И который добыл меч бога Хорса, втолковывали разозленные спутники. И который добыл меч бога Хорса, соглашались куявы и спрашивали тихонько, не споет ли великий Придон какие-нибудь из его новых песен?

Потом в утренних лучах солнца заблистали высокие белые стены Куябы. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, он с размаха ухватил пятерней, сдавил до боли, терпи, уже немного осталось, он чувствует тепло, что излучает Итания…

Ни один из его молодых героев не восхотел почтить посещением грязный город врага, все повернули коней и с его песней помчались обратно в благословенную богами Артанию, страну славы, чести, доблести и мужества.

Придон горделиво въехал в распахнутые врата, бронзовотелый, в могучих мышцах, красивый и надменный, с угрожающе выдвинутой нижней челюстью и гордо разведенными плечами. Две широкие перевязи перекрещивают могучую грудь, из-за правого плеча угрюмо смотрит рукоять боевого топора, из-за левого – дивным огнем сверкает рифленый металл рукояти меча. В этой рукояти нет алмазов, рубинов или яхонтов, только металл, но у каждого сердце замирало при взгляде на эту рукоять, а в груди растекались трепетный страх и благоговение.

За ним увязались стражники, он ехал суровый и невозмутимый, не обращая внимания на их окрики, вопли и даже угрозы, лишь однажды приподнял руку и слегка коснулся кончиками пальцев рукояти топора. Это простое движение сдуло не только стражников, но и весь народ на расстояние броска дротика, как ветер сдувает горсть сухих листьев с гладких каменных плит.

Перед дворцом на городской площади немало рослых воинов отборной стражи, Придон проехал мимо, не шелохнул бровью. За спиной только ахнули, когда он уже привычно направил коня по мраморным ступенькам. Гигантские врата приближались, он видел, как напряженнее и несчастнее становятся лица гигантов, охраняющих вход во дворец.

Он сжалился, сказал громко:

– Именем Тулея!

Они выдохнули с облегчением и, толкаясь от усердия, бросились распахивать врата. Он въехал в роскошный зал, соскочил на изукрашенный мраморный пол, а повод швырнул в лицо ближайшему беру, пышно одетому, роскошному, с рыхлыми розовыми щеками на узких плечах.

– Коня напоить, накормить! Развлекать, чтобы не скучал.

Бер оцепенел, лицо пошло багровыми пятнами. Выпученными глазами смотрел то на конский повод в своей ладони, то на перекрещенную перевязями широкую спину варвара. Кто-то хихикнул, Придон услышал смешки и даже аплодисменты.

Раздвинув плечи и даже чуть растопырив руки, он медленно прошел через весь зал. Воздух тяжелый и спертый, перенасыщенный ароматами и запахами благовоний, душистых масел, пряностей, но его ноздри вздрагивали в нетерпении, вылавливая присутствие самого дивного существа на свете, при виде нее хочется плакать и кричать от восторга.

Когда вошел в следующий зал, за ним увязались беричи похрабрее, начали орать, что с оружием сюда нельзя. Он оскалил зубы, зарычал, их тоже сдуло, но в конце концов дорогу загородили трое песиглавцев, крепкие, уверенные в себе мужчины, один сказал резко:

– Артанин!.. Если собираешься идти с топором, то доставай его!

И все трое обнажили мечи. В их движениях чувствовалась сноровка и умение обращаться с оружием. Придон в бешенстве обнажил топор.

– Но вы с оружием?

– Нам можно, – отрезал тот, кто заговорил с ним.

– Тогда можно и мне, – отрезал Придон и взмахнул топором.

– Стойте!!!

В круг протолкался Черево, морда красная, запыхался, в глазах страх.

– Оружие в ножны! – закричал он тонким визгливым голосом. – Никто не смеет в зале Его Величества… Придон, прошу тебя!

Придон, поколебавшись, убрал топор за спину. Трое песиглавцев поспешно побросали мечи в ножны. Старший развел руками:

– Мы не могли допустить, чтобы этот варвар с топором…

– Вы сами должны были оставить мечи на входе! – сказал Черево резко. – То, что вы приехали с далеких застав, вас не оправдывает. Как и то, что в ваших жилах все еще течет артанская кровь… Придон, дорогой, пойдем вон в тот зал. Перекусим, а тем временем тцару сообщат о твоем прибытии. Я сам только вчера приехал, троих коней загнал… хоть и, признаюсь, мчался в повозке, не верхом же, как дурак…

Придон хмуро улыбнулся песиглавцам, оказывается, из тех артан, кто переселился на куявские земли и теперь служит куявскому тцару, все-таки что-то родное, сказал Череву с холодноватой враждебностью:

– Веди, предатель. Подождем Тулея.

Черево буркнул:

– Я свою страну не предавал.

Рядом с этим залом в небольшой богато украшенной комнате спешно накрывали стол. Черево сидел насупившись, с Придоном старался не встречаться взглядом. Придон в самом деле проголодался, ноздри ловили ароматы жареного мяса, а слуги бегом принесли и заставили всю поверхность стола широкими блюдами из чистого золота. Придон поколебался, разрываясь между желанием мчаться дальше, сметать с пути людей и вышибать двери и смутным пониманием, что вот так нельзя в палаты правителя страны, да еще и требовать его внимания сей же час.

Слуги внесли роскошное кресло с высокой спинкой, дерево украшено затейливой резьбой, а по краям пурпурной ткани пробежали и застыли быстрые, как муравьи на солнце, золотые гвоздики с широкими головками в виде цветов.

Черево хмыкнул:

– Тцарское… Садись, это тебе.

Придон выдохнул горячий воздух, что взламывал грудь, сел. Черево уже развалился в мягком кресле, не таком торжественном, зато широком, можно даже лечь. Придон оглядел его сиденье налитыми кровью глазами, не ущемили ли проклятые куявы артанского достоинства, нарочито подсунув два таких разных кресла?

Слуги спешно нарезали перед ним мясо, словно он безрукий, опасливо придвигали кувшины поближе. Его ноздри уловили аромат тонкого вина. Эти жалкие куявы даже не могут представить, что настоящие мужчины не страшатся смотреть в глаза ни смерти, ни правде. И потому у них нет надобности в одурманивающем разум вине или других отравах.

Он насыщался медленно, заставляя себя не торопиться. Все равно тцара так быстро не поднимут с постели. И что, если сейчас полдень, куявы при каждой возможности сползаются на ложе, словно слабые женщины, а тцар Тулей – куяв из куявов. Либо спит, либо изволит нежиться в ванной, где толстые девки разомлело трут ему белое, как у протея, и жирное, как у свиньи, тело…

В приоткрытую дверь по одному прошмыгивали куявы, что похрабрее. Молча останавливались под стенами, наблюдали за ним с почтительного расстояния. В полумраке их глаза настороженно поблескивали, как у поджидающих добычу пауков. И сами шуршали шелками и переговаривались приглушенными голосами, пугливые и подлые, ибо мужчины не должны ни смотреть так трусливо, ни говорить так вот шепотом – это так же недостойно и гадко, как и горбиться, как делают куявы, а плечи и спину надо держать прямыми, взгляд гордым, а нижнюю челюсть – выдвинутой.

От двери зашелестело, в комнату вошел высокий однорукий старик. Придон узнал его. Старый маг был в прежнем черном халате, с темным, как побывавшее в огне яблоко, лицом, только белые волосы и белая борода выделялись, как крик в пустом зале.

– Приветствую тебя, великий воин, – сказал он издали.

Придон придирчиво смотрел, как маг поклонился, сделал шаг и снова поклонился, намного ниже. После этого маг застыл в неподвижности, только жадно и с благоговением смотрел на левое плечо Придона. Черево фыркнул, но Барвник даже не повел в его сторону глазом.

– Ладно, – сказал Придон, – садись за стол. Будем ждать вместе.

Барвник покачал головой.

– Боюсь, мой желудок уже не принимает такой грубой, хотя и очень мужской, признаю, пищи. А сидеть за одним столом и не есть опасаюсь.

– Чего?

– Примешь за обиду.

– Даже за оскорбление, – согласился Придон. – Ладно, на учтивость… этой, учтивостью, ха-ха!.. Смотри, ты это хотел увидеть.

Он поднялся из-за стола, все видели, как его толстая рука, обвитая мускулами, взвилась к плечу. В ладони блеснула рукоять меча. Маг отшатнулся, но тут же качнулся вперед и даже сделал робкий шажок. Глаза не отрывали взгляда от рукояти.