Боже, думал он иногда, да что же это наша страна собирается со всем миром воевать? Да если даже сотую часть всех этих «игрушек» применить, то можно, кажется взорвать не только Землю, но и ближайшие планеты в придачу.

Потому и народ живет так убого.

Он вспомнил разговор с братом, который как-то пригласил его с собой в баню. Петр давно не был в обычной городской бане и был неприятно удивлен убогостью раздевалки и предбанника. Хотя, парная была довольно неплоха.

Брат был младше Петра на четыре года. Он тоже пошел по научной стезе. Но его путь как бы повторял путь Петра, если бы тому не повезло в жизни.

Поразила фраза брата.

– Бабка, наконец, сдохла. Жду, не дождусь, когда дед коньки отбросит. Можно будет хоть бабу в дом привести.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросил Петр.

– Мог бы, если бы у твоей Ольки была еще одна сестра. А так, ничем.

Брат был гордый и такой же, как и Петр, по-буробински безбашенный.

Они тогда парились, пили пиво, говорили за жизнь.

А потом Петру захотелось перетравить все Политбюро измененными биорезонансными методиками. И в придачу потрясти Москву хорошим землетрясением.

Вот и сейчас, несмотря на то, что он ехал в купейном вагоне, обстановка была весьма скромной. Проводница, молодая девчонка, билась, как могла. Но старый, раздолбанный вагон невозможно было привести в божеский вид.

Народу было мало. И Петр оказался в купе один. За стеной послышалась возня.

– Ну, чем вы недовольны? – прозвучал голос проводницы.

– Постель плохо застелена.

– Ну, нет у нас других!

– Тогда сама ложись сюда.

– Зачем?

– Улучшишь качество белья.

Опять возня. И голос проводницы:

– Пустите, кричать буду.

– Да хоть оборись. Кому ты блядюшка маленькая нужна.

Петр резко встал и пошел в другое купе. Двое мордоворотов пыхтя пытались завалить проводницу на полку.

Петр дал пинка одному. Тот яростно обернулся. И получил левой снизу. Голова мордоворота дернулась назад. Второй удар послал его в нокаут.

– Ах ты сука! – второй мордоворот бросил проводницу и надвигался на Петра. Он был покрупнее первого и являлся явно не таким легким противником.

Буробин не стал геройствовать. После Афганистана он уломал тестя на то, чтобы тот сделал ему разрешение на ношение оружия. И не расставался с пистолетом.

Вот и сейчас он вынул ствол и с ненавистью произнес:

– Сидеть, ублюдок!

Мордоворот ошалело сел.

– Когда остановка? – спросил Петр проводницу.

– Через тридцать пять минут.

– Вызовешь милицию, – приказал он ей.

Поначалу пришедший сержант явно не хотел снимать мордоворотов с поезда. Да и пистолет Петра вызвал у него гораздо больше сомнений, чем два потенциальных насильника.

Все же до чего же прав был товарищ Сталин в иных терминах, – подумал Петр. – Какой емкий термин «социально близкие». Однако мы этой близости реализоваться не дадим.

Другой, помимо разрешение на оружие, «прощальный подарок» тестя сыграл свою роль. Удостоверение консультанта ЦК КПСС подействовало на станционного пинкертона магически.

– Какие будут указания, товарищ Буробин? – побледнев пролепетал сержант.

– Чтобы эти уроды раньше, чем через пятнадцать суток не вышли. И умотали с твоей станции на другом поезде. Не на «Москва-Кинешма». Понял?

– Так точно!

– Тогда выполняй.

– Зря вы так, – сказала она ему потом. – Если захотят меня достать, все равно достанут.

– Не думаю, что захотят. Так, если случайно встретятся. Месть, знаете ли, чувство скорее аристократическое. Да, кстати, а чаем поить будете?

– Попозже. Но для вас могу и сейчас сделать.

– Что вы, спасибо. Попозже, так попозже. А что это вы одна? А напарница есть?

– Нет. Здесь постоянно проводников не хватает. А мы из студенческого отряда. Ивановский мед.

– О, да вы будущий доктор!

– Да, детский.

– Одна из самых благородных профессий.

Она немного смутилась.

– Да, наверное. Но я достаточно случайно пошла на эту специальность. У меня там тетя преподает.

Она не поняла, почему так откровенничает с этим пожилым по ее меркам человеком. Хотя только что он спас ее от унижений. Но все же.

Между тем, он предложил.

– Только, пожалуйста, не сочтите за наглость. Но предлагаю поужинать со мной. Когда у вас тут будет большой перегон без остановок?

– Через час сорок.

– Тогда жду. И, Бога ради, не подумайте ничего… – он вдруг отчаянно смутился, – ничего такого.

Они сидели у него в купе, пили коньяк из серебряных рюмочек, которые теперь входили в его «джентльменский дорожный набор». Он угощал ее невиданными деликатесами из цековских буфетов, и они говорили. Говорили обо всем.

О древних колдунах, устройстве Вселенной, его любимых управляемых грозах и землетрясениях, индийских йогах и модных в тот год экстрасенсах.

Он смотрел на чистое круглое личико этой девочки, и ему почему-то хотелось плакать от какой-то щемящей жалости к ней. От жалости ко всем таким, как она, чудным принцессам, которые не знают, что они принцессы, и кому так и суждено провести жизнь в этих раздолбанных вагонах, убогих квартирах, рядом с этими человекообразными мордоворотами.

И как же редко встретятся им на пути те, кто хотя бы смогут и решатся элементарно помочь, защитить или, тем более, одарить.

Она смеялась его шуткам, удивленно распахивала глаза на его откровения из области на грани науки и мистики.

Вообще, у нее были чудные глаза. Голубые, чистые с удивительно красивым разрезом. «В разлет», как говорят о таких. Когда она смеялась, глаза лукаво сощуривались. И напоминали ему кого-то.

Кого?

Рысь. Точно. Если бы рысь могла смеяться, наверное, она точно так же лукаво щурила бы свои глазки на круглой мордочке.

– Знаете, мне хочется назвать вас «Рыськой». Вам никто не говорил, что вы похожи на смеющегося рысенка?

– Нет.

Коньяк к исходу ночи изрядно вскружил ей голову. И она смело сказала:

– А мне хочется назвать вас «дяденька волхв». Не обидитесь?

Он рассмеялся.

– Мы чудно проговорили. И путь пролетел незаметно. Знаете, я хочу подарить вам на память о нашей встрече один талисман.

Он снял брелок с ключей. Этот брелок был куплен им в Кабуле в одной лавке. Хозяин уверял, что это настоящий цейлонский звездчатый сапфир. Такая ценность в качестве брелка для ключей? Нонсенс. Но он купил его. И таскал всегда с собой на связке ключей.

– Что это?

Она осторожно взяла красивый камешек в грубой оправе с маленьким колечком, позволяющим пристегивать его, куда захочешь.

– Хозяин лавки говорил, что это цейлонский звездчатый сапфир. Откровенно говоря, не знаю. Но смотрится неплохо. И так подходит к вашим глазам.

Она смущенно потупилась.

– Не отказывайтесь. Пусть это будет подарок дяденьки волхва Рыське. И пусть он принесет вам счастье.

– Спасибо… Спасибо, дяденька волхв.

Вся страна смотрела телевизор. Давно такого не было, чтобы народ искренне интересовался политикой. Давно.

А вот ему было все равно. Это часто случалось в жизни Петра, ему было не интересно то, что интересовало других. Вернее, интересовало, конечно. Но именно во времена всплеска этого массового увлечения чем-то у него оказывались свои дела, которые были решающими в его жизни. И он холодно проходил мимо поклонения кумирам, олимпиад, чемпионатов по футболу и прочих, тому подобных вещей.

Сейчас вроде бы ничего у него не было. Но массовый интерес к политике нового генсека его обходил стороной. Впрочем, сочувствие начавшееся обновление у него вызывало. Но не более того.

Буробин лениво потянулся на диване и пультом выключил телевизор. Неплохое изделие, этот пульт, – подумал он. – Жаль, только на импортных теликах такое есть. И сколько же убожества сразу стало заметно, как только мы получили возможность сравнивать нашу жизнь с жизнью в нормальных странах.