— По этим? Из пушки? — истерически зашептал в ответ Репкин. — Да ты знаешь, кто это? У них же защитное поле!

— Если аннигиляционным саданет, то всему их полю жопа. Правда, и наш холм сроет. Они ж не знают, что мы здесь, что аннигиляционным не саданет. Поэтому, суки, затаились. Эх, скорее бы луна…

Но с бронепоезда выстрелила не пушка, а катапульта — осветительным. Полыхающий светом шар завис над болотом и медленно спарашютировал в воду.

А вскоре и луна не заставила себя ждать. Она была на удивление большая и яркая. Казалось, что наступает рассвет.

— Все, теперь они больше не сунутся. Я ж говорил, сержант, прорвемся. Теперь отбой тревоги. Можно курить.

На этот раз Репкин сигарету попросил и затянулся с неожиданным для себя удовольствием. В голове звенело, тело казалось совсем легким. Вот оно, тело, на месте — жив-целехонек.

После второй сигареты к Репкину вернулась прежняя живость мысли. И он размечтался:

— А хорошо бы с помощью моего телескопа обратно домой вернуться. Теперь я знаю, что буду с телескопом делать. Землю он вмиг найдет, если ее как цель задать. Проложит курс — и бронепоезд по курсу полетит. Что ему, в самом деле…

Порошок хмыкнул.

— До задницы твой телескоп. На бронепоезде, вон, даже хроноагрегат имеется. Где они того Хроника держат, не знаю. Засекречен. Это Щетка рассказывал, мол, прибыл такой, вместо Химика. На агрегате этом обратно вернуться можно, в прошлое. Или в будущее сигануть. Только что там ловить, в будущем?

Порошок послюнявил палец и выставил вверх.

— Ветер, бляха-муха. Не натянуло бы…

Небо быстро затягивало тяжелыми чешуйчатыми тучами. Они раз за разом наплывали на луну. А потом задуло сильнее и откуда-то из-за дальних холмов пришла непроницаемая пелена. Стало темно.

На болоте вновь появились огоньки. Теперь они приближались быстрее. Репкин понял — это по его душу.

— Все, порошок весь вышел, — сообщил Порошок и лязгнул затвором винтовки. — Рассредоточимся, брат. Эй, оглох, что ли? Разбегаемся, говорю.

Порошок быстро полез вверх по склону. А Репкин ничего не стал делать.

С бронепоезда прилетел осветительный шар, хлопнул парашют. Но шар, не успев даже вспыхнуть, испарился в луче плазмогана. Тогда бухнула семидесятипятимиллиметровка лейтенанта. Рвануло прямо среди кикимор, но ни один из огоньков не погас. Еще бухнуло — и все вокруг холма вспыхнуло малиновым пламенем: лейтенант попробовал водореагентный термитный фугас. Но как только пламя утихло, звездная пехота взяла холм в кольцо.

С вершины холма раздался отчаянный крик «нате-суки!», хлопнул выстрел винтовки, и враз вся трава на вершине вспыхнула; от ярких плазменных разрядов Репкин на мгновение ослеп. «Порошок!» — взвыл он отчаянно.

И вдруг вспомнил, что так быть не может, не бывает. С ним так быть не должно, нет, ведь он студент, обыкновенный хлюпик…

— Это ошибка! — завопил он и на карачках ринулся куда-то сквозь кустарник. Остановился — пехотинцы никуда не делись, застыли на прежних местах. — Я не десантник! Я Репкин! Стойте! Я студент! Я домой хочу! Не стреляйте, пожалуйста!

Звездные пехотинцы постояли, может быть, даже послушали, а потом пальнули плазмой…

Двигать бронепоезд решено было на закате второй, тусклой в сравнении с первой, луны. За полчаса до начала операции генерал зачитал боевой приказ личному составу, выстроившемуся вдоль насыпи. Прозвучала команда «по вагонам!», из тормозных колодок с шипением ударили струи сжатого воздуха. Бойцы Алфавита засуетились, замелькали фонарики, застучали каблуки.

В это время на траву перед штабным вагоном опустился парашютист.

— Кто таков, сынок? — отеческим баритоном осведомился генерал, как только тот освободился от строп.

— Боевой прожектор, товарищ генерал!

— Ну-ка, доложи, что за хреновина?

— Устройство, генерирующее электромагнитное излучение любой заданной частоты, мощности и когерентности! — лихо отрапортовал новобранец.

Генерал аж прижмурился от удовольствия.

— Так скорее введи его в бой, солдат! Даю вводную — Боевой бронепоезд готовится к передислокации. По пути следования возможна засада противника. Приказываю — осуществить разведку на пять километров вдоль железнодорожного полотна! Бронепоезд пойдет следом малой тягой. Исполни свой долг, солдат!

Душным летним вечером дверь квартиры, снимаемой студентом Репкиным, открыл человек в черной ветровке, темных очках и армейских берцах. С хозяйской бесцеремонностью хлопнул дверью. Словно был здесь не в первый раз, прошел в комнату, отпер нижний ящик компьютерного стола и вытащил стопку документов. Паспорт, свидетельство о рождении, аттестат и прочее. Снял боковую панель компьютера и, вывинтив жесткий диск, небрежно сунул вслед за документами в карман ветровки. А затем бережно поднял со стола том «Боевого алфавита» на букву «Т» и, спрятав его в черный пластиковый пакет, покинул квартиру и канул в сумерки. Больше не было здесь, на Земле, никакого студента-сержанта Репкина, а может быть, не было его никогда, как не было ни чудесного телескопа, ни загадочной воюющей планеты, ни подразделения с нелепым названием Боевой Алфавит. Да ведь и правда, разве могло такое быть на самом деле? Ведь Земля — процветающая планета, где давно уже царят мир и покой и где о войнах и битвах можно узнать только из древних книжек.

Я просыпаюсь, закидываю руки за голову, потягиваюсь всем телом. Спина ноет невыносимо. Вся моя постель сбита, смята, одеяло свалилось на пол. Снова у меня была беспокойная ночь.

Вылезаю из кровати, прислоняюсь к дверному косяку, пытаюсь привести в порядок спину. Похоже, отпустило — позвонки встали на место, боль ушла, можно вздохнуть всей грудью. Нашариваю ногами башмаки, открываю дверь, выхожу на порог.

Да, вздохнуть стоит. Сегодня прекрасное весеннее утро — дразняще-синее небо без единого облачка, снег вокруг моей хижины сверкает так, что слезы на глаза наворачиваются, пики соседних вершин окрашены розовым, воздух прозрачен, так что долины лежат передо мной как на ладони, словно смотришь в подзорную трубу.

Потом люди будут говорить: «Такое утро! Кто бы мог подумать…» Но выбирать день не в моей власти.

Есть совершенно не хочется, и поясница снова разнылась. Я только выпиваю сырым одно из яиц, собранных вчера на скалах, и вновь выхожу на улицу, прохаживаюсь туда-сюда у порога хижины, жду гостей. Скорей бы уж! Мне тоже хочется, чтобы это утро так и осталось добрым и светлым.

К счастью, гости не заставили долго себя ждать. Еще до полудня я вижу их на тропе. Женщина ведет на поводу барана, мужчина несет бурдюк с вином. Я узнаю их — это те же люди, что приходили сюда три года назад. Это хорошо. В такой день хочется, чтобы рядом были друзья — те, кто все поймет с полуслова.

Если они уже здесь, значит, тронулись в путь по меньшей мере два дня назад, когда меня еще ничто не тревожило, кроме разве что дурных снов. Это очень хорошо. С каждым годом мои друзья все лучше учатся чувствовать и понимать меня. Это действительно очень хорошо. Так важно знать, что есть кому поддержать тебя в трудную минуту.

Мы приветствуем друг друга. Вскоре перед моей хижиной уже дымит костерок, на огне жарится мясо, а вино разлито по бокалам. Мне по-прежнему не хочется есть, но мы должны разделить пищу и вино, прежде чем все начнется. Это древний обряд, и у меня нет ни малейшего желания его нарушать.