– Бекки! Я только что перелетела через Средиземное море…

– Знаю! – Она раздраженно взмахнула руками. – Хорошо. Дело вот в чем… Я знаю, знаю, ты мне говорила, что не надо этого делать, но…

– Ты показала мистеру Телемакосу фотографию мистера Людвига?

Вообще-то, это не было вопросом. При всей ее профессиональной честности Ребекка была просто не способна хранить какие-то тайны. Даже в детстве мне приходилось предотвращать ее встречи с моей матерью, когда мы замышляли какое-нибудь озорство, чтобы она не выболтала все наши планы в самый неподходящий момент. А став взрослой, я иной раз гадала, не была ли моя собственная склонность к скрытности защитной реакцией против абсолютной несдержанности моей подруги.

Что касается мистера Телемакоса, он был типичным представителем тех квазиакадемиков, которых я всеми силами старалась избегать. Ребекка, некогда подпавшая под его чары на университетском симпозиуме в Афинах, постоянно твердила мне, что этот греческий «оракул», как она его называла, ужасно хочет познакомиться со мной и, возможно, даже предложить участвовать в их проекте. Но до сих пор я не предпринимала никаких шагов к тому, чтобы встретиться с этим эксцентричным самоучкой, отчасти потому, что путешествие в Грецию было мне не по карману, а отчасти из-за того, что боялась: моя научная репутация может оказаться запятнанной, если мое имя свяжут с Телемакосом.

– Не вздумай связываться с этим шарлатаном, – сказала Катерина Кент, когда я поинтересовалась ее мнением. – У него нет никакого серьезного диплома, ни единой публикации… Он же просто школьный учитель, черт побери!

Но Ребекка, при всей ее одержимости академической точностью, отрицала любые домыслы на его счет. Мистер Телемакос стал для нее чем-то вроде добродушного дядюшки, какого она никогда не имела, и – я была в этом уверена – весьма благожелательным слушателем ее обильных сплетен.

– Да, я отправила ему снимок по электронной почте. – Ребекка не проявила даже намека на раскаяние, наоборот, вид у нее был определенно победоносный. – И ты должна поблагодарить меня за это! Если бы не мистер Телемакос, я бы никогда и не узнала, что здесь нашли такой диск. Говорю же тебе: этот человек помнит абсолютно все! Он сразу определил, что надписи на твоем снимке идентичны символам на диске в нашем хранилище… А ведь он видел эту табличку всего один раз, двадцать лет назад! Ужасно круто. Тут только одна проблема… – Ребекка взглянула на наручные часы и поморщилась. – Руководитель раскопок не должен об этом знать, а он возвращается завтра утром.

– А почему ему нельзя знать?

Ребекка прищурилась:

– Да потому что он меня терпеть не может. Уверена, целыми днями он только и делает, что ищет причины меня уволить. – Ребекка отвернулась и посмотрела в окно. – Ты ведь меня знаешь. Когда люди неверно определяют даты или слишком уж переоценивают свои находки… Я просто не могу не высказаться!

Я ждала, что она продолжит, но Ребекка только тяжело вздохнула.

– Ох уж эта твоя несдержанность, – сказала я наконец, заставляя заткнуться внутренний голос, напоминавший мне, что все это я уже слышала раньше.

Никто – от самого жалкого первокурсника до важного профессора, – никто не мог уберечься от страстной любви Ребекки к фактам. И для меня продолжало оставаться загадкой, как мистер Телемакос умудрялся втиснуться в ее стандарты.

– Но ты здесь уже три года, – продолжила я. – Ты здесь практически хозяйка.

– Уже нет, – грустно улыбнулась Ребекка.

Глядя на Ребекку в стареньком платье, со все еще мокрыми от дождя волосами, я вдруг увидела в ней маленькую девочку, которую так хорошо знала, но почти забыла, – дочь викария, которой отчаянно хотелось увидеть весь мир, но которая в глубине души отчаянно его боялась.

– Хорошо. – Я встала. – Тогда давай посмотрим на нее прямо сейчас.

– Это не так-то просто, – покачала головой Ребекка. – Может, нам следует попросить Ника…

– Ни в коем случае! – Я уставилась на Ребекку, пытаясь понять, как я умудрилась не донести до нее все свои подозрения насчет Фонда Акраб. – В Дубае кто-то страдает повышенным интересом к бабулиной системе письма. И пока этот кто-то не представится мне лично и не объяснит, какого черта вообще происходит и как во все это вписываются амазонки, я им ничегошеньки не отдам. Да, я расшифровала надписи в том храме, и – да, они заплатили мне, но на этом все. Им не заставить меня снова на них работать, потеряв при этом свободу. Та табличка совершенно не касается Ника. Не его это дело. Поняла?

– Как скажешь… – Ребекка прикусила губу в молчаливом протесте. – Но мы не успеем посмотреть до ужина.

– Тогда мы вот что сделаем. – Я принялась расхаживать по комнате, чтобы разобраться в собственных мыслях. – Ты как-нибудь отвлечешь Ника, пока я буду рассматривать тот диск. Насколько я понимаю, он не станет следить за каждым моим шагом. А когда завтра вернется твой драгоценный руководитель раскопок, я улечу. Конец истории. – Я с воодушевлением посмотрела на Ребекку, в душе радуясь собственному плану. – Где, ты сказала, хранится табличка?

– Ну… – Ребекка смущенно посмотрела на меня. – В этом-то вся загвоздка…

Мы довольно рано поужинали в таверне «Пасифая», расположенной совсем рядом с руинами Кносского дворца. Дождь наконец прекратился, оставив все вокруг мокрым и довольно холодным, но когда мы сидели под оливковыми деревьями, ронявшими капли во внутренний сад, оранжевый взрыв заката прорвался сквозь остатки тумана, чтобы напомнить нам, кто в конце концов царствует в небе.

– Расскажите же мне об этом Минотавре, – сказал в какой-то момент Ник, выжидающе глядя на меня. – Наполовину человек, наполовину бык. На какую именно половину, хотелось бы знать?

– Ох, да какая разница? – Я отвернулась, все еще огорченная его присутствием. – Вот уж не тема для разговора за столом.

– А почему нет? – Ник посмотрел на Ребекку. – Мне просто хочется знать, как это можно стать наполовину быком. Любопытно.

– Хорошо. – Ребекка улыбнулась ему, и я буквально пришла в восторг оттого, что она держалась так, словно мы не замышляли ничего тайного. – Согласно мифу, у здешнего царя Миноса была супруга Пасифая, именем которой, кстати, и названо вот это заведение… Что наводит на определенные мысли. – Ребекка кивком указала на вход в таверну и на вывеску над дверью. – Бог знает, что на самом деле случилось с этой бедняжкой, но считается, что она полюбила быка, а результатом этой любви стало некое чудовище с бычьей головой и человеческим телом.

– Что значит «результатом»?

– Ну… – Ребекка покраснела. – Якобы царица велела соорудить деревянную пустотелую корову и поставила ее на лугу поблизости от того быка. Ну, думаю, она сочла, что… что так дело пойдет легче. Ну, как бы то ни было, в итоге она родила жестокого людоеда Минотавра, которого держали в темном лабиринте под царским дворцом. Легенда гласит, что афиняне были вынуждены каждый год посылать на Крит семь девушек и семь юношей в качестве жертвы чудовищу, и они послушно погибали из года в год, пока Тесей не присоединился обманом к этой группе. Он убил Минотавра и сумел выбраться из лабиринта с помощью клубка пряжи.

– И как бы вы объяснили подобный миф? – продолжал любопытствовать Ник. – Могут у него быть какие-то исторические корни?

Ребекка просияла. Как раз такие вопросы она просто обожала.

– Без сомнения, – заявила она, – в античные времена на Крите существовал культ быка, и нельзя полностью исключить тот факт, что он мог включать в себя и практику человеческих жертвоприношений, совершаемых жрецами в бычьих масках. А из этого вполне могла возникнуть и мифическая фигура ужасающего Минотавра.

– А лабиринт? Он что, до сих пор существует?

– Ну, это как посмотреть. – Ребекка склонила голову набок, в сторону руин дворца. – Большинство археологов уверены, что в древности слово «лабиринт» означало «дворец». В конце концов, это ведь было гигантское здание с запутанными переходами, и конечно, оно могло пугать гостей, даже без Минотавра.