— Да если бы я знала, — вздохнула я.

Звонок раздался без четверти два. Я с трудом разлепила глаза и сняла трубку, пока не проснулась мама.

— Почему так долго не брала? — строго спросил брат.

— Сплю давно. Ты хоть на часы иногда смотришь?

— Некогда. Я знаю, как избавить тебя от новых знаков. Выходи на улицу. Я сейчас за тобой заеду. Нам нужен свежий труп.

Он отключился. Я осталась стоять с раскрытым ртом, лихорадочно соображая: что бы это значило?

Через пятнадцать минут я сидела в такси, с надеждой взирая на брата. Без всяких приветствий Ярослав завел нудным голосом:

— Обряд украшения рук и ног хной, называемый менди, известен с давних времен. Ему более пяти тысяч лет, и появился он не в Индии или на Ближнем Востоке, как принято полагать, а в Древнем Египте. Обряд проводился только в двух случаях. Первый, насколько тебе известно, в случае бракосочетания. А второй в процессе подготовки тела к мумификации.

— Елки-палки, — не выдержала я. — Ясь, ты меня сорвал сюда среди ночи, чтобы прочитать лекцию о Древнем Египте? Можно ближе к делу? Куда мы едем?

Он недовольно пожевал губами.

— Сперва выслушай. Это важно. Ты никаких параллелей, конечно, не заметила? Тогда продолжаю. Процесс мумификации продолжался семьдесят дней, потому что египтяне верили в то, что тщательная подготовка тела усопшего влияет на его возрождение в жизни, находящейся за гранью земного существования. Другими словами, жрецы проводили свадебный обряд со смертью, способствуя выходу человека за грань этого мира. Понимаешь?

— Ну, тут свадьба, там свадьба. И что дальше-то?

— Египтяне верили, что рисунки на теле обеспечивают будущее человека в той жизни, и поэтому использовали менди для того, чтобы гарантировать человеку приятный переход в другое измерение. Не гарантирую, что все получится так, как надо, но, по крайней мере, мы можем попробовать. Нам нужен свежий труп. Желательно женский.

Таксист покосился на нас в зеркальце заднего вида.

— Рисуешь на его руках те самые два проклятия и отправляешь в загробную жизнь. — Ясь похлопал меня по коленке. — Если все получится, избавишься от грядущих несчастий. Ну, как?

— М-м, типично мужское решение. Допустим, сработает. Но ведь нехорошо как-то, — заволновалась я. — Получается, я ей загробную жизнь испорчу. Карму, или что там бывает?

— Все продумано, — хихикнул Ярослав. — Предположим, что тот свет существует. Рай и ад, все как положено. Ты рисуешь несчастья, и человек попадает в ад. Там его ждут страдания и зубовный скрежет, так, кажется, написано. Ну, или же с точки зрения древних египтян его пожирает чудовище Амт. Так какая разница? Если его и так ждут бесконечные страдания, то лишней парочки несчастий он просто не заметит.

— Сомнительно это все. Ладно, а если она праведница и попадает в рай?

— Где ты таких видела? — скривился Ярослав. — По-моему, нам всем одна дорога.

— И все же.

— Тогда еще проще. В раю или на благодатных Полях Нару, куда отправляет оправданных Осирис, нет ни горя, ни слез, ни наказания. Твои проклятия либо остаются с тобой, либо просто растворяются в добре и благости, как капля чернил в океане. В нашем случае второй вариант, конечно, предпочтительней. Я же не хочу, чтобы моя Енька страдала.

В носу защипало. Ярослав не называл меня так с самого детства. Я засопела.

— Хорошо, а где я найду труп? Мы, что, едем с тобой на кладбище? Откапывать? Жуть какая-то.

— Зачем на кладбище? В больничный морг. Поставим сторожу и санитарам бутылку. Да я уже обо всем договорился. Игорь твой работает сегодня в ночь. Он обещал все устроить.

— Ясь, ты что же, ему обо всем рассказал? Как ты мог? — задохнулась я от возмущения.

— Остынь. Он ничего не знает. Сергей Витальевич наплел ему, что нам нужно собрать какие-то данные. Все путем. Расслабься, сестренка.

Игорь встретил нас на дорожке к моргу. Заспанный, замерзший, в накинутой наспех на плечи куртке. Он пожал Ярославу руку, поцеловал меня в щеку.

— Чем расплатиться, захватили? С дядей Лешей договорился, — улыбнулся он мне. — Он вас там ждет не дождется.

— Спасибо, — тихо сказала я. Не глядя на него, пошла по дорожке.

— Женёк… — окликнул он меня и замялся. — Жень, можно с тобой поговорить наедине? Всего лишь пару минут.

— Ясь?

Брат пожал плечами и заскользил по дорожке к моргу.

Игорь закурил, не зная, с чего начать. Я колебалась, спросить или нет, и потом выпалила:

— Ты все знал?

— Что все?

— Обо мне. О проекте своего отца.

Он взъерошил волосы. Кинул сигарету в снег, раздавил носком ботинка.

— Он лишь просил меня взять тебя пару раз с собой. В горы, ну и с парашютом тоже.

— Значит, знал. И со мной был лишь потому, что тебя об этом отец попросил, — упавшим голосом сказала я. — А подземный город?

Игорь качнул головой, словно хотел перечеркнуть то, что было.

— Я понятия не имел, где ты и что с тобой. — Он обнял меня за плечи, привлек к себе. Корица, мята и… нотка кайенского перца. Острого, будоражащего. — Жень, поверь мне, я не стал бы делать это только ради отца. Нам же было хорошо вместе. Ты красивая, добрая и смелая. Ты не такая, как остальные. Другая.

Другая. В этом-то все и дело. И мне придется с этим смириться.

— А я большой дурак, что потерял тебя. Глупо все как-то вышло. — Куртка соскользнула с плеч и упала в снег. — Ты прости меня, Жень, за то, что не разыскал тебя, не вернул. И, главное, за то, что…

Зная, что он скажет, я прижала холодные пальцы к его обветренным губам.

— Не надо. — Я набрала побольше воздуху и сказала то, что должна была сказать: — Я простила уже. Вчера простила.

Я зажмурилась, чтобы навсегда задержать этот миг. И вдруг разом все странные тексты, которые меня заставляли зубрить, обрели смысл. Прогноз погоды во всех точках планеты на ближайшие лет сто стал очевиден, как таблица умножения.

Предутреннее небо качнулось, мигнуло побледневшими звездами, надвинулось на меня, словно я взмыла вверх, поднимаясь над городом. Я росла, расширялась над Игорем и старым зданием больницы, тополями, посаженными вдоль дорожки. Становилась все больше и больше, заполняя весь город, талый снег на полях, дым из печных труб, заиндевевшие деревья в парке.

Мир вокруг меня съежился до размеров раскрытой книги. И, бросив на него взгляд, я с удивлением поняла, что слышу отзвуки давней войны в нашем городе; вижу молодого Блонского, склонившегося над чашками Петри; маму с искаженным лицом от родовых мук; себя, съезжающую с горы на лыжах; седого Игоря, встречающего в аэропорту дочку с внуком.

Все страницы реальности, яркие и бледные, четкие и расплывчатые, переворачивались передо мной, рассказывая одну большую историю, в которой все события сплетались в один сложнейший узор. Люди, уже ушедшие, живущие ныне и те, что еще только придут, все одновременно, тянули светлые и темные нити, через века касаясь судьбами друг друга, сами того не ведая.

Я поднималась все выше над горами вероятностных событий, и теперь все: и прошлое, и настоящее, и будущее — лежало подо мной, как топографическая съемка из космоса. И вдруг я поняла, что каждый человек принимает ежеминутно решения, которые неизбежно влияют на его жизнь. Каждый отвечает за то, что происходит с ним и с другими вокруг него. И всеми своими знаками я не могла бы сделать их жизнь хуже, чем то, что они сами делают с собой и друг с другом.

Я хотела изменить мир, но боялась измениться. Балансируя, как на канате, на границе времени и вневременья, теперь я видела оба мира. Большой, похожий на огромный хрустальный шар, он состоял из бесконечного количества граней и переливался красотой и гармонией. Трусливая мышь пискнула напоследок и растворилась в их свете навсегда.

Поднявшись на цыпочки, я легонько коснулась губами губ Игоря.

— Ты проживешь долгую, счастливую жизнь, — прошептала я. — Благословляю.