"Ты даже не представляешь какой я извращенец, мышка".

Я только набрать хотела, что еще как представляю, но тут же стерла и отложила смартфон. Через пять минут от него пришло сообщение:

"Что, Нари, ты ж писала? Почему стерла?"

Решила не отвечать, сосредоточившись на монотонном звуке голоса лектора, не глядя в сторону периодически ярко загоравшегося экрана телефона.

Не знаю, что за игру он вел, но она начинала уже злить. Вот эта его непринужденность в общении. Она манила и в то же время приводила в недоумение, перетекавшее в ярость. Так будто не было этих нескольких лет разлуки. Вот только мы оба изменились за это время. И я пока понятия не имею, каким он стал теперь. А он все еще уверен в том, что знает меня. И это тоже начинало злить. Потому что он ошибался. Потому что я уже давно не тот наивный подросток, какой он меня помнил. По крайней мере, мне очень хотелось верить в это.

Схватила телефон и, спрятав под партой, открыла уведомления.

"А мне кажется, я знаю, что ты там стерла. Ты же хотела написать, что знаешь, да?"

"Дааа, мышка, твое молчание слишком красноречиво. Как там говорят? Молчание — знак согласия?"

"Итак, я пишу, а ты молчишь, договорились?"

Не выдержала, чувствуя, как начинает трясти от злости.

"Капралов, у меня учеба. Успокойся и готовься быть в аэропорту вовремя."

Написала и отключила телефон. Засунула его дрожащими руками в сумку. Боже, почему я продолжаю реагировать так на него? Ведь ничего же не написал такого, а у меня внутри все сжалось. И перед глазами воспоминаниями, как он целует, прижимая к себе, иногда отстраняясь и тут же притягивая со смешком обратно.

Мы спрятались от летнего дождя на самой дальней веранде в детском саду, он улыбается так радостно, так широко, что сердце замирает от его улыбки, капли дождя стекают с мокрых волос на щеки, на подбородок, и я интуитивно поднимаюсь на цыпочки, губами собираю их и тут же отстраняюсь, придя в ужас от собственной смелости. Но он не позволяет, привлекает к себе, пристально глядя в глаза, а я распадаюсь на такие же капли воды от этого его потемневшего взгляда. От той бури, что кружит в нем, темной и беспощадной. Шаг назад, потому что чувствую, как меня утягивает в эту бурю, и самое страшное — я не боюсь. Я хочу в нее, как завороженная. Хочу потеряться в ней, раствориться в ней дождем.

"— Моя мышка. Не пущу, — уверенным шепотом, чтобы тут же впиться поцелуем, разбить любые сомнения на жалкие осколки, — скажи, Нари.

— Твоя мышка, — отвечая на поцелуй, зарываясь пальцами в его влажные волосы, — не отпускай.

— Никогда, — спускается языком по шее, пуская мириады мурашек по коже, заставляя выгибаться навстречу его губам, — не отдам никому.

Отстраняется, и я готова закричать от той боли, что взрывается в теле из-за возникшего расстояния.

— Понимаешь, Нари? — смотрит серьезно в глаза, удерживая за подбородок пальцами, а я смеюсь.

— Глупый. Нет никого. И не будет никогда. Только ты.

Мне смешно и странно, что у него могут возникать такие мысли, потому что я слишком принадлежу ему. Ему больше, чем себе. Неужели он этого не видит сейчас?

Тянусь к его губам, и он снова набрасывается на мой рот, сжимает в объятиях, вынуждая взвиваться от острого наслаждения."

Очнулась от воспоминаний только со звонком, разрушившим иллюзию уединения в набитой под завязку аудитории.

— Нар… Нараааа, — Аня склонилась ко мне и почему-то вцепилась в мое запястье, — Нар, да что с тобой такое? Ты из-за Гранта своего так переживаешь?

Перевела взгляд вниз и вздрогнула, только сейчас почувствовав, как сильно впилась ногтями в ладонь.

— Что?

— Я говорю, ты уже по своему скучаешь что — ли, не пойму? Как потерянная: то всю пару переписывалась с ним, то сидишь каменным изваянием. Поссорилась? Расслабься, подруга, приедет твой ненаглядный. Еще надоесть успеете друг другу.

— А? Да. Конечно, по нему, — вымученно улыбнулась Ане и потянулась за смартфоном, включая его. Она права в какой-то степени. Ведь я сейчас должна думать совершенно о другом.

И снова уведомления о сообщениях от Артема, но я даже открывать не стала.

— Пойдем, а не то опоздаем — нам в триста пятую аудиторию идти.

— Анют, я не пойду, хорошо? Я с Грантом встретиться хочу. Побыть с ним подольше. Мне это очень нужно.

Она понимающе кивнула и начала деловито складывать тетради в мою сумку.

— Он уже подъехал?

— Нет, но скоро будет.

— Решено, пойдем с тобой в столовую, там его и подождем.

— А как же твоя пара?

— Ну так, а смысл на нее идти? Ты же знаешь, математика — не мое. А без тебя, моей говорящей совести, мне там делать вообще нечего. Тем более что у меня мысли сейчас о выходных. О шашлыках на даче, а не числах… бррр.

Засмеялась, следуя за ней в коридор. Мне действительно нужно увидеться с Грантом. Напомнить себе, кто он для меня, и кто я теперь. Я давно уже выросла, и в моей новой жизни не должно быть больше ни мышки, ни той глупой первой любви, которой она жила. Детство тем и прекрасно, что должно закончиться, должно остаться приятным послевкусием на языке, не более чем хорошим воспоминанием, с нотками грусти по тому, что оно прошло. Воспоминанием, которое не должно причинять такую боль, от которой иногда по ночам выть в голос хотелось. Нужно просто почаще себе напоминать о ней, чтобы снова в ту же мышеловку не угодить. Потому что второго раза я не выдержу.

Я ждал ее в машине. Долго ждал. Потом психанул и пошел в здание аэропорта. Посмотрел на табло, отыскивая нужный мне рейс, и поднялся в зал ожидания.

Их увидел сразу. Стоят возле кафе, пьют кофе. На ней темно-бордовое платье до колена, туфли на высокой шпильке, волосы волнами ниже поясницы спускаются. Я обожал их. Вот эти шоколадные пряди пропускать между пальцами, сжимать пятерней притягивая к себе, воруя поцелуи. Я всегда отбирал их силой. Она редко целовала сама. А мне нравилась эта неприступность, она меня с ума сводила. Прикоснется кончиками пальцев, и я взорваться готов только от этого.

Посмотрел на ее собеседника и снова почувствовал, как он меня бесит. Когда-нибудь я сверну ему челюсть или вышибу мозги. За то, что смотрит на нее вот так… Так, как я никогда не имел права смотреть. И за то, что она позволяет, а мне… мне не позволяла. Со мной все как у воров и преступников. Украдкой с краской стыда на щеках и с гребаными угрызениями совести. Недостоин я. Русская свинья потому что. Я это только потом осознавать начал, когда все закрутилось, когда мне на мое место указали. Во мне ненависть ядовитая каждый раз волной поднималась, как вспомню. Никогда раньше не делил людей на расы, на цвет кожи, а потом сам вот таких, как они, гнобил, избивал до полусмерти.

Рука цербера ее талию обвила, а она голову к плечу склонила и улыбается ему. Нежно так улыбается. У меня по всему телу волной ярости дрожь пошла.

Неожиданно руки сжались в кулаки, как и несколько лет назад, когда ее видел рядом с другими парнями. Особенно ее круга. Когда уже пришло понимание, что как бы я ее, бл**ь, не хотел никто не даст нам быть вместе. Ни моя родня, ни тем более, ее родня, у которой власть, деньги и связи. Все для того, чтобы мою стереть с лица земли. На себя мне было насрать, но не на мать с отцом и не на брата.

Когда-то она вот так улыбалась и мне. Голову к плечу наклонит и смотрит глазами своими дикими, бездонными. Так смотрит, что у меня от похоти скулы сводит и член дыбом стоит. От страсти все мозги, как кислотой разъело.

А сейчас от ревности. Потому что я нутром почуял, что это не брак по расчету. Он ей нравится. Это был ее выбор. По глазам вижу, в позе ее, по движению губ.