Ещё раз оглядываю окутанную полумраком комнату — святое, но не эта хата. Полгода у меня есть, чтобы выкарабкаться, выздороветь и вернуться к стае. Сигарета подло заканчивается, тушу прямо об пол. Мну бычок в пальцах, думаю. Думаю, что думаю. Мыслей-то нет.

Хочу пойти в кухню или в ванную — припасть к крану ртом и пить, пить, пить… Жажда невыносимая. По ночам она всегда такая. Терпеть невозможно. Я бы коньяком её потушил, но нет коньяка. Пру в прихожую и замираю у двери. Снова этот запах. Сладкий. Он мигом перекрывает послевкусие иллюзорной дури во рту. Как розу сожрал, честное слово.

Не глядя в глазок, щёлкаю замком и открываю дверь.

— Привет, — зачем-то улыбаюсь, подмигиваю, глядя на хозяйку аромата.

Красивая… Миниатюрное фигуристое чудо в ситцевом халате. По сравнению со мной — зверюгой, она выглядит куколкой. Кнопка — мысленно даю ей прозвище и пытаюсь улыбнуться, но выходит только хуже.

Девушка смотрит на меня из-за порога соседней квартиры. Бледная, испуганная. Ей есть чего бояться — рожа у меня сейчас та ещё. Пьяная небритая физиономия и голос хрипит недружелюбно.

— Здравствуйте, — едва шевелит губами соседочка и длинными пальчиками запах халата стягивает.

Темноволосая, кареглазая, тоненькая. Я залипаю на её пальцах, добела сжатых на выцветшей ткани. Пианистка, наверное. А если нет, то зря. В голову лезут мысли, как плодотворно продолжить знакомство, но я осекаюсь, встретившись с ней взглядом. Даже обидно. Одно то, что она не валит при виде незнакомого и явно опасно выглядящего типа — показатели конкретные. Соседочке только нимба над головой не хватает. Нельзя мне чудищу лесному к ангелу подкатывать… Испортил жизнь себе, не порть другим.

А с ногой у неё что? Смотрю на перебинтованную хрупкую лодыжку. Или это лангет? Её тапочка и карусель в моей голове не дают поставить диагноз. Вштырило меня что-то, накрыло после местного пива.

Стоим, пялимся друг на друга. Молчим. И тут соседка оживает — вздрагивает и захлопывает железную дверь. И это правильное решение с её стороны. Поправляю гудящие яйца и всё же иду в ванную к крану. Надо запить знакомство.

Хлебаю воду, а привкус розы с языка не уходит, только ярче становится. Вываливаюсь в коридор, нахожу у себя в сумке мыльно-рыльные и с остервенением чищу зубы. Вроде отпускает. Вроде…

Снова курю, лёжа на матрасе. Две подряд курю, чтобы избавиться от этого наваждения. По ночам всегда сложно, днём проще. Закрываю глаза и вижу темноту. Никакого иллюзорного прихода — тишина и покой. Редко у меня такие моменты бывают, надо пользоваться. Спать надо.

Хромаю в кухню, чтобы включить чайник, но засыпаю у стола. Стоя. Вздрагиваю от щелчка щеколды в ванной. Это сестра моя старшая — Наташка, умываться пошла.

Я зеваю и хлопаю себя ладошками по щекам. Как сегодня на парах сидеть буду? Всё из-за соседа этого. Заехал в квартиру ночью, половину подъезда разбудил рычанием и матами. Страшный. И пьяный. Запах перегара даже через закрытую дверь чувствовался. Я таких огромных мужиков в жизни не видела, и рожа у него злая. Вспоминаю сейчас — аж до мурашек пробирает. Зачем я дверь открыла?.. Хорошо, ничего мне не сделал, а мог бы. Чурковатый он — черноволосый, с бородой, и глаза — тьма чистая, бешеные.

— Гелик, где завтрак? — в кухне появляется Ната.

Стреляет в меня недобрым взглядом, щёлкает кнопкой на чайнике и вздыхает. Барыне кушать-с не подали.

— Я сейчас яйца сварю, — хромаю к холодильнику.

— Не надо, — ворчит Наташка и тянется к хлебнице. — Буду с целлюлитной жопой дружить.

— Нат…

— Я на работу опаздываю, — злится барыня.

Хмурюсь и ставлю воду для яиц. Пусть хоть с собой на работу возьмёт поесть.

— Там жилец заехал. Ночью, — сообщаю Наташке, потому что она спала как убитая и грохота в подъезде не слышала.

— О, надо навестить! — её настроение взлетает за секунду. — Приличный вроде мужик.

— Мы точно про одного жильца говорим? — я поворачиваюсь к сестре, смотрю на неё с удивлением. — Бухой припёрся, шум в подъезде поднял, и рожа у него страшная.

— Да? — Ната кривится. — А ко мне приезжал приличный мужик на дорогой тачке. За полгода аренду налом заплатил.

Я только хмыкаю. Моей сестре вечно кажется то, чего нет.

Однажды Наташка решила стать риелтором. И пофиг ей, что у нас в Падалках они никому не нужны. Квартиры здесь почти не покупают, в аренду сдают редко, а Ната — рисковая, приобрела однушку у наших соседей по этажу, чтобы потом зарабатывать на жильцах. Только желающих снять хату, естественно, не нашлось. Квартира простояла пустая целый год, и за коммуналку набежал приличный долг…

И тут удача!

Перевернулся на Наташкиной улице грузовик с пряниками — через десятых знакомых выясняется, что в Падалки приезжает «некто» и этому «некту» нужна съёмная квартира на полгода. Конечно, Ната подсуетилась, сдала недвижимость. И всё бы хорошо, но, похоже, у моей сестрёнки интерес к квартиросъёмщику не только денежный. Самец гориллы, который теперь проживает в однушке, с восторженных глаз показался ей мачо.

Пьём чай с сестрой и выясняем, что новый жилец и тот, кто к ней приезжал договариваться — это разные люди. Я вчера видела черноволосого бугая, а сестра знакомилась с высоким лысым мужчиной.

Наташку не радует, что в её однушке будет жить алкаш. Боится она гнева соседей по поводу шалманов. И правильно делает. Люди у нас в Падалках добрые, как минимум дверь говном измажут.

Ната заканчивает завтракать и достаёт из банки для крупы пачку купюр. Собирается пойти к жильцу, вернуть деньги и выселить его. Может, правильно это… Неприятности нам не нужны.

— После колледжа зайди в магазин, закупись на пару дней продуктами, а в выходные на рынок поедем, — Ната стоит в прихожей, обувается.

Вздыхаю и иду к ней, несу варёные яйца в контейнере.

— Мне с сумкой без лифта на девятый этаж тяжело тащиться, — демонстрирую сестре замотанную эластичным бинтом лодыжку и отдаю завтрак.

— Неженка какая, — она фыркает, поправляет волосы, тянется к флакону с туалетной водой, игнорируя протянутую мной коробочку. — Нахлебница, — зло шипит. — Когда на работу устроишься?

— Я работаю, — опускаю глаза в пол. Стыдно. — И учусь.

— Два дня в неделю — не работа, — парирует Наташка. — Копейки.

— Не успеваю я больше работать. У меня колледж. Сама знаешь, у нас в музыкалке заочного нет.

— Музыкалка… По-твоему, это нормальное образование? Кем ты устроишь, когда диплом получишь?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Учителем музыки? В школу.

— Смешно, — заявляет Натка, но на её лице нет и тени веселья. — Бросай свою музыкалку, щи нормальную работу, а на следующий год поступай в шарагу на крановщицу.

— Нат, ну какая из меня крановщица?!

— Такая! — сестра злится ещё сильнее. — Вымахала лошадь, а всё на моей шее сидишь. С ногой что?

— Врач сказал, надо на операцию в областной центр ехать. Заново кости ломать и гипс накладывать.

— Значит, поторопись, — рычит.

— Операция не бесплатная.

— О господи! — Наташка закатывает глаза. — Короче, Ангелина Васильевна, бросай к хренам свою музыкалку и ищи нормальную работу. На операцию заработаешь, потом на крановщицу учиться пойдёшь. Я всё сказала.

Ната конкретно психует и, уходя, хлопает дверью так, что у меня в ушах остаётся гул.

Такая жизнь мне не нравится, но другой нет и не намечается.

Раньше всё было иначе. Я с мамой здесь жила, Ната с мужем в соседнем доме. А потом жизнь сломалась — мама умерла, сестра развелась. Наташка была моей опекуншей, пока мне восемнадцать не исполнилось. А позже выяснилось, что наша с мамой двухкомнатная квартира оформлена на неё. Подсуетилась Натка, намутила там что-то с документами, и теперь я у неё тут приживалка, в которую она «между прочим, силы, деньги и нервы вкладывала».

А я не приживалка!

Я зарабатываю. Пусть не миллионы, но зарабатываю и учусь, и по дому шуршу в силу возможностей. Но хочется чего-то такого… Ух чтобы! У меня нет парня, нет подруг. Ни черта у меня нет. Кроме колледжа и работы два раза в неделю.