В комнату вбежал, зажимая окровавленную щёку, Шатохин.

— Ушёл, сволочь! — крикнул он мне. Стилетом меня достал, паскуда. Что с девчонкой? — спросил он, бросив взгляд на Лику.

— Шок, — отозвался кто-то из бойцов, — а так, вроде, цела. Громова зацепило — две пули в грудь.

— Как он?

— Очухался, товарищ майор. Обе пули — в кевлар. Отделался синяками.

Шатохин подошёл, наконец, ко мне.

— Ну, а ты как? — спросил он, развязывая верёвки.

— Терпимо. Башка только раскалывается.

Майор помог мне подняться. Мир вокруг покачнулся, и горло перехватил спазм тошноты. Я закашлялся. «Интересно, чем это траванул меня добрейший Чен?», — подумал я, пытаясь побороть приступ рвоты. Шатохин сунул мне фляжку. С жадностью напившись прохладной воды, я почувствовал себя легче.

Лика лежала на чьей-то куртке, и знакомый сержант, кажется тот, что первым подстрелил щупальце, делал ей укол. Я присел рядом. На шее девушки запеклась тонкая нитка крови — след от

стилета. Слава Богу, всего лишь царапина.

— Знакомая твоя? — спросил из-за плеча Шатохин.

— Ученица.

— Что будем с ней делать? Её бы в больницу.

— Нельзя, — отрезал я. — Лучше отвезём в лагерь, пристроим к военным в лазарет.

— А как же родители? — прищурился Шатохин.

— Нет у неё здесь никого. Эта та самая девчонка, про которую я рассказывал.

— Ах, вот оно что, — майор с жалостью посмотрел на Лику. — Амелин, — позвал он знакомого сержанта, — девчонку в лагерь. Немедленно. Можешь забрать мой джип.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Да ладно тебе, — Шатохин приложил платок к порезанной щеке и поморщился. — А этот парень — профессионал, мать его. В первый раз с таким сталкиваюсь. Интересно, кто он такой?

Я про себя усмехнулся. Расскажи Шатохину, кто он такой, этот оборотень с тигриной походкой, и мой майор решит, что я просто спятил.

— Ты идти сможешь? — спросил вдруг Шатохин. — Хочу показать тебе кое-что.

Мы вышли из комнаты, так недолго послужившей мне узилищем, и очутились в длинном, грязном ангаре, заваленном ржавыми остовами легковушек и пропахшем запустением и дешёвым машинным маслом. Закопченные окна едва пропускали дневной свет, и вокруг царил неуютный средневековый сумрак.

— Раньше здесь, похоже, был автосервис, — предположил Шатохин, — но сейчас это всё так, декорация.

Майор подвёл меня к массивному стальному люку, врезанному в бетонный пол.

— Смотри, — Шатохин с неожиданной лёгкостью отбросил клёпаную крышку, и из-под неё брызнул поток яркого света.

Боже праведный! Мы спустились вниз по новенькой дюралевой лестнице, возле которой де-

журил один из наших бойцов. Подвал, занимавший едва ли не всё подангарное пространство, был превращён кем-то в подобие командного пункта, оснащённости которого позавидовал бы

любой чиновник из Минобороны.

Вдоль стен мерцали ряды плазменных мониторов, горели изумрудными, рубиновыми и янтарными глазами панели настройки и блоки электронного управления. Императорствовал над всей этой периферией интеловский «Тензор» — комп десятого поколения. Помещённый на отдельном столе, он выделялся среди прочей аппаратуры особым аристократизмом стильного полупрозрачного корпуса. Конечно, это был не наш «Клайд», но машина серьёзная и чудовищно дорогая.

— Эту богадельню снаружи пара качков стерегла, — разглядывая картинки на мониторах, сказал

Шатохин. — Мы их сняли по-тихому — и вниз. Тут только один псих был. Компьютерщик. Я его за шкирон, а он, гад, лопочет чего-то по-английски…

— Где он? Тащи его сюда!

Майор крикнул кому-то из своих, и через минуту из тёмного подвального закоулка был выведен бледный и худой, как египетская мумия, человек в сером длинном халате. Он то и дело судорожно поправлял огромные, до нелепости, очки и затравленно озирался на Шатохина.

Хозяина подземного терминала усадили на стул. Я сел напротив и напряг свой ангийский.

Услышав родную речь, очкарик заметно успокоился и стал бестолково, но довольно подробно рассказывать о своём хозяйстве.

Из его рассказа я понял, что всю эту компьютерную требуху перевезли сюда, в заброшенный ангар на окраине посёлка ещё месяц назад. Тогда же установили на крыше замаскированную «тарелку», на которую через целую систему репитеров поступала самая разная информация из зоны и её ближайших окрестностей.

Мы, конечно, предполагали, что за периметром может быть установлен чей-то негласный надзор, но, чтобы это приобрело такие масштабы, да ещё за столь короткие сроки… Невероятно!

— Выходит, они пасли нас всех, как баранов? — по-своему воспринял переведённый мною рассказ Шатохин.

Он сгрёб побелевшего компьютерщика и встряхнул так, что из того едва не посыпались фрагменты скелета. Мне с трудом удалось успокоить майора, но от нашего пленника добиться больше не удалось ничего. От испуга он трясся, икал и нёс всякую околесицу.

Я оставил его в покое. Мне и так уже было ясно — мы нашли логово крупного, матёрого зверя. Но самого его упустили. Я знал, я чувствовал, что далеко от своей добычи он не уйдёт. Вот только, будем ли мы готовы, когда он снова вернётся? Хотелось надеяться, что будем. Очень хотелось…

Зона. 28 апреля 2020 г. Вечер.

Всё утро и весь день я, Шатохин и Клиф, так звали нашего пленного компьютерщика, разъезжали по сопкам и демонтировали расставленные людьми Гриффита камеры, сканеры, стриммеры и прочий металлолом, который мы еле уместили в тесной кабине джипа.

Клиф оказался неплохим парнем. Поняв, что мы не собираемся вешать его на дыбу или пытать

электричеством, он исполнился к нам безмерным расположением. А уж после того, как на одном из привалов Шатохин собственноручно плеснул в его кружку чистейшего медицинского спирта, процесс братания стал просто неотвратим.

Когда под вечер мы, усталые и промокшие, возвращались в лагерь, Клиф уже сносно общался

с майором посредством дюжины выученных по дороге слов, в основном, ненормативного толка.

Оставив разгрузку трофеев на Шатохина, я отправился прямиком к белому щитовому бараку

с красным крестом во всю стену — построенному на днях полевому госпиталю. Молоденький военврач без лишних слов проводил меня по коридору до нужной палаты и вежливо удалился.

Я тихонько постучал в дверь, потом приоткрыл её.

Лика меня не слышала. Она сидела на кровати, полностью заваленной приношениями. После

той памятной минуты, когда Лика Лебедева, ученица 11-го класса Новопоселковской средней школы, бесстрашно вцепилась в руку Гриффита и помешала ему стрелять, ребята Шатохина приняли её в своё боевое братство. Судя по количеству гостинцев, её опекали все двадцать шесть душ. Поверх одеяла, разложенные на аккуратные кучки, возлежали оранжевые солнышки апельсинов, бордовые яблоки, ярко-жёлтые банановые грозди, пёстрая конфетная россыпь и, даже, плитки горького армейского шоколада.

Вдобавок, кто-то из бойцов притащил ей «звучок» с наушниками, и теперь она, покачивая головой в такт, слушала музыку и увлечённо сортировала подарки.

— Так-так, Лебедева, — громко сказал я, — вот, значит, как мы лечимся!

— Ой! — Лика сорвала с головы наушники и вскочила с кровати, — Сергей Александрович! Вы пришли…

— Я смотрю, ты уже в полном порядке, — сказал я, усаживая Лику на место.

— Да, рука вот только побаливает, — она задрала рукав огромного, не по размеру, халата, и показала мне чёрный синяк над локтем, — я здорово ударилась, когда падала.

— А, теперь скажи-ка мне, Лебедева, — я отодвинул в сторону гроздь бананов и сел, — как же ты очутилась в этом ангаре?

— Я же видела, как они напали на вас. Ну, и побежала … за машиной.

— Побежала! Так ты что же, следила за мной?

Лика промолчала. Я тоже молчал, глядя на неё.

— Скажите, Сергей Александрович, кто вы? — спросила она вдруг. — Я ведь давно поняла, что вы не простой учитель.