Я будто переключала каналы телевизора, смотрела со стороны какую-то театральную постановку с собой же в главной роли. Но постановку некачественную, в каждом акте которой хотелось кричать "Не верю". Слишком наигранно, неправдоподобно. Слишком резкий запах парфюма, слишком сильные объятия, слишком тесно прижимается в танце. Все слишком, от которого тошнит и хочется сбежать. К нему. Туда, где волком смотрит исподлобья, сжимая кулаки. Он думает, я не замечаю, а мне оттолкнуть Гранта от себя хочется, потому что вижу, какой злобой глаза любимые наливаются при взгляде на моего жениха. Как же я не хотела праздновать этот чертов день рождения. Потому что знала — Артем обязательно будет на нем. Как и Грант со своими родственниками. Будут дорогие подарки и пафосные тосты, громкая музыка и обязательные фотографии со "счастливой парой". На все мои просьбы не праздновать с размахом, отец удивленно отвечал, что это мой последний день рождения, который устраивает он. И он устроит для своей принцессы самый настоящий праздник.

А я бы лучше провела это день вдвоем с Артемом. Мой первый день рождения после того, как он вернулся. После того, как вернул мне НАС.

Я улыбалась через силу многочисленным родственникам и знакомым, выслушивала их пожелания и принимала подарки, всей душой желая сбросить тяжелую ладонь Гранта со своей талии. Как же он меня раздражал. Злил даже звук его голоса и изучающий взгляд. Шептал мне на ухо, что соскучился ужасно, а я лихорадочно придумывала причины, чтобы отправить его подальше от себя. Пока он был в Армении, я могла устроить ему истерику по любому поводу только для того, чтобы поссориться, чтобы отдохнуть от его навязчивого внимания, чтобы с чистой душой выбрасывать букеты, которые он присылал, в мусорную корзину. Я переиграла, именно поэтому он приехал намного раньше, чем планировал. Почувствовал на расстоянии, что что-то произошло, но обставил все таким образом, будто решил устроить мне сюрприз.

— Завтра, Нара, завтра я заеду за тобой, поедем в кафе и поговорим.

— Пожалуйста, Грант, убери руку, — осторожно сжимаю пальцами его ладонь, обвивающую меня, словно крепкая петля.

— Даже не подумаю.

— Но здесь твои родители, мне неудобно перед ними, как ты не понимаешь?

— А после первой брачной ночи как ты к ним выходить собиралась?

Я замолчала, мстительно думая о том, что никак. Потому что буду не с тобой. Да, я уже решилась. Мне на это потребовалось несколько недель. Несколько недель на то, чтобы принять предложение Артема сбежать и пожениться в другом городе. Мы больше не были подростками. У него были связи, мы могли теперь жить, где угодно, вместе. К чему мне вся эта мишура дорогой и красивой жизни, если в ней не будет Артема? Я ждала только отъезда Артура. Потому что в последние дни брат стал слишком пристально следить за мной. За мной и за нашим новым охранником.

В этот момент отец подозвал Гранта и, по — отечески похлопав по плечу, стал представлять ему одного из гостей. Выхватила взглядом маму, оживленно обсуждающую что-то с другими женщинами, и быстрым шагом направилась в сторону уборной. Я видела, как в нее заходил Артем, и решила дождаться его неподалеку, просто чтобы сказать его, что люблю. Люблю бесконечно сильно, так, что только от мысли об этом становится больно. Дверь оказалась не заперта, и я скользнула внутрь. Стоит, смывает собственную кровь, а на стене рядом с зеркалом явные следы ударов.

— Не принесу, — подошла к нему и обхватила его ладонь своей, поднесла к губам и начала целовать ранки на костяшках пальцев, — если выйду отсюда, не смогу зайти обратно. Зачем? — пальцами глажу его скулы и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы прикоснуться к ним губами, — Почему, Артем?

Целует мою руку, а мне оттолкнуть ее хочется и в то же время закрыть дверь изнутри и взять сейчас и прямо здесь. Только все равно прикосновения успокаивают, ласкают, раздирают на две части. Словно во мне два человека живут. Один злой и бешеный, а второй млеет только от того, что она рядом.

Потянулась ко мне, а я удержал, перехватывая руки, не давая целовать.

— Потому что думать больше не могу о тебе и… о Цербере твоем. Не то, что видеть вас вместе.

А потом дернул к ее себе.

— Как долго это еще будет продолжаться? — взгляд на губы ее опустил, и током садануло по всему телу. К себе рванул и жадно впился губами в ее рот, поворачивая ключ в двери, — Я убью кого-нибудь скоро, Нариии.

Впиваясь голодными поцелуями в ее шею, подбородок, ключицы, сжимая грудь обеими ладонями.

— Или тебя убью, — снова губы ее нашел и, подняв за талию рывком, усадил на край раковины, открывая сильнее напор воды и разворачивая кран в сторону.

Лихорадочно целую ее, проникая языком глубже, сплетая с ее языком. Не лаская, а утверждая свои права не только ей, но и себе. Сильно сжимая одной рукой за талию, а другой лихорадочно спуская рукав платья с плеча вниз, вместе с лямкой лифчика, лаская сосок большим пальцем через белое кружево, кусая ее губы, не давая увернуться, тяжело дыша прямо ей в рот.

Обхватила его за голову, прижимая к себе ближе, а хочется, до безумия хочется под кожу себе запустить. Или самой в него окунуться, чтобы изнутри чувствовать его сердцебиение дикое, как оно с моим перекликается. Мурашки эти ощущать под кожей, когда касается вот так нагло. Так дерзко, что стонать хочется, а я губы до крови кусаю. Свои и его. Прохладный воздух груди коснулся, и я всхлипнула ему в рот.

— Теееем, — тихим стоном, когда грудь сжал ладонью.

То притягивать его к себе, от отталкивать, чтобы в глаза посмотреть, как в них безумие пляшет, как дикими порывами ветра в глазах его носится. И в них не только похоть, но и яростное желание наказать. Будто своими прикосновениями чужие стереть хочет. Только на мне не остаются чужие. Я сама их не чувствую, как мне дать тебе это понять?

Прильнула к губам:

— Твоя. Чувствуешь?

Выгибаясь навстречу его ладони, лихорадочно задираю его рубашку, со стоном касаясь обжигающей кожи.

Наклониться, чтобы языком по шее его пробежаться, и снова мурашки от терпкого вкуса его кожи.

— А что потом? После того, как убьешь?

Смотрю в ее затуманенные глаза и на губы припухшие, чувствую, как льнет ко мне сама, как тает в руках, податливая и в то же время гибкая, как кошка. Извивается, прижимаясь, и отталкивает, а потом снова к себе. А меня от этой игры то в жар, то в холод швыряет. Знала б она, что творит со мной, как снова крепко захлестывает удавку на моей шее своими тонкими пальчиками.

Когда кожи под рубашкой коснулась, глаза закатил от кайфа запредельного и тут же за волосы на затылке схватил ее, оттягивая от себя, заставляя запрокинуть голову.

Взглядом по губам скользнул вниз к груди с бесстыже торчащими сосками, к стройным ногам, которыми бедра мои обвила, и снова в глаза посмотрел:

— А потом… потом воскрешу и снова убью.

В голове пульсирует, что скоро меня хватятся, а вместе со мной и ее.

Стиснул челюсти и дернул корсаж вверх, закрывая грудь, поправляя рукав на место, другой все еще лаская ее бедро под платьем. Потом волосы ей пригладил. Дыхание Нари такое же рваное, как и у меня. Думает, отпущу ее сейчас? Черта с два… Мне нужно знать, насколько она моя. Убедиться в этом снова. Сейчас.

И в ту же секунду резко отодвинул полоску белых, кружевных трусиков в сторону и провел пальцами по нежной плоти, продолжая смотреть в глаза и зло усмехаясь, когда всхлипнула.

— А ты чувствуешь, насколько моя? — раздвигая мягкие складки и сжимая двумя пальцами клитор, а потом скользя чуть ниже к самому входу, дразня и едва проникая внутрь, продолжая смотреть в глаза и выдыхать в ее широко открытый рот, — чувствуешь, Нариииии, насколько ты хочешь быть моей?

И легкий толчок, и еще… Неглубоко, скользя вверх и вниз, цепляя клитор, дразня и останавливаясь.