Бруно готовил, как всегда, и когда они накрыли на стол и приготовили салат, мужчины собрались у люка между кухней и баром. Обычно они шутили и сплетничали, но на этот раз у них на уме была только одна тема.

«Все, что я могу сказать, это то, что у нас пока нет никаких твердых улик, а значит, и явного подозреваемого нет», — сказал им Бруно, разбивая дюжину яиц, разжигая гриль для стейков и бросая на сковороду кусочек несоленого сливочного масла. Он начал нарезать трюфель очень тонкими ломтиками. «У нас есть несколько зацепок, которым мы следуем. Некоторые указывают в одну сторону, некоторые в другую, и о некоторых из них я не знаю, потому что я нахожусь на периферии этого расследования. Это все, что я могу сказать».

«Сын доктора был арестован вместе с бандой головорезов из Национального фронта», — сказал Ксавье. «Это мы знаем».

«Возможно, это не связано», — сказал Бруно.

«Это выглядит взаимосвязанным», — сказал Мишель. «Головорезы из Национального фронта и свастика, вырезанная на груди бедного старого ублюдка. Кто еще мог это сделать?»

«Возможно, убийца сделал это, чтобы бросить тень подозрения на кого-то другого», — предположил Бруно. «Вы об этом подумали?»

«Сын какого доктора?» — спросил Ролло.

«Геллетро», — сказал Ксавье.

«Молодой Ричард?» — испуганно переспросил Ролло. «Он все еще в лицее».

«На этой неделе он прогуливал учебу в лицее. Он подделал записку от своего отца», — сказал Бруно, бросая взбитые яйца в шипящее масло и свежий чеснок. Когда основа для омлета начала готовиться, он бросил туда нарезанный трюфель и покрутил сковороду.

«Из Национального фронта? Ричард?» Переспросил Ролло с недоверием в голосе. «Я понятия не имел, когда он учился в здешнем колледже. Ну, тогда он был моложе».

Он сделал паузу. «Ну, я полагаю, что было одно дело, драка с одним из племянников Мому, но ничего серьезного. Два разбитых носа и несколько обзывательств, обычное дело. Я отстранил их обоих от занятий на день и отправил записку родителям.»

«Драка с арабом? С одним из племянников Мому, а потом убивают отца Мому?» — сказал барон. «Звучит многозначительно. Что это было за обзывательство?

Сейл бер — грязный араб, что-то в этом роде?»

«Что-то вроде этого», — натянуто сказал Ролло. «Послушайте, я не имел в виду… это была просто одна из тех драк, в которые ввязываются мальчишки. Это происходит постоянно, мы это знаем.

Мне не следовало упоминать об этом.»

Они замолчали, все глаза были устремлены на Бруно, который поднял и наклонил тяжелую железную сковороду, сделал два стратегических толчка деревянной ложкой и бросил зелень в жидкую смесь, прежде чем перевернуть гигантский омлет сам на себя. Не говоря ни слова, они все гурьбой подошли к столу и сели. Барон разлил вино, а Бруно подал превосходный омлет, земляной аромат трюфелей только начал ощущаться, когда он разложил его на шесть тарелок.

«Один из твоих лучших помощников, Бруно», — сказал барон, разрезая большой деревенский батон на кусочки, прижатые к груди ножом «Лагуйоле», который он достал из чехла на поясе. Он не пытался сменить тему, поскольку все мужчины понимали, что было сказано что-то важное и на этом дело нельзя было останавливать.

«Но ты упомянул об этом, мой дорогой Ролло», — продолжил барон, возвращаясь к теме. «И теперь ты должен удовлетворить не только наше любопытство, но и судебные вопросы, которые это должно вызвать. Наш друг Бруно, возможно, слишком деликатен, чтобы настаивать, но вы понимаете, о чем идет речь».

«Это были просто мальчишки», — сказал Ролло. «Ты же знаешь, какие они. У одного разбит нос, у другого подбит глаз, а потом они лучшие друзья». Он переводил взгляд с одного на другого, но ни один из них не встретился взглядом с Ролло.

«Ну, так это были они?» — спросил Мишель.

«Они были кем?» — рявкнул Ролло. Бруно видел, что ему не нравится, как все это происходит.

«Они стали лучшими друзьями?»

«Они больше не дрались».

«Друзья?»

«Нет, но это ничего не значит. Они поладили. Мому даже пригласил мальчика к себе домой, усадил его поужинать с семьей, чтобы он мог сам убедиться, что они всего лишь еще одна французская семья. Никакой разницы. Мому сказал мне, что ему понравился этот мальчик. Он был умным, уважительным. Уходя, он брал цветы».

«Это была бы идея его матери», — сказал Ксавье.

«Она слева, не так ли?» Спросил Мишель.

«Зеленая», — сказал Ксавье, который внимательно следил за подобными высказываниями. «Она участвовала в кампании против загрязнения окружающей среды лесопилкой. На кону тридцать рабочих мест, а эти придурковатые Эколо хотят их закрыть.»

«Я имею в виду, что Ричард не услышал бы ничего из этой антииммигрантской чепухи дома. Его мать — зеленая, а доктор, похоже, не имеет никакого отношения к политике», — продолжил Мишель. «Так где же он это подобрал?»

«Я думаю, в постели», — сказал Бруно. «Я думаю, он влюбился в ту девушку из Лалинде, которая в прошлом году дошла до полуфинала по теннису, и она была довольно далеко впереди.

Она хорошенькая штучка, и он был без ума от нее.»

«Этого не может быть», — сказал Ролло. «Эта драка произошла три года назад, когда они учились в здешнем колледже. Им было по тринадцать или около того. И юный Ричард познакомились с девушкой только на турнире прошлым летом.» Он взял свой бокал, как будто собирался залпом выпить вино, но опомнился и с наслаждением понюхал «Сент-Эмильон», а затем сделал глоток. «Когда он ушел от меня, он был прекрасным мальчиком, хорошим учеником, гордостью города. Я думал, что он мог бы продолжить учебу в Париже, в Sciences-Po или Политехническом институте».

«Вместо этого, похоже, это может стать тюрьмой для вашего замечательного мальчика», — сказал барон, вытирая ломтиком хлеба все остатки маслянистого яйца со своей тарелки.

Обычно Бруно не пил по утрам, но суббота была исключением. Это был день небольшого рынка Сен-Дени, обычно ограниченного открытым пространством под мэрией, где владельцы прилавков выставляли свои фрукты и овощи, домашний хлеб и сыры между древними каменными колоннами.

Стефан, фермер-молочник из холмистой местности вверх по реке, припарковал свой изготовленный на заказ фургон на автостоянке, чтобы продавать молоко, масло и сыры. Он всегда устраивал небольшую запеканку, разламывание корочки, примерно в девять утра, через час после открытия рынка. Для Стефана, который вставал в пять, чтобы пасти своих коров, это было что-то вроде утреннего перекуса, но для Бруно это всегда был первый кусочек по субботам, и он запивал маленький бокал красного вина толстым ломтем хлеба с начинкой из кроличьего пюре Стефана. Вино принадлежало молодому Раулю, который унаследовал бизнес своего отца по продаже вин на различных местных рынках. В этот день он привел с собой молодое вино «Кетес де Дюра», известное прежде всего своим белым вкусом, но он подумал, что это красное было особенным. Оно, безусловно, было лучше того бержерака, который Бруно обычно пил по утрам в субботу.