Лживая мелочь покладисто отступает от папика и, развернувшись, ловит меня взглядом. Горячо, как в жерле вулкана. Она смотрит мне в глаза. И я приветсвенно киваю ей. Химия такая, что сносит с ног. И ведь мысленно я её уже оправдал и хочу по новой. Так и вижу, как в порыве страсти мы сломаем кровать, расколотим несколько ваз и опомнимся только ближе к вечеру.

Она обходит меня по длинной дуге и копается в сумке. Ищет расческу. Надо быть красивой для своего папика. Как же далеко она зайдёт? За что позволит порвать девственную плеву? За машину, квартиру? За статус госпожи Поповой?

Не могу перестать смотреть на неё, она чем-то манит. Дело не только в Попове. Она строптивая, невинная, красивая, и это так возбуждает, что впору засунуть голову под струю ледяной воды.

Совершенно случайно заглядываю внутрь её шмотника от-кутюр на золотой цепочке и обращаю внимание на то, что из внутреннего кармашка торчат сразу три паспорта. Это точно корочки документов. Ошибки быть не может. На девку никто не смотрит, кроме меня. Всем по фиг. А я вот вижу. И мне интересно. Проследив за моим взглядом, Хелен быстро захлопывает сумку. На хрена ей три паспорта? Настороженно перевожу взгляд на её лицо. Она же отворачивается и на еле гнущихся ногах следует к своему папику, садится рядом, улыбается ему. Ластится.

Попов рядом с ней как растаявшее мороженое, он явно теряет хватку и смотрит на неё со щенячьим обожанием. Невероятно. Как же ловко она его скрутила. Я плюхаюсь на диван напротив.

— Что вы там с Ильиным подписали? Бульдог вроде доволен.

— Несколько очень важных бумаг. — Вальяжно откидываюсь на спинку и беру бокал с подноса, стараюсь просто пить, намекая, что сейчас не время говорить о работе.

А он кладёт руку на её колено. Интересно, ей приятно, когда эта скользкая лапища с пухлыми пальцами сжимает её маленькую косточку? Они ведь наверняка целовались взасос. Смотрю на них, затем отворачиваюсь. Всё равно попробую её первым, чего бы мне это ни стоило.

Иногда, бывает, выберешь тёлочку в баре, и, даже если сразу ей не понравишься, окажешься не в её вкусе, в глазах штиль и равнодушие, всё равно постепенно она понимает, что к чему. Начинает отвечать взаимностью.

И, смекнув, красотка сама переходит к флирту, играет, радуясь твоему вниманию.

Ведь есть же ещё харизма, бабло, положение в обществе. Но с этой Хелен у нас всё не так. Она сидит рядом с ним на диване, я паркуюсь напротив и, когда наши взгляды встречаются, получаю удар за ударом током, причём нарастающей силы. Невероятная взаимность. Просто бешеная энергетика.

Меня колбасит оттого, как она, будто бы невзначай прикусывая нижнюю губу, гуляет взглядом по моей фигуре. Белой рубашке, узким брюкам. И ведь на других она так не смотрит. Проверял. Следил. Чувствует нашу химию, уверен, и её от ощущений лупит по башке гигантским молотом.

Вот только гремучая змея вьётся возле старпёра, явно рассчитывая на дивиденды. Он полирует её коленку, а я стакан с коньяком. Ну да чёрт с ними. Всё равно ничего не происходит, по крайней мере, того, что бы толкнуло паровоз моего расследования. Скоро двенадцать, а я ни хрена толком не узнал.

Спустя полчаса охрана Попова начинает суетиться. К нему подбегает один жлоб, затем второй. И боров, взглянув на меня, неожиданно встаёт и подталкивает ко мне свою тёлку.

— Сделай вид, что она твоя. — Плюхает Хелен возле меня на диван и с каменным лицом возвращается обратно.

Хелен не спорит, подчиняется. Молча опускает свою аппетитную попку рядом со мной. Продажная дура.

А в ВИП-зону поднимается женщина, хорошо одетая, ухоженная и… злая, как раздразнённая цепная собака.

— Жена, что ли? — ухмыляюсь я, комментируя совсем тихо, но логотип знаменитой советской шоколадки в пёстром платочке меня слышит.

Только она и слышит, и всё понимает.

Алёнка не может промолчать и не сделать мне замечание.

— Сиди тихо и делай то, что велел Коленька.

— Делать вид, что ты моя? — Кладу руку ей на талию и так сжимаю, что ей наверняка больно.

— Не перебарщивай, — сквозь зубы.

— Тебя от самой себя не тошнит? — Вместе наблюдаем за тем, как радостно встречает супругу Попов. — Он явно боится расстроить жену. Тебе не на что рассчитывать. Он поимеет тебя и выбросит, как сломанную игрушку. Неужели ты действительно спишь и видишь вашу свадьбу? Глупая, глупая Алёнка. Переиграть такого монстра в двадцать с небольшим лет? Кишка тонка.

Мы поворачиваемся к друг другу. Сидим слишком близко, аж трясёт от обоюдного желания. Она явно злится, но в глаза мне смотрит с гневом и необузданным вожделением. Я его чувствую.

Смотрю на её рот, напрочь забыв про Попова и его супругу. А она верхнюю губу приподнимает, оголяя зубки. Воинственная маленькая стерва.

— Любишь кусаться?

— О да, с удовольствием бы откусила тебе твой, — наклоняется к самому уху, называя ту часть тела, которая реагирует на неё по стойке смирно.

Смеюсь.

И снова мы сверлим друг друга взглядами. Хотя надо отдать ей должное, Хелен приходит в себя первой и оглядывается по сторонам. Я тоже включаю мозги, хотя это трудно. Никто внимания на нас не обращает. Охранники разнимают потасовку, Попов уговаривает жену, она шипит, доказывая, что он здесь чем-то не тем занимается. Вот тебе и крутой мужик, гроза преступного мира. А бабу услаждает, поясняя, что всё у них в порядке.

— Не думал, что в таком возрасте, спустя тридцать лет брака можно всё ещё ревновать мужа.

— Конечно, ты не думал, тебе ведь нечем.

И снова я поворачиваюсь к Алёнке.

— Ещё одно слово, и я вырву тебе язык.

— Ты меня не тронешь, Глазунов. Побоишься Коленьку.

— Правда? — Сжимаю ещё крепче, вдавливая пальцы в кожу.

Стопудово синяки останутся. Ещё раз осмотревшись, наклоняюсь к её уху.

Очень удобно, что длинные волосы как раз сейчас перекинуты на другое плечо и я имею доступ к её маленькому аккуратненькому ушку.

— Когда Коленьки не будет рядом, я переброшу тебя через колено и отхожу ладонью по заднице. Не бойся, тебе понравится, правда, потом придётся стоять, сидеть-то будет больно.

Услышав это, она дышит чаще, её пышная грудь в тугом лифе буквально ходит ходуном.

— Ты больной идиот, — вспыхивает, ругается, правда, шепотом. — Я всё расскажу Коленьке.

— Не расскажешь. — Прогуливаюсь пальцами по её талии. — Хотела бы, уже рассказала бы.

Она зло дёргается, а я продолжаю, оглядывая зал исподлобья на предмет наблюдающих за нами и подслушивающих:

— Лучше скажи мне, Алёнка, зачем тебе три паспорта в сумке?

Хелен бледнеет. Перестаёт дёргаться, как будто пугается. Я-то думал, что мне показалось, но прям чувствую, каким мощным барабаном лупит сердце в её груди. Она молчит.

— Кто ты, Алёнка? И что ты задумала, сладкая попка?

— Николай Николаевич приказал отвезти вас домой. — Вырисовывается напротив нас охранник.

Выражается он как робот и смотрит не на девушку, а куда-то поверх её макушки. Одним словом, профессионал.

— Я могу сходить попудрить носик перед поездкой? — ласковым голосом.

— Да, мэм, — чеканит шкаф с антресолями и отступает в сторону, позволяя белобрысой принцессе встать с дивана.

Какая, на хрен, мэм, когда она мадемуазель во всех, мать её, смыслах? Приходится отпустить её талию. И позволить медленно удалиться прочь. Ладно, допустим.

Я направляюсь в курилку на втором этаже, то есть планирую выйти на балкон. В замкнутых пространствах устраивать курилки клубам и ресторанам запрещено, вот и приходится им крутиться. А тем временем красиво покачивающийся зад несёт себя на первый этаж. Там есть бабский сортир.

Без хитрожопой Алёнки становится холодно и одиноко. Сам от себя не ожидал, что, потеряв её из виду, так расстроюсь. Даже поругаться не с кем. Про паспорта она так и не ответила, в очередной раз посмотрела на меня искоса, как на придурошного, и заявила, что я слишком стар для толкотни по ночным клубам.