Именно тогда я и решил, что хватит. Наигрались. Пора загонять свою жертву в угол и начинать ее жрать по кусочку. Живьем. Глядя ей в глаза.

— Артееем, — от низкого женского голоса меня передернуло, но я не обернулся, продолжая стоять голым на балконе и затягиваться дымом. Женские руки обняли меня сзади и потянулись к моему паху, острые зубки прикусили мочку уха, и я с раздражением дернул головой.

— Ты уже третью куришь. Смотрела на тебя сзади и с ума сходила. Как же я соскучилась, Темааа. Соскучилась по телу твоему, по запаху. Еще хочу… мммм как же я хочу тебя постоянно.

Я ухмыльнулся и, перехватив ее за запястье, дернул к себе, схватил за затылок и опустил на колени к вздыбленному члену.

— Покажи, как соскучилась, детка. Хорошо покажи.

Виолетта, просто Вета, сестра бывшего партнера Тараса. Моя рыжая любовница, которая часто ночевала у меня, когда мне было лень трахать незнакомых шлюх или цеплять кого-то. Я звонил ей, и она приезжала. Вот и сейчас Вета умело сосала мой член, пока я смотрел на воспаленный заходящим солнцем горизонт, и думал о том, что завтра я увижу сучку, которая засадила меня за решетку на четыре года. Не просто увижу, а верну ее обратно… И уже скоро вот так, на коленях и с моим членом во рту, будет стоять именно она.

Рывком поднял любовницу с пола и, повернув спиной к себе, наклонил через перила балкона. Не прикасаясь к ней руками, продолжая затягиваться дымом, трахал ее, пока не кончил ей на спину и не отшвырнул бычок щелчком пальцев. Ушел в ванную, куда она пришла спустя пару минут, чтобы растирать мне спину, массировать руки и говорить о том, как она соскучилась по мне и что нам не мешало бы породниться. Ее брат Василий мечтает о нашем браке. Еще бы он не мечтал. Хитрый сукин сын свою сестренку подкладывал под каждого перспективного самца, а потом брал деньги взаймы якобы на раскрутку бизнеса, а сам спускал в казино. Когда-то и Тарас трахал Виолетту. Потом Васька задолжал ему слишком много денег, а Вета надоела… но так и осталась вхожей в дом.

Когда девушка снова упомянула о своем брате и о его бизнесе, я ей сказал, чтоб заткнулась и продолжала массировать мне шею и что, если еще раз заговорит об этом, больше здесь не появится. Вета была послушной и умной девочкой. Она знала, когда нужно закрыть рот, а когда пошире открыть. Именно поэтому она этот год являлась моей любовницей официально и периодически ночевала в моем доме. По крайней мере, мне она не мешала, а если и раздражала, то всегда вовремя уходила с горизонта, чтоб не надоесть. Пожалуй, я мог бы на ней и правда жениться… Может быть. В прошлой жизни.

— Я не знаю, моя девочка… я не знаю, что делать. Доктор Григорянц обещал проконсультировать насчет операции, но для начала нам нужно сдать все анализы, а малыш снова температурит.

Я устало привалилась спиной к стене, оглядывая комнату, в которую въехала лишь пару недель назад, но я не видела сейчас ничего. В висках запульсировало от резкой боли.

— Мама, я постараюсь завтра отправить деньги… Пожалуйста, не сдавайся. Я сама позвоню доктору Григорянцу. Он обещал помочь, если что… если Артуру станет совсем плохо, — я прикусываю губы, чтобы сдержать всхлип, рвущийся из груди, нельзя показывать матери, в каком отчаянии я нахожусь. Потому что иногда ему становилось так плохо, что мама в отчаянии звонила мне, не зная, как помочь. После первой неудачной операции нам пришлось ждать три года до повторной, и теперь мы не можем сделать ее, потому что у ребенка слишком слабый иммунитет, и он часто заболевает прямо перед самой операцией. Но пока мы не сделаем ее, состояние его здоровья попросту не может улучшиться. Замкнутый круг, бег по которому уже сводил с ума.

— Послушай, Нарине. Помнишь ту комнатушку, в которой мы жили, когда переехали в Россию? Отец ведь так и не продал ее. Не было нужды, а потом ее уже не брали. Документы на нее у Владимира Петровича — бывшего адвоката твоего отца. Свяжись с ним и поезжай продавать ее.

— Хорошо, мамочка. Хорошо, — выдыхаю, расслабляясь и облегченно закрывая глаза. Появился проблеск надежды, и я не дам ему потухнуть в безысходности, которое поглотило после рассказа мамы. Какие бы хорошие ни были у нее знакомые в Ереване, со временем все чаще звучали намеки о том, что наше бесплатное лечение в столице подошло к концу. И мы, граждане другой страны, не могли требовать от них большего, — Мам, а дай телефон Артурику.

Через несколько секунд в трубке раздается радостное "Алло, мам", и я больше не в силах сдержать слезы. Как же я соскучилась по тебе, малыш.

— Мам, привет. Ты чего молчишь?

Когда доктора слышали, как он разговаривает, они приходили в смятение. Потому что с его диагнозом дети обычно очень сильно отставали в развитии от своих сверстников. Мой же сын будто всеми силами пытался доказать им, что справится со всем, что на него свалилось. И если это мог делать мой крохотный малыш, то я просто не имела морального права опускать руки.

— Я не молчу, любовь моя. Привет, мой родной. Как дела?

— Нормально. Только я соскучился очень. Ты обещала приехать на мой день рождения.

— Маленький мой, я очень постараюсь. Но, давай договоримся об одной вещи?

— Давай. А о чем?

— Если мама не сможет приехать к тебе, то она отправит тебе какой-нибудь большущий подарок.

На том конце раздается тихое сопение, и я бы полжизни отдала сейчас ради того, чтобы увидеть, как сошлись на маленькой переносице тоненькие темные бровки, и как он смешно шлепает губками, обдумывая мое предложение. Один из лучших кардиологов страны, год назад изучив его документы и анализы, начал осторожно готовить меня к тому, что мой ребенок не скоро заговорит, не скоро сможет составлять связные предложения. Я тогда молча достала телефон и показала видео, на которых он рассказывал стихи или пел песни.

Единственное, что он не мог — это резвиться, как все дети во дворе. Бегать, прыгать, веселиться. Ему была противопоказана любя физическая активность и волнения. Иначе он начинал задыхаться.

Наконец, молчание прерывается бескомпромиссным:

— Я не согласен. Давай, по — другому?

— Как, Тур?

— Ты приедешь ко мне, а подарок привезешь совсем малюсенький. Ну как, мам, по рукам?

Я смеюсь сквозь слезы, сжимая пальцами телефон и глядя на распечатку стоимости всех необходимых анализов, которую мне отправили из клиники в Ереване. Если бы я могла, маленький мой…

— Мам… бабушка сказала, что я на свой день рождения буду в больнице, наверное. Мама, пожалуйста, приезжай ко мне.

Кусаю костяшки пальцев, чтобы не зарыдать в голос, касаясь пальцами листа бумаги формата А4, лежащего на столе.

— Хорошо, любовь моя. Мама приедет, если будешь слушаться бабушку и хорошо кушать. Договорились?

Улыбнулась его звонкому "Да" и отключила звонок, попрощавшись с сыном.

Иногда мне казалось, что его болезнь — это наказание мне. Но не за то, как я поступила со своими родителями, а за то, как позволила себе отнестись к еще не рожденному ребенку. За то, что посмела даже в мыслях отказаться от него. Я думала, что ненавижу его… сутками напролет искала в интернете на специальных форумах женщин, готовых забрать моего ребенка сразу после родов. И даже начала переписываться с одной из них… Пока не узнала, что плод болен, что у него серьезный порок сердца, лечение которого потребует не одной операции. Не знаю, что во мне тогда сломалось окончательно. Почему ненависть, которую я испытывала к человечку в себе, вытеснило дикое желание спасти его жизнь любыми средствами вперемешку с чувством вины перед ним.

В день, когда возвращалась из больницы, неожиданно для самой себя попросила таксиста сменить маршрут и поехать на кладбище, где до позднего вечера сидела перед могилами отца и брата и разговаривала. Просила у них прощения за то, что не смогу избавиться от этого ребенка. За то, что дам ему их фамилию и буду с гордостью рассказывать, чей он внук, чей племянник.