Паутина метромаглева была столь густой, до того разветвлённой, что в главном Марк не сомневался: вычислить, через какой из тысяч вестибюлей он покинет подземку, перехватить его до момента, когда избавленный от локатора аэромобиль бесследно растворится в утренней дымке, никому было бы не под силу.

Да, он снова преступил черту: снова убегал, скрывался. Но теперь всё чувствовалось по-другому.

Он был свободен от бремени Установок и знал наверняка, как этим воспользоваться.

Интуиция Алекса всё же дала осечку: открытой конфронтации так и не случилось — ни в тот день, ни на следующий.

Вне всяких сомнений, выстрел в Гюнтера отгремел предвестьем, которое сложно было бы истолковать двояко. Жуткие сцены рисовались воображению: автоматчики Энцеля наводняют улицы, вламываются в дома; всюду паника, копоть, рыдания, стрёкот двустволок.

Ничего из этого, преодолев обратный путь с головокружительной верхотуры на землю, Алекс не застиг. Посёлок лелеял тишину, безмолвствовали и нависшие над долиной склоны гор.

Ни столпотворения, ни копоти, ни слёз. Лишь плыли перед глазами заснеженные фасады комбината, словно в бреду кружилась голова.

Выстрел в Гюнтера так и остался единственным. Слышали его многие: Алекса обступили и наперебой принялись допытываться об управе, силах Энцеля, а кто-то всё просил сказать, где же Гюнтер. Алекс не отвечал, машинально требуя расступиться и пропустить вперёд — раз за разом — хотя не до конца понимал, куда держит путь. Бессознательный порыв влёк к главной площади: удостовериться, что люди Энцеля взаправду не покидали своих позиций.

Едва успел он переступить порог здания школы, где располагался пункт наблюдения, как динамики интеркома разнесли по коридорам голосовое сообщение.

Энцель нарушил собственные правила: очередной ультиматум звучал в эфире до истечения срока предыдущего. В этот раз не было вообще никаких сроков, никаких обещаний — только условия. Управляющий даже не думал скрывать, что резервы его возросли многократно, о чём прямо и заявил, напоминая про последнюю возможность для посельчан сложить оружие, выдать Алекса Кемстова — живым или мёртвым. Но страшнее была не угроза силой, а то, что прозвучало следом: Энцель обещал немедля отключить мятежный посёлок от станции снабжения, что значило полную остановку подачи электричества, воды и главное — тепла. Блокада становилась абсолютной.

«Подумайте о том, на что обречёте себя, доверившись этому проходимцу. Подумайте о детях, которые по его вине будут голодать и мёрзнуть ради иллюзорных мотивов, ведомых лишь Кемстову и кучке таких же подстрекателей. Хорошенько подумайте» — заканчивалась запись, повторённая, как и в тот раз, дважды.

Когда всё смолкло, даже тишина уже не была прежней.

— Разберите ограду первого комбината и перенесите сюда, — распорядился Алекс. — Заложим все проходы к управе.

— Да у нас и так не хватает людей, а теперь ещё меньше будет! — вскочил из-за своего места за партой начальник одной из литейных бригад. Одобрительный гул прокатился по школьному кабинету азов горного дела, который с трудом вмещал всех желающих, так что большинству приходилось толпиться вдоль стен. Было шумно, духота стояла ужасная.

— Люди будут, не переживайте, — ответил Алекс. — Обойдём комбинаты, оценим обстановку и соберём добровольцев. Если кто-то остался на укреплении шахты, пусть возвращаются. Сейчас они нужнее здесь.

Тимур нервно вышагивал взад-вперёд у классной доски: девять шагов туда, девять обратно.

— В первую очередь необходимо усилить посты, — заявил он. — Помимо заборов пусть еще чем-нибудь тяжелым дороги перегородят, чтобы проехать на скорости было нельзя.

— Минуточку, я не понял, — послышался незнакомый голос, — мы для чего этим всем занимаемся, а?

— В смысле? — Алекс попытался разглядеть говорившего, но увидел лишь макушку: столь плотно сгрудились люди в той части кабинета.

— Я имею в виду, кого конкретно мы надеемся остановить этими баррикадами? Энцель же не собирается нападать, он призывает сдаться.

— Всякое может произойти, — сказал Алекс.

— То есть если, допустим, кто-то из парней захочет ему подчиниться — нам стрелять, что ли, по ним? Я на такое не подписывался!

— Это слишком! — выкрикнул кто-то ещё.

В кабинете поднялся жуткий гомон, и Алексу пришлось стучать по доске кулаком, чтобы призвать людей к порядку:

— Тихо, спокойно! Отвечаю: стрелять по своим вовсе не обязательно, ясно?

— А что тогда?

— Задержать и вернуть назад. Целее ведь будут!

Со всех сторон посыпались возмущённые возгласы. Люди снова зашумели и никак не хотели угомониться, так что на крик перешёл уже сам Алекс:

— Боитесь ответственности, боитесь лишить людей выбора? Не обольщайтесь! Выжить или погибнуть — вот какой у них остался выбор! Энцель угробил сорок человек, сегодня у меня на глазах убили ещё одного. И вы думаете, он после этого остановится? Дадим уйти нескольким, за ними потянутся остальные. И тогда не только им конец, но и тем, кто останется — тоже! Этого вы хотите?

Минуты спустя Алекс, разгорячённый, сошёл с крыльца школы и направился к пятому комбинату. На окружной дороге его нагнал Тимур.

— Ты всё верно сказал, они всё поняли, — проговорил он, стараясь поспевать за бодрым шагом друга.

— Разобрался с коммутаторами? — спросил Алекс сухо.

— Лично перерезал кабель в нескольких местах, а все коммутаторы мы заперли в оружейной. От громкой связи сегодня до вечера избавимся, там посложнее будет.

Они шли мимо вещевых складов, у которых беспорядочно сновали люди — кто внутрь, а кто наружу — бранясь и толкаясь. Самые удачливые покидали склад с утеплёнными куртками; те, кому повезло меньше — с одеялами и простынями. Но крепло впечатление, что запасы и того, и другого уже истощились: из-за каждого предмета даже на улице возникали споры, доходящие до форменных потасовок.

Многолюдно было и далее по дороге, у недавно опустевшего продовольственного склада, который кому-то в голову пришла идея превратить в отапливаемую ночлежку, разведя огонь прямо под крышей. Костёр, правда, больше коптил едким дымом, чем мог согреть, но толпа желающих провести ночь хоть в каком-то тепле продолжала множиться у склада; люди тащили за руки орущих детей, волокли узелки с вещами, а кто-то нёс отломанные где попало куски деревянной утвари — на растопку.

Как только вода перестала течь из кранов, а температура в домах упала ниже нуля, посёлок погрузился в бушующий, неконтролируемый хаос.

Унять его не было никакой возможности, сколько бы усилий ни прилагали Алекс, Тимур и соратники. Их не желали слушать и понимать. Весь их авторитет, всё ранее ими достигнутое трещало теперь по швам. Шёл предпоследний день января, и страх перед стужей грядущей ночи перечёркивал любые авторитеты. Теперь каждый оставался сам за себя.

В молчаливом согласии они ушли прочь, даже не пытаясь вмешаться.

— Долго так не выдержим, — заявил Тимур. — Придумать надо что-нибудь, наконец!

— Агата спрашивала у литейщиков: говорят, можно попробовать топить домнами. Если всех удастся уместить в литейных цехах, проблему ночлега это решит, — сказал Алекс.

— Это обнадёживает.

— Но не снимает вопрос с топливом для тех же домен. На много ли ночей его хватит?

Ужин подавали прямо в литейном цехе: бесцветную, слипшуюся массу из овощей да стакан воды — растопленного снега, который весь вечер сгребали вёдрами добровольцы. Алекс и сам не сидел без дела: пока грелись домны, он, похоже, что со всем посёлком, носил в литейный цех матрасы кроватей. Перетаскал их, наверное, несколько десятков — громоздких и тяжёлых. Когда матрасы были расстелены на полу рядками, то заняли всю площадь цеха. Кое-где на них уже спали мертвецки уставшие посельчане. Спали, не ёрзая и не ворочаясь, полностью одетые и в том положении, как отключились; игнорировали и звенящую посуду, и гвалт, и возню. Cо всех сторон люди пробирались к раздаточным столам, а оттуда, получив свои порции, назад в глубину зала: ближе к домнам, к спасительному теплу. С торцевой стены наблюдало за мельтешением толпы совершенно выцветшее, в три этажа высотой, изображение солдата с двуствольной винтовкой и всё той же подписью: «Твой труд приближает нашу победу».