Подошел к двери и прислушался. Вода просто так льется, она не моется.

— Эй, мышка, чай остыл. Я заново чайник поставил. До дыр сотрешься там мочалкой.

Она не ответила, а я повернул ручку двери.

— Прикройся, я вхожу.

Распахнул настежь и застыл на пороге. Сидит на бортике ванной, и по щекам слезы катятся. Босыми ногами едва коврика достает.

Помню, когда-то давно из-за очередного всплеска ненависти ее одноклассников после уроков в школьном туалете грязь на форме застирывала и вот так же беззвучно плакала. Я тогда в женский туалет зашел и… черт, не знаю, мне кажется, именно в тот день понял, что люблю ее. Потому что обняла меня, телом всем, прижалась, плачет и, захлебываясь слезами, шепчет:

"За что? Почему они со мной так? Я же такая, как они… я ничего плохого им не сделала."

Первый раз тогда поцеловал ее. Само собой произошло, слезы вытирал сначала пальцами, а потом губы сами рот ее нашли.

Вот такая она сейчас на этом бортике сидела: маленькая, растерянная. Моя мышка.

Сам не понял, как шаг к ней сделал и к себе прижал, рубашка тут же намокла на животе от ее волос мокрых или от слез. Медленно опустился перед ней на колени и в глаза посмотрел… Б***ь, ну почему все так мерзко… все так паршиво и адски сложно?

За лицо ладонями обхватил и к себе потянул, губами губ ее коснулся и щекой по щеке заскользил, закатывая глаза от запаха ее кожи и от этого прикосновения.

— Не плачь, маленькая… все хорошо будет.

Не знаю, кому сказал, ей или себе, и снова губы ее нашел, едва касаясь, сначала нижнюю в рот втянул, потом верхнюю и отстранился, снова глядя в глаза.

Я буду ломать тебя очень нежно, мышка… обещаю, пока что очень и очень нежно.

Он всегда умел успокоить. Сначала спасти, помочь, а после успокоить. Наверное, только он один делал это так, что я не ощущала себя слабой или униженной. Он никогда не предлагал помощь, не протягивал руку, ожидая, пока я за нее схвачусь. Он сам без спроса хватал мою ладонь и вытаскивал из любой пропасти, не давая упасть.

Закрыла глаза, подставляя губы, нахмурившись, когда отстранился. Не хочу, чтобы прекращал, не хочу этой видимости права выбора. Потому что его давно уже нет. С тех пор, как встретила его впервые после стольких лет. Нет никакого выбора. Есть только голубое озеро его взгляда и сильные ладони, в которые уткнуться хочется. И еще это его "маленькая"…Если бы он знал, что оно эхом в голове отдается каждый раз. Ломает любые сомнения, безжалостно окуная в прошлое.

Не открывая глаз, наклонила голову и коснулась губами его ладони, а потом потянулась вперед, зарываясь пальцами в его волосы.

— Спасибо, — прислонившись лбом к его лбу, чувствуя, как снова покатились слезы из глаз.

Давно не целовал кого-то вот так. Забыл уже, как это, да и, наверное, разучился со временем. У меня не было постоянной женщины. Шлюхи не в счет.

И это "спасибо" как удар хлыстом. По лицу. Даже дернулся непроизвольно. А потом стянул вниз к себе и сам на ее рот набросился, сначала медленно покусывая мягкие губы, потом все сильнее, проталкивая язык дальше, сплетая с ее языком, и, когда почувствовал, как отвечает, сорвало все планки. Втянул ее дыхание и ошалел. Хотелось сорвать с нее эту футболку и взять прямо здесь, придавив к вспотевшему кафелю, подхватив под колени, но я себя сдерживал. С ней так нельзя. Испугается. Она ногами мой торс обхватила, а я по бедрам ладонями заскользил и медленно поднялся вместе с ней, продолжая жадно целовать.

Вынес из ванной, шатаясь, как пьяный, спускаясь голодными поцелуями по ее шее, сжимая хрупкую спину.

Занес в спальню и осторожно опустил на постель, нависая сверху, не давая опомниться, чувствуя, как самого трясти начинает от нетерпения, от бешеного желания взять все и сразу и от этого адского контроля. Спустился поцелуями ниже, открытым ртом по груди, обхватывая сосок через материю футболки, под ее легкий стон и слабое сопротивление. Ее трясет и меня вместе с ней, кончиками пальцев по бедрам, не прекращая целовать в губы, поднимая футболку на талию, дотрагиваясь до горячей кожи и выше, к маленькой груди, чтобы накрыть ладонью и подразнить сосок большим пальцем. Дернулась подо мной, выгибаясь, а я снова губами к ее губам прижался и нежно сжал твердый камушек, скользя коленом между ее ног, чувствуя, какая она там горячая, и скулы заболели от бешеного возбуждения. К животу ее ноющей эрекцией прижимаюсь, и яйца сводит от похоти.

— Нари-и-и, — сжимая сосок и снова поглаживая пальцем, опуская вторую руку на ее живот, который нервно напрягается под моими пальцами. Скользнуть по шелку трусиков, слегка надавливая, и застонать ей в губы, ощущая, какая она влажная. Спускаясь поцелуями по ее шее, медленно, осторожно, слизывая языком капли води и лаская через ткань трусиков, слегка отодвигая в сторону, едва касаясь плоти с боку.

По спине от напряжения начинает градом катиться пот… Черт… притрагиваюсь к ней, просто прикасаюсь, а меня уже трясет как перед оргазмом

— Такая отзывчивая… влажная, сладкая. — задирая футболку вверх и касаясь кончиком языка ее возбужденного соска, обхватив губами, втянул в рот и услышал протяжный стон.

Сдернул кружева в сторону и прикоснулся к влажной горячей плоти… очень медленно вверх и вниз, продолжая посасывать ее сосок и чувствуя, как сейчас меня разорвет на части от возбуждения.

Он снова делал это со мной. Снова сводил с ума, заставлял терять контроль и остатки разума. Целовал так, будто я сейчас была его воздухом, жадно прижимая к себе. И я выгибалась навстречу его рукам, упираясь в ладонь возбужденными сосками. Притягивала за волосы его губы к своим и лихорадочно целовала, инстинктивно обхватив его ногами. Понимая, насколько это все неправильно. Но я не могла остановить его. Только сильнее кусать губы, когда он терзал ртом мою грудь, доводил до исступления умелыми пальцами, нагло ласкавшими между ног. Дикая ласка. И в то же время бесконечно нежная. Воспоминанием из прошлого. Ко мне никто так не прикасался, кроме него.

Абсолютное бессилие перед ним. Перед реакцией своего тела. Проводит кончиками пальцев по ногам, а меня разрядами тока простреливает от каждого прикосновения, от звуков его голоса, хриплого от возбуждения, срывающегося. Он на грани, и я стою с ним на этой же грани, и знаю, что стоит лишь сделать шаг…

Ерошить руками его волосы, то притягивая к груди голову, то пытаясь оттолкнуть от себя. Стонать, закрывая глаза, отдаваясь сумасшедшему желанию дойти с ним до конца. Вспомнить вкус собственного прошлого, когда быть его, пусть даже вот так, наполовину, казалось не неправильным и подлым, а самым естественным на свете. Впилась пальцами в запястье его руки, останавливая, понимая, что, если сделает хотя бы одно движение, я взорвусь в его руках.

Тяжело дыша, посмотрел ей в глаза… пьяные и испуганные, впилась в мое запястье, удерживает. Маленькая, наивная мышка. Все такая же чувствительная, нежная.

И отзывчивая… какая же она отзывчивая. Хочу, чтобы стонала для меня. Чтобы вот так извивалась и стонала, как когда-то.

— Я остановлюсь, маленькая… не бойся.

Преодолевая сопротивление, раздвинул складки, отыскивая клитор осторожно надавливая и накрывая ее губы своими.

— Хочу мое имя… твоим голосом, — скользя осторожно к самому входу и снова вверх, размазывая влагу средним пальцем, лаская языком ее язык. Не торопясь, но уверенно и сильно. Б***ь, чего мне стоит этот гребаный контроль. Невольно трусь стояком о ее живот, и у самого глаза закатываются от нестерпимой похоти. От запаха ее, от ощущения плоти под пальцами, от желания ворваться ими глубже и ощутить, какая она тесная изнутри.

— Всего лишь, чтобы стонала для меня… Нари… девочка моя, — прикусывая нижнюю губу и осторожно проталкивая палец в нее, не до конца, следя за реакцией, продолжая ласкать сосок, — сладкая девочка.