Но, что стало с другими, для этого последнего человека на поверхности Иматры, было совершенно неважным. Он сам дошел сейчас до состояния такого умственного и физического изнеможения, что не мог не только пошевелить и пальцем, но был не в силах и думать. Спокойно и с безразличием, будто дело касалось не его, он ждал смерти. Металлический скелет машины неспешно приближался к нему. Не торопясь, но и не оттягивая — Смерть не теряла времени понапрасну, хотя все время мира было в ее распоряжении, чтобы как следует выполнить свою работу.

...И пришел тот самый существующий вне времени, жуткий момент, который не мог уместиться в сознании уцелевшего, который считал, что повидал уже все на свете, и не было ничего такого, чего он не мог знать. Именно в этот момент машина приблизилась настолько, что он смог заглянуть в ее линзы, которые по его мнению, могли быть чем-то вроде глаз.

Обреченный человек с трудом поднялся на ноги в последней попытке бороться за жизнь, но снова повалился. Но он не хотел удара в спину, предпочитая умереть достойно.

И именно в этот решающий момент человеку, приготовившемуся к смерти, представилась возможность заглянуть в линзы, сквозь которые на него взирала смерть...

...Почему это так сильно поразило его сейчас, когда ничто в мире не могло иметь для него значения. Какая ему была разница в том, что эти линзы были всего-навсего маленькие зеркальца?

...И какое это имело значение, что он мог в них видеть, разве не собственное лицо сквозь лицевую пластину своего шлемофона, в ожидании смотрело на него?

Прикосновение, или даже скорее обмен душ. Словно, он, так близко подойдя к финальной черте своей жизни, превратился в Смерть, а Смерть взглянула на него его же собственными глазами и вытеснила его...

...И тогда, именно в этот момент триумфа — словно машина, завершая какие-то необъяснимые расчеты, приняв решение, что цель ее достигнута — в этот самый момент четыре ее металлические конечности замерли. И мгновение спустя без какой-либо паузы машина перестала нести угрозу своей еще дышащей жертве и начала пятиться назад. Еще через мгновенье огромное стальное чудовище повернулось спиной к последнему из выживших в Солнечной системе людей и устремилось назад. Человек дышал, но не мог пошевелить ни единым мускулом. Единственное, что было в его силах — следить за берсеркером взглядом. Клубящийся туман вскоре скрыл из виду металлическую громадину.

И только через наружные микрофоны космических доспехов еще доносились до человека звуки, издаваемые удаляющимся берсеркером. У человека не было сил осмыслить произошедшее, но подспудно он чувствовал, что дал какое-то тайное обязательство, и что это обязательство принято. При этом они не обменялись с берсеркером ни словом.

Страх оставил его, в результате непонятной дьявольской сделки он был все еще жив. Рано или поздно все это должно было объясниться, а сейчас человек только чувствовал нереальность мира, в котором выжил. Хотя веки его были опущены, а преследователь исчез, он все еще видел отражающие линзы своего врага.

Спустя три земных часа выживший человек был обнаружен в том же месте и в том же положении членами поисковой партии, облаченными в скафандры и вооруженными мощным оружием. Они прибыли на своих собственных быстро передвигающихся машинах-роботах.

Его скафандр во многих местах был рассечен, и он уже не мог им пользоваться для передвижения по планетоиду.

15

Выжившего сразу тщательно осмотрели, оказали необходимую медицинскую помощь в полевом госпитале, который раскинули на одном не очень сильно поврежденном участке поверхности Иматры. В госпитале он был единственным пациентом.

Люди расспрашивали этого невероятно везучего человека обо всех злоключениях. Он давал настолько правдивые ответы, насколько это было можно, но обходил стороной вопрос о том, как ему удалось заполучить космические доспехи, что практически спасли ему жизнь. Умолчал он и о том, что произошло в его сознании в тот последний момент, когда он лицом к лицу столкнулся с ужасной машиной. Он ничего не сказал об отражениях в линзах и не упомянул о чувстве, которое возникло у него, будто бы дал тайное обязательство врагу.

Лежа на больничной койке под пластиковым колпаком, напоминающим по размеру комнату, переворачиваясь с боку на бок по краткой команде медиоробота, он прислушивался к специфическим звукам, сопровождавшим попытку восстановить внешнюю атмосферу, прислушивался к властным шагам начальства, посещавшего его комнату, и думал о том, что лучше бы незаметно улизнуть и укрыться где-нибудь в населенном месте.

Спасшийся испытывал какой-то благоговейный ужас от того, что из всего многотысячного населения Иматры уцелел он один.

Но, что было еще более странным: он был единственным выжившим не только среди выходцев Земли, что само по себе было удивительно, но единственным представителем биологической жизни всех форм, кто пережил атаку вообще. Ни один микроб, кроме тех, что присутствовали на его теле и на одежде, не выдержали этого акта агрессии берсеркера.

Оставшись один на один со своими мыслями, человек не мог не сознавать уникальности своего положения и не предвидеть тех вопросов, что непременно будут ему заданы. Все они будут вариантами одной и той же проблемы: какова истинная природа того последнего молчаливого контакта, который произошел между ним и машиной?

Что-то необычное должно было произойти между ними, раз машина подарила ему жизнь.

Что такого мог увидеть в нем берсеркер, узнать о нем, различить в его голосе, что заставило его выделить среди других?

В голову ему пришла новая мысль, довольно привлекательная. И мужчина, который был красив и выглядел гораздо моложе своих лет, начал смеяться. Он смеялся внутренним смехом, которому учился многие годы. Зачем привлекать внимание обслуживающего персонала к своей персоне и заставлять их гадать, что такое могло так насмешить его? Но ситуация сама по себе была такой забавной, что не смеяться он не мог. Он думал: а не было ли у этих металлических штуковин, которые так долго и с успехом терроризировали человечество, своего кода чести? Насколько он был сведущ — это могло быть вполне вероятным.

Для людей, которые сотрудничали с берсеркерами, был давным-давно устоявшийся и широко используемый термин, имя, которое имело свои переводы и варианты переводов на все человеческие языки. Имя, которое поначалу было присвоено таким людям самими берсеркерами.

Гудлайф. Это было грязное слово. Этим именем называли тех, кто совершал самые гнусные преступления. Но ни в одном из таких преступлений, думал выживший, его обвинить было нельзя. Во всяком случае пока.

Внезапно он перестал смеяться и, раздумывая над чем-то своим, покачал головой. Что могла машина узнать о его прошлой жизни? И что дало ей возможность заключить, что он — союзник?

И тотчас мысли его вернулись к настоящему. Что им нужно от него, не напрасно же оставили в живых?

Никогда раньше до своего прибытия на Иматру не оказывался он на расстоянии, позволившем вступить в контакт с берсеркером. Да никогда и не помышлял об этом. Как могли эти несущие смерть машины появиться из глубин космоса, чтобы напасть на эту систему, в которой он раньше никогда не был, да и не хотел быть — как могла такая машина узнать о нем, что он собой представляет? Или то, что он мог находиться здесь?

Но сколько бы не было вопросов, ответов на них не было. Бесспорным было одно — он единственный, кто выжил.

Через день, когда его уже собирались отпустить из госпиталя, так как его здоровье пришло в норму — выживший впал в запоздалый шок.

Доктора говорили что-то о естественной психической реакции. Конечно, ему немедленно была оказана интенсивная медицинская помощь, соответствующая химиотерапия почти сразу вывела его из этого тяжелейшего состояния. Но полного выздоровления нельзя было достичь только за счет химических средств. Один из врачей подчеркнул, что хотел бы иметь перед глазами анамнез пациента; и, хотя это было вполне осуществимо в других местах, но не в условиях полевого госпиталя.