Лика покачала головой:

— Нет, дедушка сказал, что именно так и было. Что лишайник съел капкан.

— А сам лишайник? Ты сказала, что он был какой-то необычный.

— Он был живой, — сказала Лика задумчиво, — дедушка говорил, что он как бы дышал.

— Дышал?

— Да, дышал. И от него тепло шло. Ну, как от кошки или собаки, например. Живое тепло, — пояснила Лика.

— Да. И впрямь странный лишайник, — согласился я. — Скажи, Лика, а дедушка дотрагивался до него?

— Да, — вздохнула она, — лишайник острекал его как крапива и, наверное, заразил чем-то. Может

каким-то ядом.

— Ядом? — переспросил я. — А разве бывают ядовитые лишайники? Что-то я про такие не слышал.

— Значит, бывают, — твёрдо сказала Лика. Она искоса посмотрела на меня. — А знаете, Сергей Александрович, почему я всё-таки это вам рассказала?

— Почему?

— Лишайник этот дедушка нашёл как раз там, куда вы каждый день ездите к своей невесте. Нехорошее это место. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось, понимаете?

— Понимаю, Лика, — я улыбнулся, — спасибо.

— Ну, вам, наверное, пора, — грустно сказала она, — вас уже ждут.

Она вздохнула, развязала шарф и протянула его мне:

— До свидания, Сергей Александрович.

— До завтра, Лика.

Она открыла калитку и прошла через палисадник к дому. Я смотрел, как она идёт на своих каблучках, в ярко красном пальто с брошенными поверх длинными волосами и чувствовал непонятную грусть и непонятное одиночество. Впрочем, чего там, вполне понятное.

На пороге она обернулась и крикнула мне:

— И всё-таки вы её не любите.

Она исчезла за дверью, а я остался стоять у калитки, держа в руке шарф, хранящий лёгкий запах её духов. Если бы у меня и вправду была невеста, то сегодня не обошлось бы без пошлого обнюхивания и сцены ревности.

Я водрузил шарф на место и тронулся к «Хилтону», обдумывая на ходу то, что узнал от Лики.

Только теперь кусочки мозаики складывались в законченную картинку.

Значит тогда, летом, комиссия всё-таки ошиблась. Значит, мутаген, найденный в почве на месте падения вертолёта, не был мёртвым. Его не убили ни срок годности, ни термический удар, как было сказано в официальном отчёте. Скорее всего, в момент взрыва частицы мутагена перешли в состояние спор. Эти споры вылежались, дождались своего часа, как семена на грядке и, вот уже и сами начали снимать свой урожай. Пока погиб только один человек. Но, возможно, это только начало.

Бедный егерь и представить себе не мог, какого джина пробуждает, ставя свой капкан рядом с

невидимым монстром. Железо — вот что вызвало к жизни споры. Вот откуда эти странные молекулы, нашпигованные железистыми радикалами.

Н-да, объяви тогда правительство карантин, и не начался бы, может быть, весь этот кошмар. Но оно, как всегда, не нашло денег. Понятно, ведь явной угрозы не было. Можно и сэкономить. Хотел бы я знать, чем аукнется эта экономия.

Перебирая в голове эти невесёлые мысли, я незаметно дошёл до гостиницы. Машину я сегодня не брал, и она стояла там же, где я и оставил её ночью. Я сел в свою старушку и рванул прямо в зону. На этот раз я не заезжал в супермаркет за подарком «невесте». Было уже не до конспирации.

Депеша из центра догнала меня в пути. Не отрываясь от дороги, я включил комп и прочёл:

Пилигрим — Скифу

Принимая во внимание сообщение о возможном осложнении ситуации в зоне 13–28, решено

подключить к операции силы регионального отдела МЧС. Кроме того, для обеспечения дополнительных мер безопасности в зону направлен взвод спецназа ФСБ.

Администрации городов Оленегорска и Мончегорска уведомлены о возможном объявлении

чрезвычайной ситуации в регионе.

Необходимо в кратчайшие сроки провести подготовку к эвакуации посёлка «Новый» и других

населённых пунктов в радиусе 50 км от границ зоны.

P.S. Официальная версия для СМИ: утечка токсичных веществ, вызванная аварией на

складах боеприпасов в/ч «Оленегорск — 7».

«Вот и началось», — подумал я, чувствуя, как подкатывает под сердце неприятный холодок.

Перед КПП я нагнал целую вереницу пузатых каров с сухим льдом. Ребята в моё отсутствие даром времени не теряли.

Низко над дорогой пророкотал вертолёт, похожий на большого июньского жука. «Федералы, –

отметил я. — Легки на помине». Всё происходящее вокруг начинало напоминать мне подготовку к масштабным боевым действиям. Хотя, быть может, так оно и было на самом деле.

На площадке перед трейлером меня уже ждали двое. Радостин и смутно знакомый мне человек в камуфляжной куртке. Человек смотрел на меня из-под руки и, когда он отнял ладонь от глаз, я узнал его. Шатохин. Правда, теперь на его плечах было не четыре капитанских звёздочки как год назад, а одна большая майорская. Шатохин зашагал мне навстречу, сияя во все тридцать два зуба.

— Надо же, где встретились! — сказал он, тряся мою руку.

Я тоже был рад, что фээсбэшники прислали именно его. Была в этом какая-то своя судьбоносная логика.

— Мне сообщили из Москвы, что прибудет спецназ. Так это ты и есть? — спросил я Шатохина.

— Так точно, — продолжая улыбаться, доложил он. — Со мной взвод. Ребята — оторви и выброси.

Двадцать шесть душ. Слушай, я так понял, ты здесь за главного. Проясни мне хоть в двух словах,

что у вас тут стряслось.

— Скоро сам всё увидишь, — заверил я майора.

Подошёл озабоченный Радостин.

— У нас ЧП, — объявил он без предисловий. — Поехали, на месте всё покажу.

Втроём мы молча уселись в подкативший джип и отправились в сторону аномалии. Чем ближе

мы подъезжали к рваному бурому пятну, маячащему впереди, тем острее ощущались едкие запахи серы и хлороводорода. Над аномалией висело тяжёлое горячее марево. Джип, переваливаясь с кочки на кочку, и недовольно урча, как голодный кот, довёз нас до самого края пятна. Мы вышли из машины.

Шатохин, попав в зону впервые, обалдело озирался по сторонам. Из вертолёта он, конечно, видел ржавую плешь, вжатую в цепь заснеженных сопок. Но разве оттуда можно было разглядеть то непонятное, чуждое и зловещее, что мы называли аномалией!?

За последние дни она не просто выросла. Она изменилась. Живые лишайники из кроваво-красных превратились в чёрно-оранжевые и выпустили высоко вверх призрачные фиолетовые шары. Падая на них, снег мгновенно превращался в облачка пара. Кое-где вспучивалась земля, и из неё выступало студенистое бледно-сиреневое месиво, в недрах которого потрескивали статические разряды, наполняя зону тревожным трансформаторным зудом и мёртвым, фосфорицирующим сияньем.

Но больше прочего поражал «голец» — фаллическая колонна в глубине аномалии. Восьмиметровое нечто источало из своих пор траурную индигово-чёрную жидкость и издали напоминало мокрый баклажан, воткнутый одним концом в землю. Раз в два часа «голец» порождал звук, схожий со стоном смертельно раненного кита.

Вот и сейчас «голец» вздрогнул и разразился очередным похоронным стоном. Шатохин поёжился.

— Сюда! — скомандовал Олег Викторович, и мы поспешили за ним.

По пути я отыскал глазами вчерашние вешки, и у меня отлегло от сердца — за последние сутки

аномалия продвинулась лишь на метр.

Профессор остановился возле узкой проталины в снегу и показал на серый лохматый холмик, лежащий там.

— Вот, — сказал он, — нашли утром, когда ставили вешки.

Я подошёл поближе, и сразу понял, что это за холмик. На оттаявшей земле лежали клочья собачьей шерсти. Сквозь них белели кости скелета. Это было всё, что осталось от нашего Грея. Глядя на останки собаки, я отругал себя последними словами за то, что разрешил ребятам взять пса с собой в зону.