— Ты теперь будешь жить с нами? — девочка отвлекается от рисования каких-то странных деревьев с рожицами и возвращает мне расческу, которую я три секунды отложила, потому что немного устала от монотонного расчесывания ее мягких волос.

— Давай я лучше попытаюсь заплести тебе что-нибудь красивое? — уговариваю ее на импровизированную косичку, и Василика активно кивает, меняя красный фломастер на зеленый — она решила, что у деревьев брови обязательно должны быть под цвет листвы.

— Так будешь?

Вот ведь маленький следователь.

Удивительно, что в ее арсенале нет игрушечных наручников, которые можно использовать при допросе.

— Это слишком сложный вопрос, зайчик. У меня пока нет ответа на него.

— Обманщица, — Тася шепчет это одними губами и возвращается к украшению цветным кремом маленьких кексов.

Дети рассыпали по столу какие-то цветные фигурки, и теперь каждый ждет своей очереди, чтобы украсить ими кремовую горку на ароматной ванильной выпечке.

Самое мерзкое во всей этой ситуации — ожидание.

Невероятно сложно просто сидеть и ждать исхода разговора на троих, в то время как у меня перед глазами стоят какие-то слишком кровавые картинки. Приходится жмуриться до вспышек, чтобы загнать их поглубже в мое сознание, которое смотрело слишком много фильмов про безжалостных мужчин.

— Как ты можешь быть такой спокойной? — я все-таки решаюсь задать Тасе этот вопрос. Хорошо, что дети слишком заняты своими «важными» делами и не отвлекаются на наши разговоры.

— Я просто вижу врага в твоей сестре, — она пожимает плечами с абсолютным спокойствием на лице и пачкает кремом нос своему брату, который тут же начинает возмущаться и бубнить что-то о возрасте и взрослении.

— У тебя есть какая-то своя классификация? — мне действительно любопытно.

— Понимаешь, у меня в жизни был не очень хороший человек, который как бы считался родственником. Я очень долго металась между «это все-таки родня» и «пусть катится к черту». Пришлось, в конечном итоге, смириться с тем, что люди иногда бывают… — Тася явно хочет выругаться, но у нас здесь дети, поэтому ей приходится смягчить термин. — Плохими они бывают, если совсем цивилизованно выражаться.

— Карина, она…

— Я знаю, почему ты хочешь ее защитить. Но, поверь, все эти оправдания существуют только в твоей голове. Мне хватило одного взгляда на твою сестру, чтобы все встало на свои места. Она явно привыкла пользоваться тобой, а ты слишком мягкая для отказов, — киваю в ответ, и она продолжает. — Отбрось то, что вы являетесь сестрами. Стала бы ты в этой ситуации выгораживать постороннего человека?

Не стала бы.

Мне даже размышлять на эту тему не нужно, ответ едва не слетает с языка в ту же секунду.

— Нет. Наверное, нет, — я продолжаю перебирать волосы непоседливой малышки, это успокаивает.

— Вот и ответ на все твои вопросы.

Чувство вины все равно продолжает пожирать мои внутренности, но теперь оно делает это как-то лениво, словно желудок уже полный, но от десерта просто невозможно отказаться. Я уверена, что в будущем смогу окончательно избавиться от этого ощущения и оно не будет терзать меня даже по ночам, когда приходит время немного пофилософствовать.

Со стороны гостиной раздается какой-то шум, я вздрагиваю и соскальзываю с высокого стула, осторожно усадив Василису на него под ее возмущенное сопение. Крадусь к открытому дверному проему, набираю побольше воздуха в легкие и уверенно шагаю вперед. Мне просто хочется узнать, что ничего непоправимого не случилось.

Карина выглядит разбитой и невероятно напуганной. С нее будто срезали всю самоуверенность и превосходство над окружающими, которым она так гордится.

— Что вы с ней сделали? — обращаюсь сразу к обоим мужчинам, держу себя в руках, чтобы не кинуться к сестре.

Для этого приходится вспомнить, как мне было страшно, когда в мою квартиру ворвались бандиты и обещали сделать со мной ужасные вещи, после которых не каждый способен прийти в себя.

— Пальцем не тронули. Поговорили по-взрослому, вспомнили молодость, — Артур хмыкает и уходит на поиски своей жены, а я смотрю на мужчину, с которым недавно была близка, и боюсь сделать шаг вперед.

Когда с людьми просто разговаривают, они не выглядят настолько потерянными и сломленными.

Дамир бросает на меня тяжелый взгляд, хмурится и хлопает по карманам. Я остаюсь неподвижной, когда он выходит из комнаты, и чувствую неприятные покалывания по всему телу.

Мне нужно сделать выбор. Пойти следом за ним или остаться успокаивать сестру.

Ветер на улице царапает своими объятиями, Дамир курит в стороне от дома, а я топчусь на крыльце и не решаюсь подойти ближе, потому что не хочу быть отвергнутой.

— Иди уже сюда. В дом все равно не вернешься, а так хоть замерзнешь не слишком сильно, — ему даже оборачиваться не нужно, он чувствует мое присутствие и выдыхает в небо облако серого дыма.

Дамир напряжен. На его руках бугрятся мышцы, на лбу залегла сетка морщин, а губы недовольно поджаты в те моменты, когда он не затягивается медленно тлеющей сигаретой.

— Ты на меня злишься? — решаюсь задать вопрос, когда становится невыносимо от вставшего между нами молчания.

— Нет.

— Я ведь вижу…

— Зачем тогда спрашиваешь? — Дамир усмехается, но как-то по-доброму. Его взгляд смягчается, он притягивает меня спиной к себе и прижимает широкую ладонь к моему животу.

Горячо.

Волнительно.

Я задерживаю дыхание от томительной теплоты, окутывающей все тело.

Легче точно не стало.

Мы как будто все это время по шаткой лестнице карабкались наверх вдвоем, а теперь под нами сломалось несколько перекладин, и нам нужно как-то удержаться, чтобы не вернуться к началу этого путешествия.

— Не хочу, чтобы ты меня отпускал, — у меня ломается голос.

— Я не для тебя, маленькая. Ты сама это понимаешь.

Парой этих фраз он только что перекрыл мне кислород.

— Противоположности притягиваются, — пытаюсь как-то разрядить обстановку, давлю подступающие к горлу всхлипы и впиваюсь ногтями в собственные ладони, чтобы лишний раз Дамир не увидел во мне неопытную маленькую впечатлительную девочку.

— Ты жизни еще не видела. Вбила себе что-то в голову — вы, женщины, вообще легко восприимчивы, придумываете себе героев, а потом сами же по ночам плачете, потому что мужик оказался не таким, как в вашей голове.

— А вы, мужчины, пытаетесь казаться хуже в наших глазах, потому что образ крутой задницы вам дороже. Никто не совершенен.

Дамир смеется, а я впитываю каждую вибрацию и задумчиво царапаю его предплечье.

— Задница, значит? И даже не покраснела, — он зарывается пальцами в мои волосы, а я откидываю голову ему на плечо и на короткое мгновение прикрываю глаза.

Пытаюсь сохранить этот момент в памяти до мельчайшей детали.

Потому что следующим каким-то слишком отчаянным поцелуем с привкусом горечи Дамир доводит меня до отчаяния.

Малышка так отчаянно цепляется за меня, что я боюсь даже пробовать разжать ее пальцы, потому что последнее, что мне нужно — причинить ей боль.

— Пойдем в дом. Мне нужно съездить кое-куда, а после мы сможем разобраться со всей этой историей и поставить финальную точку. Хватит уже интриг, тайн и прочего дерьма. Спокойствие куда ценнее, — глажу Аврору по волосам, все-таки осторожно отодвигаю ее от себя и игнорирую до жути трепетный щенячий взгляд.

На меня так не смотрели.

С абсолютной чистотой и открытостью.

Обычно женщины старались манипулировать своей наигранной преданностью, а в конце «отношений» вылезали истинные мотивы. В этот раз я на сто процентов уверен, что малышка не умеет играть в чувства.

— Куда ты поедешь? — маленькая мисс «любопытство» виснет на моей шее.

Приходится заставить ее обвить меня еще и ногами — так гораздо удобнее передвигаться с ней на руках, потому что, по-моему, прямо сейчас она бы не оторвалась от меня даже за миллион долларов.