Пелон, Маккенна и Микки тут же кинулись к нему, пристально вглядываясь вниз. Кавалерийский разведчик вытащил полевой бинокль. Слюна собралась в уголках его губ. Он облизал юрким язычком волчий клык, а заодно и рот.

– Боже мой, – прошепелявил он на английском, опуская бинокль. – Это сожженная хижина. Отсюда можно разглядеть даже очаг.

Маккенна отнял у него бинокль. Быстро взглянув, он отдал прибор Пелону.

– Все верно, хефе, – сказал он. – Хижина, плита возле очага, луг, поток и пороги выше по каньону. Сам посмотри.

Пелон сфокусировал линзы, чертыхаясь и урча. Увидев то, что увидели остальные, он не смог сдержаться и принялся, как безумный отплясывать на краю уступа. У Маккенны мелькнула мысль о том, как было бы хорошо подтолкнуть бандита в спину и разом покончить со всеми страхами. Но не успела идея как следует оформиться в мозгу, как вожак прекратил свои выкрутасы. А ведь оставался еще и Микки Тиббс, по физиономии которого можно было понять, что и в его голове гуляют мысли ничуть не лучше маккеннских.

Вся троица разом отпрянула от края обрыва.

– Поехали! – рявкнул Пелон. – Чего мы ждем?

– Есть одно обстоятельство, – начал Маккенна, – или, по крайней мере, на него есть надежда. Ты увидел все собственными глазами. Все, о чем говорил Эдамс, ждет тебя внизу. Так почему бы тебе не отпустить нас с девушкой?

Пелон дьявольски расхохотался и в ту же секунду нахмурился, будто вслед за громом небо прочертила молния.

– Будь ты проклят! – гаркнул он. – Ты что, увидел там золото? Разглядел в бинокль, а? Болван! Хочешь меня провести? Наша сделка четко определена. Ты должен привести нас к золоту. Золоту, ясно?

В его голосе прозвучали угрожающие нотки, и Маккенна счел лучшим уступить.

– Слышал, слышал, хефе. Поехали, Хачита.

Но апач нахмурился и покачал головой.

– Мне просто необходимо вспомнить… Кажется, напоминание касалось именно этого места. Я о том, что мне говорил друг…

– Дада. Но надо ехать. Ведь твой друг не запрещал спускаться в Снотаэй…

– Нет, не запрещал.

Они принялись спускаться – Хачита впереди. Снова и снова казалось, что вот сейчас, вот один из пони споткнется и ухнет с обрыва – но… все проходило гладко. Примерно через час отряд наконец встал на дне каньона. Сгрудившись в конце тропы, люди рассматривали темнеющий луг и извилистый ручей, который – как было известно – означал конец длинного пути.

Маккенна запрокинул голову и посмотрел наверх, туда, где на высоте восьмисот футов виднелось начало зигзагообразной тропы. Прищурился.

На краю восточной стены лежал узкий поясок солнечного света, венчавший каменную громаду.

– Закат, – тихо сказал он вслух. – Точно в этот час тридцать три года назад Кривоух доставил сюда отряд Эдамса.

– Духи! – внезапно прокаркала Мальипай. – Бог не простит этого нам, индейцам. Что мы наделали? Привели сюда этих проклятых? Айе, айе! Мы пришли в священное место! Это же Снотаэй! Айе, айе, айе!..

Она принялась причитать поапачски, раскачиваясь иссохшим телом из стороны в сторону.

– Каллате! – рыкнул Пелон, могучей рукой встряхивая старуху. – Слышишь меня, старая? Заткнись! Ты, что, хочешь разбудить всех мертвых сукиных детей, чьи кости валяются в каньоне и там, выше? – Изрыгая проклятия поиспански, он указал на тропу, по которой они только что спустились, но старая скво не переставала раскачиваться и безумно вопить. Тогда к ней подошел Микки Тиббс и шваркнул ладонью по губам. Удар был силен, выступила кровь. Но так как он помог заткнуться фонтану старой леди, то Пелон, казалось, был совсем не против такого проявления жестокости по отношению к собственной матери. – Ну что, карга старая? Получила. Говорил тебе – заткнись. Я бы и сам наподдал, если бы не был достойным сыном достойного отца. Дьявольщина. Эти мне индейцы. Все психи. Ладно. Маккенна, поехали. Где тут у нас золотые россыпи?

– Точно, черт бы подрал все и всех! – прошипел Микки. – Света еще достаточно, чтобы увидеть, как блестит золото. Арриба!

– Насколько я помню карту, – пробормотал Маккенна, – основная порода должна быть в восьмиобразной петле возле ручья с ближней стороны луга. Видите, где гравийный нанос разбивает воду на два серпообразных потока?

– Да, да!..

– Там надо искать золото, «в корнях травы».

Пелон с Микки обменялись настороженными взглядами и тут же припустили к берегу ручья. Фрэнчи бросила поводья и рванула вслед. Мальипай, все еще бормоча апачские молитвы и прижимая развевающиеся юбки к костлявым коленям, не отставала от девушки. Все бежали к тому месту, «где золотые зерна лежат кучами, как сугробы».

Лишь Хачита с Маккенной остались у подножия зигзагообразной тропы.

– В том, что сказала сейчас старуха, – пробормотал великанапач, – был определенный смысл. Черт меня подери, ну почему я никак не могу вспомнить?

– Не тревожься о Мальипай и духах, – сказал Маккенна. – Она их где угодно найдет. Ты же знаешь.

– Нет, не духи меня беспокоят.

– Что бы это ни было – забудь. Друг мой, ты все вспомнишь, дай только время. Разве я не обещал?

– Да, правильно. Пойдем, взглянем на золото.

И они пошли к гравийной отметке. Издалека было видно, как Пелон, Фрэнчи, Мальипай и Микки вопят и пригоршнями бросают вверх гравий: они находились в полной отключке. Наклонившись над редкой, ломкой травой и захватив в ладонь пригоршню песка и отполированного гравия, Маккенна понял причину всеобщего безумия. Даже находясь в конце дня на дне восьмисотфутового каньона, держа песок, перемешанный с гравием, на расстоянии вытянутой руки, и разглядывая его невооруженным глазом, даже после приличной выработки, которую провели Эдамс со своими ребятами, даже принимая все это во внимание, в породе было столько песка, самородков и золотой мелочи, что его бы хватило не на один рабочий день в обычной штольне.

– Боже мой, – бормотал шотландец, – неужели, неужели…

Он медленно поднялся, уставился в полумрак, надвигающийся на каньон, не до конца уверенный в том, что вопли и песни компаньонов не являются игрой воображения, и единственная мысль билась в усталых извилинах, смешиваясь с бессмысленными криками: «Я богат, богат, богат, богат, богат, богат…»

Все остальное осталось гдето в другом мире. А он был богат. Он напал на единственную и неповторимую жилу, жилу, о которой мечтают все старатели на земле.

– Боже мой, – повторил он, – боже мой… – Маккенна рухнул на колени и принялся сыпать на себя полные горсти песка, зарываясь в него лицом, как ребенок в мыльные пузыри, вылетающие из добрых рук его матери…

– Давай, поднажми. Почти получилось. Поднимай же!..

Хачита кивнул и согнулся. Маккенна, вместе с остальными наблюдавший за его работой, припомнил историю Эдамса о том, как после убийства его компаньонов, он прополз по зигзагообразной тропе обратно в лагерь. Легендарный первооткрыватель знаменитого каньона говорил о том, что в темноте подобрался к дымящимся развалинам хижины и стал копать землю среди горячих угольев, намереваясь освободить плиту и забрать из Оллы немного песка и самородков. Он клялся, что камень оказался настолько горячим, что до него нельзя было дотронуться. Позже, когда это утверждение подверглось сомнению, он признался, что когда ждал, пока камень остынет, рухнула поперечина, поддерживающая потолок, и плита, которую Эдамсу удалосьтаки слегка приподнять, снова грохнулась на место, полностью уничтожив все надежды достать заветный клад. Бревно легло так, что яму перегородило пополам.

В этом месте Маккенна всегда презрительно кривился. Никто бы не смог вернуться в каньон, до отказа забитый апачами – Эдамс насчитал три сотни! – чтобы хапнуть несколько пригоршней золотого песка. Первое, что пришло бы в голову опытному старателю – запомнить местонахождение, нарисовав примерную карту, и позже вернуться с подмогой. Но сейчас, когда Хачита стал поднимать бревно, припечатавшее плиту, все сомнения относительно правдивости Эдамса исчезли. Зная, сколько золотого песка и слитков должно лежать в этом легендарном котле, Глен Маккенна понял, что для того, чтобы добраться до сокровища и унести, сколько можно, в седельных сумках, которые, по рассказам Эдамса, он приволок с собой, он бы тоже пробрался бы между тысяч и тысяч танцующих апачей.