— А ты, значит, смотришь?

— А как же преодоление самого себя? Превозмогая боль, так сказать…

— Вот же ты… — отворачиваюсь от него, сложив руки на груди.

— Кто, Нари?

— Не могу. Мама говорила, что ругаться нехорошо.

Смеется, запрокидывая голову, а я чувствую, как внутри снова оттаивает тот лед, который расползается по венам, когда он не рядом.

— Разве можно любить вот так, Тем?

Останавливается, снова поворачиваясь ко мне.

— Как, Мышка?

— Как я тебя. Так, что больно дышать, больно говорить… Разве так можно любить?

— Нельзя, — качает головой, проводя костяшками пальцев по моим скулам, нежно обхватил пальцами подбородок и склонился к моему лицу, — нельзя, Нари… это аномалия. Это неизлечимая аномалия.

— Мы вылечимся от нее, как думаешь? — провела языком по его губам, застонав, когда лизнул мой язык.

— Мы даже пробовать не будем, маленькая. Никогда.

— Никогда.

Он сжимает меня в объятиях, а я слушаю, как бешено бьется его сердце в груди, и думаю о том, что совсем скоро он потребует от меня принять решение.

Отец не просто так захотел поговорить с ним. Он собрался уволить Артема, сократив число охранников, уволил практически весь остальной персонал. В последнее время его дела шли совсем плохо. Я не знала всех подробностей, но краем уха слышала, что срывались сделки и не выходили на связь поставщики, в спешке продавались магазины. За мизерный, очень короткий срок отец продал три магазина, чтобы расплатиться с какими-то долгами, и мы уже многое не могли позволить себе.

Конечно, наша с Грантом свадьба была отменена в связи с трауром. Грант, правда, предлагал через три месяца после похорон просто расписаться по-тихому, без пышного торжества, но отец наотрез отказался. Сказал, что его дочь заслуживает хотя бы музыки на собственной свадьбе, что он уже похоронил одного ребенка и не собирался превратить праздник другого в траурную церемонию.

Грант уговаривал, приводил различные аргументы, ссылаясь на свои неотложные дела в Армении, но папа был непреклонен. Он видел, что я не могла выйти замуж за Гранта, но не подозревал, из-за чего, точнее, из-за кого на самом деле.

А Грант злился. Он не был идиотом, он чувствовал, что я не просто отдалялась от него, он меня дико раздражал. Я не позволяла прикасаться к себе, продолжала игнорировать звонки на мобильный, отвечая на один звонок из десяти, перестала общаться с его родными, ссылаясь то на свою занятость, то на общую атмосферу в доме и нежелание разговаривать с кем бы то ни было. Не знаю, почему он прощал мне все это. Мама считала, что он любит меня. Ругала за такое отношение к будущему мужу. Мне же такая любовь казалась унизительной для него самого и была слишком обременительной для меня. Но я не могла открыто расстаться с ним, тогда бы разрушились наши с Артемом планы, и я могла лишь со стороны наблюдать, как отец мужественно принимает на себя один удар судьбы за другим. Я даже слышала, как он говорил Гранту о том, что мужчина, который не умер сразу после смерти единственного сына, обязан выдержать все.

И я всей душой молила Бога, чтобы он помог моему отцу выдержать и тот, который нанесу ему я.

*8 — Люблю тебя безумно (армянский)

Шесть месяцев назад

Я не видел, что за мной едут. Был слишком взвинчен после драки, костяшки пальцев саднили и кровоточили, а я наслаждался этим ощущением. В крови все еще кипел адреналин, пенился и бурлил с такой силой, что заглушал саму боль. Я думал только об одном: что очень скоро я разворошу это осиное гнездо так, что они сами друг друга перекусают. Будут вгонять в спины жало, смакуя позор семейки Сафарянов, от которых сбежала дочь и которые постепенно теряли свое влияние на рынке. Я врубил музыку на полную громкость и ехал на свою квартиру. Не на ту убогую, которую показал Нари, а на другую, которую купил не так давно, и которая была записана на имя левого человека на тот случай, если Карен копнет обо мне поглубже.

Вырулил к многоэтажному элитному дому, заехал на нижний этаж парковки и только здесь заметил, как следом за мной въехал джип Артура Сафаряна.

Черт. Твою ж мать. Этого я не ожидал. Как я его упустил? Как не заметил хвост? Нащупал ствол за поясом и вышел из своего авто, хлопнув дверцей. Ну что решил-таки поговорить, ублюдок? Давай поговорим. Артур не парковался, он бросил джип и выскочил из машины, думая, что я от него сбегу. Я усмехнулся и наклонил голову сначала к одному плечу, потом к другому, так, что хрустнули шейные позвонки, а потом щелкнул пальцами на одной руке, а затем на другой, сжимая и разжимая кулаки.

— Какая честь. Без сопровождения и сам лично пожаловал. В ножки сегодня кланяться не буду. Прости.

Я встал напротив него и сложил руки на груди, глядя, как тот трясется от злости. Не контролирует себя, взвинчен еще с драки. Тогда как я, наоборот, получив свою порцию чужой крови, был спокоен.

— Будешь. Я тебя, суку, на колени поставлю и харкать кровью заставлю.

— Попробуй. Кто ж тебе мешает? Или ты сначала побеседовать хочешь? Да-а-а. Ты ж у нас любитель долгие беседы вести. Как я забыл.

— Я говорил, чтоб Нари не трогал, мудак? Говорил, чтоб не лез к сестре моей и семью в покое оставил?

— Ну говорил, — продолжая усмехаться и доставая сигарету из пачки, закурил и добавил, — кажется. Давно это было, память отшибло. Чем сегодня угрожать будешь, а, Артур? Придумал уже или импровизация?

— Я все про тебя знаю. Ты не случайно с ней встретился, да? Спланировал заранее, урод?

Я стоянку взглядом окинул и к нему повернулся. На расстоянии от меня держится. Один на один стремно ведь. Знает, что я могу его в фарш превратить. Видел сегодня. Но ведь сунулся. Значит, убить меня приехал. Я по глазам это видел и понимал, что это наша с ним последняя встреча и беседа.

— Конечно, случайно, Артурик. Я ж так сильно боялся тебя, что и подумать о ней не смел.

Сказал серьезно и увидел, как широкие брови Сафаряна сошлись на переносице — переваривает.

— А чего псов своих не прихватил и женишка сестры заодно? Уверен, что сам справишься?

— Справлюсь. Пристрелю как собаку паршивую. Убивать тебя буду, Тема. Богу помолишься? Или неверующий ты у нас?

Просчитался ты, Артур. У меня ствол за пазухой во внутреннем кармане и вытащу я его так быстро, что и моргнуть не успеешь, а ты, видать, думаешь, что я без оружия. Потому что свой пистолет я сдал начальнику охраны, когда уезжал, и ты это видел.

— Ну пристрели. Давай.

— Я вначале знать хочу, зачем сестре моей лжешь, мразь? Зачем ходишь за ней? Чего тебе надо? Какого хрена вернулся?

Я уже знал, что живым он отсюда не уйдет. Это мой шанс расплатиться за все. Сафарян совершил огромную ошибку, придя один в логово голодного и злого зверя. Зверя, обученного убивать так, чтоб ни одна тварь следов не нашла. Я за пару секунд определил, где камеры видеонаблюдения, какие из них я потом вырублю. На меня падала тень от колонн, а вот он стоял как раз под лампами, и я видел его лицо. Смотрел и вспоминал Антона… как улыбался на фотографии с черной рамкой, которая у матери в больнице на тумбочке стоит… вспоминал, как отец в петле болтался и как снимали его потом вместе с соседом.

— Вернулся, чтоб отобрать у вас самое дорогое, Артурик, чтоб смотреть, как вы будете корчиться и давиться собственными кишками, когда я ее трахать буду у себя на квартире. Это хотел услышать? Или, может, тебе рассказать, КАК я это буду делать?

Его лицо исказилось от злости, и он выхватил ствол, но я успел раньше и выстрелил ему в плечо. Он взвыл, роняя пистолет, а я направил дуло на его колено и снова нажал на спусковой крючок, заставляя падаль самоуверенную упасть на спину.

— Ты думал, тебе с рук сойдет смерть моего брата и отца? Думал, что ты Бог, человеческие судьбы вершить?

Подошел к нему, пнув ногой в сторону его пистолет, до которого он старался дотянуться, и склоняясь к ублюдку. Артур пытался достать другой рукой сотовый из кармана куртки. Наступил ему на запястье, и послышался хруст костей, а я провернул подошвой, дробя кисть и ломая пальцы. Наклонился к нему, глядя в глаза, подернутые дымкой боли и ненависти.