Когда они добрались до реки, Мирина и Пентесилея слегка отстали, чтобы убедиться, что их подруги благополучно минуют мост. И в этот момент мимо уха Мирины пролетело копье, так близко, что она ощутила его движение. Инстинктивно повернувшись и подняв щит, она почувствовала зловещие удары еще двух копий, брошенных с такой силой, что она едва удержалась в седле. Видя, что наконечники копий так глубоко вонзились в бычью шкуру, из которой был сделан щит, что от него теперь не было никакой пользы, Мирина отшвырнула его и схватила висевший на ее спине лук.

Один… двое… трое мужчин ничего не успели сделать, чтобы увернуться от ее стрел; четвертый сумел пригнуться и подскакал к Пентесилее. Его бронзовый меч отразил последние лучи садившегося солнца, когда он свободной рукой отпихнул ее щит.

Слишком занятая тем, чтобы успокоить свою лошадь, Мирина не заметила удара; она лишь увидела, как тело Пентесилеи падает в Скамандр в потоке крови и как его уносит течением.

И тут Мирина оказалась отрезанной от остальных. Двое греков перегородили дорогу на мост, а другие уже окружили ее сзади. Выдернув из-за пояса минойский топор, который Парис некогда отобрал у нее, но который отыскала Лилли, расспрашивая всех с невинным видом, Мирина огляделась, чтобы определить, кто первым окажется достаточно близко от нее… И едва не пропустила размашистый удар грека, убившего Пентесилею. Лишь инстинкт выручил ее, заставив отклониться в сторону в самый момент удара, но от неожиданности она потеряла равновесие, соскользнула с лошади и полетела вперед головой на песок.

Хохоча над ее падением, мужчина спешился и пошел за ней к краю воды, явно рассчитывая, что отправит ее вслед за Пентесилеей одним ударом меча. Но когда он уже был уверен, что Мирина, покрытая грязью, от него не уйдет, она замахнулась и метнула топор точно в центр его груди, так беспечно открытой. Однако из-за неправильного угла топор не врезался в тело мужчины, а лишь ударил его так, что заставил с рычанием согнуться и потерять равновесие. Мирина, не задумавшись ни на мгновение, схватила грека за наплечную перевязь и дернула что было сил… И убийца Пентесилеи исчез вслед за своей жертвой в бурных водах реки.

Задыхаясь от напряжения и плохо соображая от страха, Мирина не понимала, то ли ей лучше остаться там, где она была, в опасной близости от воды, то ли попробовать подняться по скользкому берегу. В любом случае ей пришлось бы столкнуться с десятком мужчин… Что вряд ли обещало удачный исход. Она уже подумала, не прыгнуть ли ей в реку вперед ногами и не позволить ли Судьбе решить: жить ей или умереть…

Но тут она услышала пронзительный, улюлюкающий охотничий вопль дочерей Отреры. И мужчины тоже его услышали. Недоверчиво оглянувшись, они вдруг попятились от речного берега, взглядами ища своих коней… Но было уже слишком поздно. Мирина, посмотрев в сторону звука, увидела отряд сестер Пентесилеи, возвращавшихся к мосту бешеным галопом с луками в руках. И в одно мгновение стрелы пронзили всех до единого греков.

Однако приближались уже и другие греки – кто-то верхом, кто-то на своих двоих, – и каждый из них горел жаждой мести. Среди них был Менелай, вооруженный сразу несколькими копьями и, по-видимому, желавший сровнять с землей ненавистный город.

Быстро выбравшись на берег и вскочив в седло, Мирина поспешила к мосту, пока это было возможно, боясь ударов копий, которые, как она понимала, скоро полетят в нее. Она тоже кричала, как дочери Отреры, подбадривая их, но гадая при этом, как скоро их остановят.

Однако мужчины, вооруженные копьями и мечами, были так тяжелы для лошадей, что женщины продолжали оставаться вне досягаемости и даже увеличивали расстояние между собой и преследователями, пришпоривая лошадей и мчась через Скамандрийскую равнину к спасительным стенам Трои.

– Закройте ворота! – закричала Мирина, как только вместе с сестрами очутилась наконец в крепости. – Скорее!

Когда колоссальные деревянные двери захлопнулись и были заперты на гигантский засов, Мирина услышала яростные вопли греков.

– Открывайте, вы, трусливые недоноски! – ревели они, колотя по доскам. – Это и есть ваша прославленная троянская храбрость? Вы позволяете женщинам сражаться вместо себя?

Позже тем же вечером, вернувшись во дворец вместе со своими мрачными подругами, Мирина обнаружила, что Парис ждет ее возле конюшен. Он ничего не сказал, просто смотрел на Мирину с выражением, которое она уже видела прежде на его лице, но которого до этого момента не понимала. Парис скорее просил прощения, чем обвинял, и девушка поняла, что он давно уже разглядел в ее поступках свою собственную судьбу и не винил ее в этом.

Мирина проснулась перед рассветом от ужасного кошмара и принялась отчаянно шарить руками в темноте вокруг себя в поисках Париса. Он все еще был здесь и спал рядом с ней.

Затем они три дня провели в хижине в горах. За это время они успели оплакать греческую царевну и подготовиться к суду знатных людей, который должен был решить, кто именно виноват в смерти Елены. Предполагалось, что между Менелаем и Парисом должна была состояться схватка. Агамемнон был слишком вне себя, чтобы вернуться в Микены, не добившись правосудия, и именно он попросил молодых людей решить вопрос традиционным способом.

И прежде чем его отец успел хоть как-то отреагировать, Парис принял вызов. Менелай ушел из дворца так же тихо, как и пришел, склонив голову, оплакивая невесту, лица которой он даже не видел до того момента, как Елена упала перед ним, пронзенная его же собственным копьем.

В тот же вечер Парис увез Мирину в лесную хижину, чтобы они могли провести вместе хотя бы три ночи до страшного дня. Но ни один из них не мог полностью насладиться сельской тишиной, которой оба давно и страстно желали. Потому что, хотя Парис и держался так, словно ничего не случилось, Мирина с ума сходила от тревоги и то и дело плакала, несмотря на уговоры Париса.

И в это последнее утро, проснувшись еще до рассвета, Мирина искренне подумала, что лучше было бы ей никогда не встречать Париса… Потому что тогда его жизни бы ничего не угрожало. И если бы она знала, что без нее Парис мирно доживет до преклонных лет, она была бы счастлива видеть его женатым на ком-то еще, на какой-нибудь нежной и послушной девушке…

– В чем дело? – прошептал Парис, почувствовав печаль Мирины и заключая ее в свои объятия. – Снова дурной сон?

Мирина попыталась подавить слезы, но их было слишком много.

– Ну почему все должно быть именно так? – Она прижалась лицом к груди Париса. – Почему мы не можем остаться здесь, в лесу?

Парис вздохнул:

– Так уж устроен мир, любовь моя. Мужчины сражаются, а женщины плачут. Некоторые вещи никогда не меняются.

– Я была бы счастлива сразиться вместо тебя, – пробормотала Мирина. – Он бы меня убил, зато ты остался бы в живых…

– Тсс! – Парис провел рукой по ее волосам. – Ты так говоришь, словно я уже умер. Неужели ты настолько не веришь в мое воинское искусство?

Мирина резко села в постели:

– Ты знаешь, что я ценю твои умения очень высоко. Никто не может быть так же совершенен, как ты, во всех отношениях. Но греки хитры и коварны, ты сам это повторял много раз. А уж этот Менелай… – Мирина вздрогнула. – В его глазах такой холод, как будто для него жизнь и смерть – одно и то же.

– Иди ко мне, – Парис привлек Мирину к себе, – и расскажи мне побольше о моих совершенствах.

– Ох, прошу тебя, – шепотом откликнулась Мирина, целуя его в щеку и вдыхая его запах – запах, который принадлежал только Парису и который не могли смыть никакие купания. – Ну разве мы не можем вместе с другими сбежать отсюда и жить среди касков? У нас есть кони и оружие. Мы можем охотиться…

– Да, мы можем это сделать, – ответил Парис, гладя кожу Мирины. – Мы можем жить в лесной хижине где-нибудь в глуши, где никто не рассуждает о чести и бесчестии. А когда у нас появится первый малыш, мне придется охотиться в одиночку, оставляя тебя дома с младенцем на руках. – Парис вздохнул. – Но разве ты не видишь, любимая, что такая жизнь – это и не жизнь вовсе? Этот город имеет свои законы и традиции именно потому, что они необходимы для благополучия людей.