Люди реагировали сдержанно. Потоптавшись ещё какое-то время перед главным корпусом, стали расходиться. Cдавалось даже поначалу, что слова Алекса не нашли отклика в сердцах, не возымели никакого эффекта.

Однако в тот же день число добровольцев на разминировании опор стены утроилось, не говоря уже о количестве зевак, приходящих за ними наблюдать. Выработка на третьем и четвёртом комбинатах заглохла окончательно: по сообщениям, из-за протестов рабочих, многие из которых наотрез отказывались даже брать в руки инструменты. Перемены наступали стремительно, причём без громких слов, без публичности распоряжений, будто сами собой. К вечеру на улицах появились вооруженные карабинами патрули — останавливали людей, узнавая, куда и зачем те направляются. Доступ во все шахты был заблокирован, столовая приняла режим работы в несколько смен — всё это ознаменовывало вступление в силу нового порядка, пытаться игнорировать который стало бы уже трудно. А место возле флагштока, где Энцель велел сложить оружие, продолжало пустовать. Зато из здания школы на внутренней стороне площади за управой учредили круглосуточную слежку.

Посёлок, казалось, впал в летаргию ожидания чего-то неминуемого, что грозилось стать последним рубежом между прошлым и грядущим.

Денно и нощно, без устали, Алекс был везде и сразу: старался ободрить, помогал, раздавал советы и указания. На него бросали разные взгляды, разные слова бормотали ему вслед, но нигде не встречал он явственного отторжения, не слышал и намёка на укор. Всякий раз это поражало его и добавляло сил.

Так продолжалось два долгих дня. А утром на третий, очнувшись от беспокойного сна и выйдя в коридор, он обнаружил, что дверь в соседнюю комнату — комнату сестры — распахнута настежь, постельное бельё комьями валяется на полу, а сама Мари бесследно исчезла.

Их поселили в маленькую гостевую на втором этаже дома. Сквозь треугольное окно открывался вид на озеро. Летом, вероятно, он был превосходным — а сейчас, сколько хватало глаз, распростёрлось поле льда: безликое, однообразное. Темень подступала к самой кромке берега.

Включив торшер, Рика бросила свою уличную одежду на тумбочку, рядом — сумку с вещами.

— Чур, вот этот мне, — она направилась к дивану, спинка которого плавно перетекала в подоконник: чтобы выглянуть на улицу, достаточно было бы немного приподняться с подушки.

— Как скажешь, — ответил Марк.

— Ты чего там топчешься? Давай живее раскладывайся, я спать хочу.

Притворив дверь, Марк подошёл к кровати в дальнем от окна углу комнаты, отдёрнул покрывало.

— Ну, и что ты думаешь обо всём этом? — заговорил он снова.

— Этот деревенский стиль… медные люстры, доски на потолке, полу. Всюду эти доски — сплошное дерево. Не нравится, короче, вот о чём я думаю.

— Я не про то!

— И жить в месте вроде такого я бы не согласилась, — продолжала Рика, взбивая как ни в чём не бывало подушку. — Свежий воздух — это, конечно, здорово. Но что делать, если вдруг машина сломается? До метро поди далековато пёхать будет.

— Ну хорош уже! Не хочешь говорить — так и скажи. Завтра обсудим.

— А как я скажу, если не хочу говорить? — съехидничала девушка, прищурив в своей характерной манере брови.

Марк насупился.

— Как знаешь. И да, как по мне, здесь очень даже уютно.

Некоторое время каждый молча готовил свою постель. Мельком юноша заметил, что Рика достала из кармана револьвер, покачала его на ладони, будто взвешивая. Ещё немного, и она засунула револьвер в цель между спинкой дивана и матрасом, у изголовья.

— Не доверяю я твоему Виктору, ясно? Не доверяю, — сказала она, поймав взгляд Марка. — Что-то тут нечисто, нутром чую. Как он раздобудет нам движок, ты как хочешь, а я сваливаю отсюда.

— Сваливаешь? И куда? Виктор же объяснил…

— Ты знаешь, куда.

— Пожалуйста, давай без этого! Без… не знаю, поспешных решений — хотя бы в этот раз, — воскликнул Марк. — Виктор — надёжный человек. Он обещал разузнать, на него можно положиться!

— Когда машина будет готова, я улетаю. И точка. Дай ответ, чтобы я знала наверняка — рассчитывать на тебя, или нет.

— Он выяснит, что можно сделать! Ты привыкла всё делать по-своему, но пожалуйста… Сейчас ведь не тот случай! На кону…

— Спокойной ночи, Марк. Ответишь, как соберёшься с мыслями, — сказала Рика сухо и щелчком пальцев погасила свет.

Оказалось, у Виктора была кошка, которая весь вчерашний день где-то пропадала и объявилась лишь теперь — белоснежная, с аккуратной короткой шерстью, но гигантским, как у лисы, хвостом-кисточкой. Выглянув из-за угла дивана, она застыла в одной позе, вытаращилась своими жёлтыми глазами-прожекторами на Рику и Марка. Те завтракали, а кошка всё смотрела и смотрела; по выражению лисьей мордочки было похоже, что за столом сидят пришельцы из открытого космоса, морские чудища, но уж точно не обычные люди с руками, ногами и головой. Рика уплетала синтетические хлопья с молоком, которые сейчас интересовали её куда больше кошки, но вот Марку в какой-то момент та начала действовать на нервы.

— Да что с ней не так? Она на всех так реагирует? — проворчал Марк.

— Она живая, что ли? Я-то думала, это чучело, — ухмыльнулась Рика и продолжила с аппетитом жевать хлопья.

К столу подошла Лина, в руках — поднос с пирогом, только вынутым из печки. Дымясь, пирог источал аромат малины и свежих яблок, от которого вновь пробуждался едва задобренный аппетит.

— Искра — не чучело. Она просто пугливая, а вас сразу двое, — сказала девушка. — У папы гости нечасто бывают. А когда бывают, папа Искру запирает наверху, в своей комнате. Обычно она там у него и обитает.

Марк пожал плечами. Рика хмыкнула, покосилась на кошку — та всё ещё стояла в прежней позе.

— Она быстро привыкает, — улыбнулась Лина. — Вы с ней обязательно поладите. Искорка, иди сюда, иди!

Оклик вывел животное из оцепенения. Но дёрнувшись было на голос, кошка попятилась назад и шмыгнула за диван.

— И правда, живая, — прокомментировала Рика. Лина звонко рассмеялась. Настроение у неё, по всей видимости, соответствовало этому погожему утру, теплоте и свету солнца, что изливались сквозь стеклянную крышу кухни-гостиной.

— Берите, не стесняйтесь, — опустив поднос на стол, она упорхнула в кухонную часть, вернулась с ножом и стала резать пирог на равные куски.

Закончив, уселась, поджав ноги, к ним за стол:

— А, вот что! До работы папа меня должен к маме забросить. Я уже готова, вчера собралась. Хотя господи, что там собирать…

— Всем доброе утро! — сказал Виктор, заходя в комнату. — Лина, ты Искру не видела, у вас она?

— Да, где-то тут бегает.

— Бегает, ага. Скорее стоит и в стену пялится, — сказала Рика.

Пока Виктор завтракал, Лина отлучилась наверх — одеваться. Опять возникла кошка, которая в присутствии хозяина стала вести себя заметно смелей: поначалу бродила, махая пушистым хвостом, по кухне, в итоге даже разрешила Марку себя погладить.

— Лина, поехали! — крикнул Виктор, как только вернулся в холл.

Спустившись, Лина со всеми распрощалась и вышла на улицу, к машине.

— Значит, так, — Виктор обратился к Рике и Марку, — сейчас я отвезу её к своей партнёрше, потом полечу в башню. Вами займёмся вечером. Марк, введёшь Ребекку в контекст, хорошо?

Тот кивнул. Виктор проследовал за дочерью, и вот аэромобиль взмыл над соснами; быстро сжимаясь в точку, взял курс на невидимый отсюда город.

— Контекст? — Рика приподняла брови.

— Он про тот, из-за которого я попал в этот сыр-бор. Довольно запутанная штука, но Виктор очень рекомендовал тебя посвятить.

— Всё ваша «тонкая наука»?

— Вроде того. Постараюсь объяснить доходчиво.

Январское солнце нещадно слепило, и стеклянный потолок пришлось затемнить. Они расположились на диване, включили камин. Не для того, чтобы согреться — просто ради уюта и некоего чувства безопасности, которое этому уюту сопутствовало. Откуда ни возьмись материализовалась Искра. Откуда ни возьмись материализовалась Искра. Немного потоптавшись в ногах у Рики, кошка-лисица резво сиганула на диван, где застолбила соседнюю с Марком подушку.