Негнущимися пальцами поднять штаны и застегнуть пуговицу, продолжая изучать территорию из окна. Огромную территорию, огороженную по периметру увитым цветами забором. Моя тюрьма, из которой мне нужно сбежать в ближайшее время, чего бы мне это ни стоило.

Бросилась к своей сумке, лежавшей на тумбочке возле кровати, перерыла ее всю и радостно вскрикнула, тут же прижав ладонь ко рту и оглянувшись на дверь. Капралов настолько уверен в том, что я не выберусь отсюда, что даже не забрал мою кредитку, вытащив только телефон. Спрятала карточку под матрац и снова подошла к окну, продолжая наблюдать за воротами.

Это была война. Самая настоящая война, состоявшая из бесконечного числа битв, из тысячи смертей, сотен тысяч смертей, из ненависти и жестокости. Каждый раз, когда он заходил в эту комнату, ставшую моей тюрьмой, мы оба знали, что начинался очередной раунд нашей персональной войны, в которой он должен был сломать меня, раскрошить на куски, а я не могла позволить ему это. Смеялась окровавленными губами, сопротивляясь каждый раз и этим доводя его до исступленной ярости… хотя иногда мне казалось, что злился он не на меня, а на себя. За то, что продолжает приходить ко мне. Не понимая, зачем делает это. Почему не решит все и сразу.

И я тоже не понимала. Иногда спрашивала его, а в ответ — злой взгляд исподлобья и верхняя губа подрагивает, будто, если бы мог — разорвал бы на месте, но что-то ему не давало. А я… мне уже было все равно, почему он до сих пор не убил меня, почему продолжает мучить, почему никак не решится закончить наши обоюдные страдания. А, впрочем, может, он получал удовольствие именно в этом — в моем ожидании собственной боли и унижения. Что решила бы моя быстрая смерть? Видимо, для него этого было мало, и он решил растянуть ее в бесконечность.

Захлопывал за собой дверь, и я сползала на пол по стенке и молча плакала, сжимая себя руками. Яростно начинала растирать себя ладонями, чтобы стряхнуть с кожи его прикосновения, но они там — синими метками по всеми телу, не давая забыть, не давая отключиться.

После первого раза он пришел не сразу… подарил призрачную иллюзию на свободу. Это потом он с особым садистским удовольствием будет отнимать ее, выдирать из моих пальцев и выкидывать в окно второго этажа. А тогда… тогда его не было несколько дней, и я поверила, что могу сбежать. Понимая, что ненадолго… далеко он не отпустил бы свою добычу. Но мне нужно было до ближайшего банка, сделать всего один перевод, жизненно необходимо сделать именно это, а потом… а плевать, что потом будет. Потому что он не отпустит… но и я больше не та наивная дурочка, за которую принимали решение другие люди… он. Я дала себе слово, что выберусь из этой тюрьмы, даже если это будет стоить мне жизни.

Через два дня после моего заточения ко мне вошла высокая полноватая женщина средних лет с холодным, пронизывающим насквозь взглядом и, внимательно осмотрев комнату, сказала, что я могу выходить во двор по утрам и до обеда. Не поздоровавшись и не представившись, будто я была лишь мебелью в этой комнате, она подошла к кровати и бросила на нее какую-то куртку, аккуратно положила на пол ботильоны на платформе.

— Это не моя одежда, — я демонстративно отстранила от себя куртку, глядя, как она поджала тонкие, накрашенные розовой помадой губы.

— Теперь у вас только эта одежда, — она развернулась к двери, пригладив рукой короткие вьющиеся волосы.

— Скажите, а каково это?

Женщина остановилась и, повернув ко мне только голову, молча ждала, когда я продолжу.

— Ну каково это: выполнять приказы самого обыкновенного бандита с таким важным видом, будто делаешь что-то действительно важное, а не просто прислуживаешь?

После того, как она ушла, я распахнула окно и собиралась выкинуть одежду, пока взгляд не зацепился за сменявшихся у "пропускного пункта" охранников. Молча вернулась к кровати и, накинув куртку и натянув обувь, спустилась вниз. Не возникло никакого желания ходить по особняку и рассматривать его. Зачем? Тюрьма она и есть тюрьма, какая разница, как выглядят другие ее клетки? Когда вышла во двор, с наслаждением втянула в себя прохладный воздух с запахом осенней травы и тонким ароматом роз, тянувшимся с другой стороны дома.

Когда — то я безумно любила именно эти цветы. Розы. Неважно, какого оттенка, но Артем в свое время научил меня ждать именно красные розы.

"Цвета моей любви к тебе, мышка". Сейчас он научил меня ненавидеть их. Так же, как и себя, впрочем.

Я встряхнула головой, сбрасывая ненужные воспоминания, и двинулась по узенькой вымощенной крупными камнями дорожке к пункту охраны, возле которого, громко смеясь, разговаривали двое мужчин в униформе. Иногда я останавливалась, якобы разглядывая невероятно красивые, аккуратно стриженые кусты и маленькие деревья. Нет, я не собиралась бежать, конечно. Это было бы чистым безумием сегодня. Но мне нужно было втереться в доверие хотя бы к одному из них. Я понятия не имела, как сделать это. Все эти люди здесь… Эта женщина, которая приходила ко мне… Они все знали, что Капралов удерживает силой человека, но им было плевать. Обычное человеческое в них затмили деньги, которые он им платит. Люди, которые и не люди вовсе, а так, роботы, готовые за энную сумму денег закрывать глаза на что угодно.

Я настолько ушла в своим мысли, что вздрогнула, услышав сзади женский голос, что-то тихо говоривший. Резко развернулась и увидела женщину, толкавшую перед собой инвалидную коляску, в которой сидела мать Артема. Конечно, узнала ее сразу, несмотря на то, что она сильно постарела. Когда-то длинные светлые волосы теперь были коротко острижены и покрыты сединой. Она сидела, сложив худые руки на груди и глядя куда-то мимо меня так пристально, что я невольно оглянулась.

— Не обращайте внимания, она всегда смотрит прямо перед собой, — приятный тихий голос женщины за инвалидной коляской заставил обернуться к ней. Невысокая полноватая, она толкала вперед коляску и сравнялась рядом со мной, изучая любопытными зелеными глазами.

— Здравствуйте, — выдавила из себя, сама не понимая, к кому из них двух на самом деле обращаюсь. Все же как сложно иногда видеть тех, кого ты когда-то знал уверенными в себе и сильными, настолько слабыми.

— Она не ответит, можете не стараться. Светлана Викторовна, я присматриваю за Марией Владимировной, — женщина протянула мне пухлую ручку, и я автоматически сжала ее, содрогаясь от голоса, ворвавшегося воспоминанием в голову.

"Я не хочу видеть эту дрянь у нас дома, Артем. Еще чего не хватало, с черными водиться. Что нормальных детей во дворе нет, что чурку эту притащил к нам? Выведи ее отсюда или я сама выкину ее из своего дома".

Я тогда убежала и не разговаривала с Артемом несколько дней. Пока он не разубедил меня в том, что отличается от своих родителей. Только вот ни черта он не отличался. Мне мое заблуждение в нем стоило слишком многого. И самое непоправимое — не только мне. Все же верно говорят, человека создает его окружение. И только сильные люди могут переступить через него и стать самостоятельными личностями, не зависящими от мнения большинства.

— А вы… — сиделка замолчала, ожидая ответа, но я видела в ее глазах живой интерес, прикидывает, то ли я прислуга в этом доме, то ли гость.

— Меня зовут Нарине. Я здесь ненадолго.

— В гости значит, — она кивнула, явно не удовлетворившись ответом, но не продолжая расспрашивать, снова покатила вперед коляску, приглашая кивком головы на прогулку с собой. Видимо, устала от постоянного молчания своей подопечной. Я бросила взгляд на охранников и последовала за женщинами. Вполне возможно, мне понадобится помощь этой сиделки.

Она пригласила меня на вечернюю прогулку, и я с готовностью согласилась. Мне нужно было как можно чаще примелькаться перед охраной и слугами, чтобы мое появление на улице не вызвало ненужного интереса и внимания.