— Чем я могу тебе помочь? — спросил он, наблюдая, как она безучастно смотрит на потолок. Она сделала это, помогая ему, несмотря на всё паршивое настроение, в котором он пребывал ранее…

Ирэн только покачала головой.

В тишине он наблюдал, как она прижимает рубашку к носу. Снова и снова просматривалась кровь. Пока, наконец, не замедлилась. Пока не остановилась.

Её нос, рот и подбородок были красными от крови, её глаза затуманились либо болью, либо истощением. Возможно, и тем, и другим.

Поэтому он и не заметил, как спросил у неё:

— Как?

Она знала, что он имел в виду. Ирэн посмотрела на пятно крови в области грудной клетки.

— Я дотронулась до шрама, и он был таким же, как и раньше. Стена, на которую не действует моя магия. Я думаю, эта тьма показала мне… — Её пальцы сжались на рубашке, когда она прижала её к кровавому пятну, что просачивалась сквозь ткань платья спереди.

— Показала… Что?

— Морат… — выдохнула она. Он мог поклясться, что даже птицы в саду замолкли. — Я увидела некоторые воспоминания, запертые глубоко в тебе. Увидела огромную крепость чёрного цвета, наполненную ужасами. Армию, что ждёт своего часа в окружающих её горах.

Его кровь застыла в жилах, когда он понял, чьи воспоминания могут находиться внутри него.

— Это было реальностью или… просто какими-то манипуляциями, способными ввести тебя в заблуждение? — Именно так были использованы его собственные воспоминания.

— Я не знаю, — призналась Ирэн. — Но потом я услышала твой крик. Не здесь, но… там.

Она снова вытерла нос.

— И я поняла, что моя атака этой сплошной стены было… Я думаю, что это было своего рода отвлечением. Манёвром. Поэтому я последовала за звуками твоего крика. К тебе.

В это место глубоко внутри него.

— Это существо было так сосредоточено на том, чтобы разорвать тебя на части, что не увидело моё приближение.

Она вздрогнула.

— Я не знаю, помогла ли я чем-нибудь, но… Я не могла этого вынести. Не могла смотреть на это и слушать твои крики. Я напугала его своими действиями, но я не знаю, будет ли оно ждать меня в следующий раз. Вспомнит ли оно меня. У этого существа есть… сознание. Оно не живое, а как будто чья-то освобождённая память.

Шаол кивнул, и между ними повисла тишина. Она снова вытерла нос, теперь его рубашка была вся покрыта кровью, а затем положила её на стол рядом с кроватью.

В течение нескончаемых минут солнечный свет скользил по полу, а ветер шевелил пальмовые ветви.

Тогда Шаол сказал:

— Я сожалею. О твоей утрате…

Размышляя о том, когда это случилось, Шаол пришёл к выводу, что всё это, вероятно, произошло через несколько месяцев после того, как в жизни Аэлины случился её собственный кошмар.

Как же их много — детей, в чьей памяти Адарлан оставил такие глубокие шрамы. Если Адарлан вообще оставил их живыми.

— Она сочетала в себе самые лучшие качества, какие только могут быть, — сказала Ирэн, повернувшись на бок, чтобы посмотреть на окна сада за кроватью. — Она… я поняла это, потому что она…

Ирэн замолчала.

— Она сделала то, что сделала бы любая мать, — закончил он за неё.

Девушка кивнула.

Как целители, они были одними из первых жертв. И продолжали быть гонимыми даже после того, как исчезла магия. Адарлан всегда безжалостно охотился на одаренных магией целителей. Возможно, их продавали Адарлану даже собственный народ, просто чтобы получить из этого какую-то лёгкую наживу.

Шаол сглотнул. После одного удара сердца он сказал:

— На моих глазах король Адарлана жестоко убил женщину, которую Дорин любил, и я не смог ничего сделать, чтобы остановить это. Чтобы спасти её. И когда король собрался убить меня за все мои действия по его свержению… Дорин вмешался. Он завладел вниманием своего отца и купил мне время на побег. И я побежал… Я побежал, потому что… больше не было никого, кто смог бы продолжить восстание. Чтобы рассказать обо всём этом людям, которые в этом нуждались. Я позволил ему остаться с отцом и столкнуться с последствиями, и я… просто убежал.

Она молча наблюдала за ним.

— Хотя бы сейчас он в порядке.

— Я не знаю. Он свободен… Он жив… Но в порядке ли он? Он страдал. Много страдал. Причём так, что я даже не знаю, с чего начать… — его горло сжалось так, что стало больно. — Это должен был быть я. В моих планах должен был страдать я, а не он.

Слеза покатилась по её переносице.

Шаол стёр её пальцем, прежде чем эта солёная капелька смогла попасть на другую сторону.

Ирэн долго смотрела на него, не отводя взгляда. Из-за слёз её глаза сияли на солнце. Он не знал, сколько времени прошло. Сколько ей понадобилось сил на то, чтобы пробиться сквозь эту темноту… Хотя бы чуть-чуть.

Дверь в комнату открылась и закрылась, причём достаточно тихо, и он сразу понял, что это Каджа. Однако её появление заставило Ирэн отвести от него взгляд. Без её взгляда ему стало холодно. Спокойно и холодно.

Шаол сжал кулак, эта слеза, что пустила Ирэн, просочилась сквозь его кожу, и он едва сдержал себя от того, чтобы повернуть её лицо к себе вновь. Прочитать все её мысли, смотря ей в глаза.

Её голова поднялась вверх так быстро, что чуть не ударила его в нос.

Золото в глазах Ирэн вспыхнуло.

— Шаол, — выдохнула она, и он подумал, что, возможно, впервые она назвала его по имени.

Но она смотрела вниз, буквально заставив его сделать тоже самое.

Её взгляд был устремлён не на его обнажённый торс, не на голые ноги.

А на пальцы.

На пальцы ног, которые медленно сжимались и разжимались. Словно пытались вспомнить движение.

Кузены Несрин ушли в школу, когда она постучала во входную дверь прекрасного дома ее тети и дяди в квартале Руни. С пыльной улицы все могли видеть, что за высокими, толстыми стенами дома были резные дубовые ворота, укрепленные железом.

Но когда двое охранников их распахнули, одновременно поманив ее, они открыли затененный обширный внутренний двор из бледного камня, окружённый колонами, ползущей пурпурной бугенвиллеей, и оживленный фонтан, инкрустированный морским стеклом, журчащий в центре.

Дом был типичным для Антики — и людей Балруха, у которых воспитывались Несрин и ее семья. Приспособленный к пустынному климату, всё здание было возведено вокруг солнца и ветра: наружные окна никогда не размещались вблизи южной жаркой стороны, ветряные узкие башни на вершине здания, повернутые от заполняющего песком восточного ветра, чтобы оградить от проникновения в комнаты, которые они охлаждали. Ее семье повезло не достаточно, чтобы иметь канал, проходящий под домом, как это делали многие из более богатых в Антике, но с возвышающимися растениями и резными деревянными навесами, тень сохраняла общественные нижние уровни вокруг двора достаточно холодными на протяжении дня.

Действительно, Несрин глубоко вдохнула, проходя через красивый внутренний двор, ее тетя поприветствовала ее на полпути:

— Ты уже поела?

Она поела, но Несрин сказала:

— Я берегла аппетит для твоего стола, тетя.

Это было обычное приветствие халху, среди семей — никто не посещал дом, особенно в семье Фалюк, без еды. Хотя бы один раз.

Ее тетя — все еще фигуристая красивая женщина, чьи четверо детей не затянули ее вниз, — одобрительно кивнула.

— Я сказала Брахиму сегодня утром, что наш повар лучше, чем те, что находятся в этом дворце.

Фырканье послышалось из окна, отделанного деревом, выходящего во внутренний двор. Рабочий кабинет ее дяди. Одна из немногих общих комнат на обычно закрытом втором уровне.

— Осторожно, Захида, или каган может услышать тебя и доставить милого старого повара в свой дворец.

Тетя закатила глаза на фигуру, едва видную сквозь декоративный деревянный экран, и обхватила руку Несрин:

— Проныра. Всегда подслушивает наши разговоры здесь».

Ее дядя усмехнулся, но больше ничего не сказал.

Несрин ухмыльнулась и позволила своей тете отвезти ее к великолепно оформленному дому, мимо пышной статуи Инны, Богини мирных домашних хозяйств и народа Балруха, ее руки были подняты в знак приветствия и защиты.