можно большее количество тех, кто оказался там не по своей воле. Но теперь — нет.

Утром иду в туалет и замечаю, что дверь в «их» купе открыта. Вижу, как она его перевязывает. Инна, затаив дыхание, прикасается к его рельефной загорелой груди. Она трогает его, пусть и обмотанное бинтами, но очень красивое тело, которое я уже считала своим. О котором грезила. Это больно. Меня съедает крыса-ревность. Он развлекался с ней всю ночь и обо мне даже не вспомнил.

Последние дни изменили меня. Я теряю силы. И я хочу быть подальше от источника моей слабости.

— Антон, могу ли я тебя попросить об услуге? — спрашиваю я у опера, вернувшись в купе.

— Да, конечно.

— Я хочу укрыться отдельно от Глазунова. Помоги мне, я тебя очень прошу.

— Он хороший мужик, с принципами. Чётко знает, где чёрное и белое. И, судя по капающей в твою сторону слюне и вот в этим «Лена то, Лена сё», ты его зацепила. Но отношений не жди. Это он не умеет. Жили они долго и счастливо — это вообще не про Глазунова. С ним будет хорошо, но недолго, — объясняет Антон, помогая занести вещи в мой гостиничный номер.

Кивнув, делаю вид, что меня не ранили его слова. После того как Глазунов перепихнулся с Инной, мне всё равно, что и где у него капает. Надеюсь, у него поднимется температура, и он скоропостижно скончается от заражения крови. Ненавижу гада и никогда не прощу. Всю жизнь мне испоганил. Причём в прямом смысле этого слова. Теперь мало того, что меня выпрут из института, я не помогу сестре и другим девочкам, вынуждена залечь на дно в Мухосранске, вдобавок я чисто физически даже представить себе не могу другого прикасающегося ко мне мужчину. Так ловко этот говнюк меня припаял к себе своими грязными, вонючими лапами. Это ужасно.