«Пошли… Значит, вместе?.. А зачем вместе? Вдвоем не так страшно, но если что-то… Если эта ржавая проволочка…»

Он сел на корточки и очень осторожно, стараясь не звякнуть замками, застегнул портфель. Лицо у портфеля было хмурое и боязливое.

— Тим, — сказал Славка, — яхту оставлять нельзя. Тим удивился:

— Разве сейчас нам до яхты?

— Все равно, — сказал Славка. — Зачем идти вдвоем? Ты отведи «Маугли», а я эту штуку отнесу… Ну чего ты смотришь? Отнесу, и ничего не случится.

— Ты с ума сошел? — жалобно проговорил Тим. Но Славка не сошел с ума. Наоборот, он понял: сумасшедшими надо быть, чтобы идти вдвоем. И он понял еще, что надо говорить честно.

— Тимсель, — сказал Славка ласково. — Ну, пожалуйста, не спорь. Ну, ты же понимаешь… Зачем рисковать обоим?

Тим, нагнувшись, отколупывал от колен плоские плотно прилипшие ракушки. Не поднимая головы, он сказал:

— Тогда уводи яхту ты. Ты капитан.

Это была правда. И Славка… Славка даже обрадовался в первую секунду! Но тут же представил, как Тим, согнувшись набок от тяжести, уходит через поросший бурьяном пустырь. И почувствовал Славка, что смотреть на это он не сможет.

«Гадина проклятая, свалилась на нашу голову! — мысленно сказал он снаряду. И тут же испугался: — Нет-нет, не гадина. Только лежи спокойно. Совсем спокойно…»

И он сказал Тиму то, что обязан был сказать, раз уж так получилось:

— Тим… Если я капитан… Капитан должен быть, где… труднее, — Он не решился сказать «опаснее».

— А я не справлюсь с яхтой, — не глядя на Славку, отозвался Тим.

— Не валяй дурака.

Тим выпрямился. У него были решительные зеленые глаза.

— Славка, давай по-честному. Бросим жребий.

«Давай!» — чуть-чуть не сказал Славка. Но не сказал, потому что это было бы как раз не по-честному.

Конечно, ничего страшного не случится, он в этом уверен. Но… если все-таки… Тогда что он скажет матери Тима?

«Тетя Маша, так получилось. Мы тянули жребий. Я не виноват, что выпало ему…»

А если наоборот? Если что-то с ним случится, со Славкой? Тогда что скажут его маме?

Ну почему здесь не появится ни один взрослый?! Что за проклятое такое невезение? И ждать уже нельзя. Пацаны могут вернуться в любую минуту.

Славка решился:

— Тим, не надо жребия, не обижайся.

Они всегда во всем были равны. До сих пор. Но сейчас стало по-другому. Тим не мог отказаться от жребия, а Славка мог, он имел право. Но он еще не сказал об этом. Он сказал о другом:

— Не обижайся, Тим, но я сильнее. И я к своему портфелю привык… И я умею толчки и рикошеты рассчитывать: не упаду не споткнусь. Мне легче.

— Это нечестно, — сказал Тим.

Тогда, глядя в сторону. Славка наконец сказал:

— Тим, я командир яхты. Мы сейчас считаемся в плавании.

— Ну и… что? — тихо спросил Тим.

— Тим, — сказал Славка. — Ты не сердись… Командир имеет право приказывать.

У Тима стало чужое лицо.

— Ты мне приказываешь?

— Да, — чуть не плача, сказал Славка.

— Есть, капитан, — откликнулся Тим, глядя мимо Славки. — Слушаюсь, капитан.

Он это спокойно произнес, без всякой насмешки. Но ох как тошно стало Славке. И, глядя, как Тим идет к яхте. Славка отчаянно сказал:

— Ты думаешь, мне в герои хочется? Дурак ты… Тим! Ну, не злись! Нельзя же иначе!

— Я ничуть не злюсь, — не оборачиваясь, ответил Тим. Нагнулся и стал распутывать цепь.

— Ты… знаешь что? — нерешительно проговорил Славка. — Ты ошвартуй «Маугли» и подожди меня на базе. Я быстро…

Тим грохнул цепью о палубу и столкнул «Маугли» с песка. Вошел в воду по колено и прыгнул в яхту. По-прежнему не глядя на Славку, он ответил:

— Я ошвартую яхту. Но после этого плавание кончится, и тогда ты мне уже не командир. Я сам знаю, что мне делать.

«Вот мы и поссорились», — подумал Славка.

Но надо было идти. Главное сейчас — чтобы идти. Чтобы скорее избавиться от страшного груза. Остальное будет потом: они помирятся с Тимом, который все поймет; они опять вдвоем сядут на «Маугли»; они обсудят с Тимом, как избавить Славкину маму от писем из Усть-Каменска; они завтра пойдут купаться на Качаевку и возьмут Валентину и Диньку…

…Если проржавевший спуск взрывателя не окажется слишком хрупким.

БЕЛАЯ ДОРОГА

Потом Славке много ночей подряд будет сниться эта дорога. Светлая, почти белая земля с блестками кремния. Бесконечная дорога, белый бред под палящим солнцем…

Он вышел на эту дорогу не сразу. Сначала был пустырь с колючей травой и сухими раковинами улиток. Они хрустели под кроссовками. Славка решил было спрятать снаряд в этой траве и сбегать за помощью, но на пустыре паслись козы, и, значит, здесь в любую минуту могли появиться люди.

За пустырем тянулись домики и сады окраины. Обходить их пришлось бы очень далеко, и Славка пошел по улице. Он понимал, что делать этого не следует, нужно держаться подальше от людей. Но понимал он и другое: если идти в обход, не доберешься до моря и к вечеру. Тим явно ошибся, когда сказал, что до обрывов полтора километра. Он, видимо, не очень хорошо знал эти места.

К счастью, улица оказалась почти безлюдной. Только дважды промчались навстречу мальчишки-велосипедисты. Славка оба раза каменел от страха, будто встречные люди могли разбудить и встряхнуть снаряд…

Страх был непостоянный: он приходил волнами. Иногда он накрывал Славку с головой — Славка леденел и замирал, и не спасало от холода солнце, которое жгло спину и плечи сквозь темно-синюю рубашку. Казалось, что вот-вот, сию секунду ударит грохот… Потом страх откатывал, и Славка ругал себя трусом, сопляком и нервной барышней. С минуту казалось, что все случившееся — пустяк. Что железная болванка, лежащая в Артемкиных объятиях, не опаснее, чем старинный литой утюг бабы Веры. Но минута проходила, и опять наваливался страх.

Один раз Славка услышал в портфеле тихий, но отчетливый щелчок. Он оцепенел на секунду. Потом осторожно (быстро, но очень осторожно) поставил портфель в дорожную пыль и кинулся в кювет, в жесткую траву. И залег там, прикрыв голову руками.

Хорошо, что никого на улице не было.

Славка полежал, приподнял голову. Портфель стоял посреди улицы, и квадратная физиономия была у него виноватой. Славка понял, что щелкнул язычок разболтанного замка.

После этого страх ушел надолго. Славка даже стал насвистывать. Он спокойно добрался до конца улицы.

И тогда он увидел дорогу.

Узкая, прямая и длинная, она уходила в направлении моря. Но моря Славка не увидел. Дорога шла вверх и словно втыкалась в небо. Нужно было подняться до перевала. С двух сторон дорогу стискивали побеленные каменные заборы. За ними поднимались острые кипарисы. Наверно, там были большие сады.

«А может быть, кладбища. Подходящее место, — подумал Славка и тут же одернул себя: — Не распускайся!»

Он ступил на эту дорогу с твердой белесой землей, почти горячей от солнца. Белый блеск резал глаза. Даже небо теперь было не голубым, а светло-стальным и беспощадным.

От тяжести ныли руки и болели плечи. Славка осторожно перекладывал портфель из руки в руку, но ставить его на дорогу не решался. Не хотел лишних толчков. Портфель приходилось держать на отлете, чтобы жесткая нижняя кромка не чиркала по ноге и чтобы случайно не ударить коленом.

У Славки опять появилась мысль: спрятать портфель в укромном месте и сбегать за кем-нибудь. Но здесь, на дороге, сделать это было нельзя. Ни ямы, ни камня, ни заросшего травой кювета. Ровная твердая земля подходила прямо к белым стенам. У подножия стен росли кустики пыльной травы, но в них не спряталась бы даже улитка.

Дорога была как судьба: не избавишься от груза и никуда не убежишь. В каменных заборах — ни калитки, ни щели, ни выхода в переулок. Оставалось идти вперед, а что впереди — неизвестно. И путь казался бесконечным.

Тогда Славка стал думать, что все равно это кончится. Все равно он выйдет к обрыву и кинет снаряд в воду. И станет хорошо и спокойно. И он побежит к Тиму, чтобы скорее помириться. И Тим скажет: «Ох и натерпелся я из-за тебя, Славка…»