— С собой её забрал. — Выходит из номера Антон, смотрит на меня, нахмурившись, вытирает со лба грязь и пот. — Раньше надо было думать. Кровать вся измятая.

Опускаю голову и невольно скриплю зубами. Воображение тут же подбрасывает картинки того, как он трогает её голое тело. А она жмурится и терпит. Может быть, даже плачет.

— А крови нет? — сиплю, едва ворочая языком.

— Где? — мрачнеет Антон. — Думаешь, попали в неё?

Отворачиваюсь. Воздух ноздрями дёргаю. Я не о том думаю, я циничный мудак, которого эгоистично волнует, чтобы она не досталась Попову. Два пункта: чтобы вышла из передряги живой и переспала со мной, а не с ним.

По крайней мере, честно.

Продолжаю топтаться на месте, будто по инерции. Моя вина, сразу не допёр — теперь расплачиваюсь.

— Странно, вроде только двоих видел. — Подходит к нам тощий и высокий рыжий парень в форме, во всей этой амуниции он смотрится дрыщом. — Самого главного охранник буквально забросил на заднее. Он что-то орал, но я не разобрал. Они едва укрылись от меня, в двух шагах были. Тачка бронированная, с тёмными стёклами. Я ничего не смог сделать. Только потратился.

— Ладно. Спасибо за службу, брат. Разберёмся. — Уводит его Антоха поговорить о чём-то еще.

Я их уже не слушаю. Не могу стоять на месте. Пользуясь моментом, шоркаюсь по этажу.

— Ты куда? — окликает меня друг.

— В сортире ещё посмотрю.

— Мои ребята по второму этажу уже работают. Бардак, конечно, но вроде всё осмотрели. Не лезь сам.

— Ну пописать-то можно?

— Терпи!

— Ай! — Махнув рукой, дохожу до конца коридора, толкаю дверь, прохожу внутрь уборной.

Мою ледяной водой лицо, пялясь на своём отражение. И, пока капли ползут по моей помятой роже, я слышу копошение. Закрываю кран. Иду мимо кабинок. Сердце рвётся наружу, цепляюсь за слабую надежду. И понимаю, что не ошибся. Этот клубничный, ягодный запах я узнаю из тысячи. Беру швабру, скрутив и откинув в сторону щётку, превращаю её в боевую палку. Медлить нельзя, дёргаться тоже. Убегут, или он её убьёт ненароком. А я не могу… я глаза закрываю и перед собой её вижу. Придётся действовать самостоятельно, подручными средствами, ибо Антоха пушку мне не даёт, говорит — не положено.

Аккуратно толкаю дверцу кабинки внутрь. Она скрипит, заглушая моё дыхание. Возле бачка стоят двое. Здоровенный лысый ублюдок и Ленка. Он удерживает её своими грязными лапами и, закрыв рот, тычёт стволом пистолета в висок. Это снова та Ленка, что ударила меня в первый день. Она не радуется моему появлению. Девочка не плачет, а лишь жёстко поглядывает, источая потуги ненависти. Ясно, она меня больше не любит.

А вот человек Попова воодушевляется и, заметив меня, начинает разъяснять, что к чему.

— Ну что, дебил, прибежал обратно? Мы за окно вылезали, когда менты приходили, — ржёт. — Прикольно я придумал? А вообще, по твоей вине это всё произошло. Она послушной была, с нами бежала, потом споткнулась, какой-то мент пытался её оставить, оттащить, потом что-то взорвалось, и бамц! — продолжает гоготать, сверкая редкими жёлтыми зубами. — Мы и укрылись, но ты же нас не выпустишь, поэтому вот так. — Давит дулом на Ленину голову сильнее. — Мне её живой надо к боссу доставить. Так что закрой дверь и испарись. Я за неё отвечаю. А я мужик исполнительный. Не усложняй.

У меня пушка, у тебя — ничего.

Кивнув, я с размаху бью его палкой по лбу. Между глаз. Да так сильно, что он теряет равновесие, пошатнувшись.

Проблема всех гиббонов в том, что они не могут одновременно говорить, получать по башке и жать на курок. Поэтому он не соображает вовремя воспользоваться оружием и от удара по лбу роняет пистолет.

Пользуясь моментом, я дергаю Лену на себя и прячу за спину. Пока лысый приходит в рабочее состояние, разворачиваюсь и толкаю девочку вперёд. Мы с ней несёмся по коридору, туда, где «наши». Я слышу характерный рёв, топот, щёлкающий звук. А дальше «швык» и «бамц» — выстрел.

Прижимаю Лену к груди, максимально закрывая телом, дальше мы заваливаемся, и я узнаю знакомую боль. Так же было с рукой…

Лысого убрал Антон. Бельский одним выстрелом положил его на спину, а затем мы с приятелем чуть не подрались. Опер рычал на меня за то, что я подверг опасности свою жизнь и жизнь девочки, не послушался и попёр в сортир сам. А я возмущался тем, как это его люди так помещения осматривали, что мою Хелен пропустили.

И вот я быкую, наезжая на оперативного сотрудника. Можно сказать, должностное лицо органа, уполномоченного на осуществление оперативно-розыскной деятельности, раздражаю. И совсем не думаю, что злой Бельский может меня просто пристрелить на хрен, и всё. Скажет, что так и было. Тут ведь у нас происшествие.

Но меня спасает местная медсестричка, симпатичная, кстати, очень даже. Мы с ней друг другу улыбаемся. Вот такие женщины в моём вкусе. Здесь всё понятно. Никаких тебе загибов с подвывертом, а то сначала вазой по голове, потом страсть неземная и глаза влюблённого телёнка, а дальше «Коленька, спаси меня».

Сразу милая и готовая на всё медсестра. Хоть я и прихрамываю, она не окутывает мне мозг паутиной, а нежно берёт под руку и аккуратно ведёт к медпункту, где врачи уже осматривают наших парней.

Теперь я — с не до конца зажившей дыркой в руке, сквозным пулевым ранением в боку и всё ещё похмельем — должен выслушивать нравоучения и технику безопасности во время захвата заложников. Антон мужик целеустремленный, пока до печени меня не достанет, не успокоится.

Но меня радует, что Хелен не пострадала. На ней ни единой царапины. Она стоит неподалеку и молчит, чем пугает меня гораздо сильнее, чем Бельский при исполнении.

Медсестра заканчивает со мной. Врач даёт радужные прогнозы, и я встаю: голый по пояс, в одних брюках, наискось перемотанный бинтами. С места не двигаюсь, наблюдаю за тем, как ко мне приближается Лена. Думал, поцелует, спасибо скажет, обнимет, но она, размахнувшись, со всей дури залепливает мне очередную пощечину.

Вот поэтому я не завожу отношений.

Менты охают как бабы, ей-богу. Оглядываюсь, потирая занывшую щеку. Злюсь на них, а так же на Лену и на себя. Эти олухи в форме вообще раздражают: кишки наружу видели, а разборок бабы с мужиком ну прям ни разу. Перед жёнами, небось, на цыпочках ходят.

— Сука, значит? Да?! Так ты меня назвал, Глазунов? — надменно вздёргивает Ленка правую бровь.

А я резко хватаю её за запястье. Сжимаю девичью конечность последней здоровой рукой, что у меня осталась, и дёргаю девку к своему телу. То она хорошая, то плохая, то податливая, то как фурия, я, блдь, совсем запутался. Не поверил — да! Но вернулся ведь — тоже да!

Зло шиплю сквозь зубы:

— А что бы ты на моём месте подумала, а?! Леночка? — наезжаю на неё, несмотря на ранение, напираю, нос к носу. — Как мне за секунды надо было определиться, за кого ты? За меня или за Попова?

Она просто тяжело дышит и снова смотрит искоса. Сверлит до самого желудка. Ну вот опять приплыли, с чего начали, тем и продолжаем. Отомстил, блин, убийце сестры, погрузившись в дерьмо по самое не балуй.

— Прихожу в наш номер с целью хорошенько выспаться, прижав к себе симпатичную девушку, а она в это время с Коленькой планирует моё жестокое убийство. Что бы ты на моём месте решила, Лен? Я предположил, что ты сама ему позвонила! Ты же у нас актриса-хамелеон: то мегера-распутница, то отличница института благородных девиц, то нежная и заботливая, то кусаешься! У меня тридцать секунд на решение было, вот я и выбрал то, что на мой взгляд, казалось правдоподобнее. Что бы ты на моём месте, Лен?

— Я бы на твоём месте не шлялась бы где-то до утра, бросив беззащитную девушку одну в номере, в незнакомой гостинице!

— Это ты-то беззащитная!? — смеюсь. — Ты за ручку с главным мафиози города по борделям таскалась и ничего не боялась. Да крокодилы в Пуэрто-Рико более беззащитны, чем ты, милая.

Перехватываю её руку поудобнее и, развернувшись, веду к выходу из медпункта. Все за нами наблюдают, я прямо чувствую, как всем интересно, даже медперсонал свои дела побросал и смотрит.