Среди редких уцелевших жителей разгромленного города ходил слух, что одноногий яличник дед Матвей в одном из береговых, заливаемых волнами гротов нашел тело длинноволосого мальчишки. Хотел уже, помолившись, схоронить на берегу, но хлопчик вдруг зашевелился, что-то сказал не по-нашему. Вроде бы, дед выходил найденыша, только почему-то прятал от людей. Вскоре, однако, старик помер, а мальчонку так никто и не видел. Правда это или нет — разве узнаешь? В те времена, в последние дни осады, а затем — в смутные дни перемирия, случалось всякое…

Суд над солдатами, кажется, не состоялся.

Маршал был обласкан императором за славную победу. Но историю на бастионе "Каменный лев" многие офицеры ему не забыли. Как не забыли и прозвище — Тюлюппэ.

Новоиспеченный капитан Бордо за день до перемирия был убит штуцерной пулей, прилетевшей с Правого берега.

В семидесятых годах девятнадцатого века среди европейских репортеров-путешественников был известен фотограф Даниэль Дегар, автор многих снимков. сделанных в африканской саванне и на берегах Амазонки. Впрочем, сомнительно, что это т о т с а м ы й Даниэль. А если тот, значит, он все-таки преодолел морскую болезнь. Ведь в Африку и Южную Америку на воздушном шаре было не долететь. По крайней мере, в те времена. Только Жюль Верн, на радость мальчишкам, сочинил про это фантастический роман…

И в любом случае Даниэль Дегар и Виктор Астахов едва ли что-то знали друг о друге. Ведь бумажку с адресом у барабанщика отобрали при допросе…

Но конец неясен даже не из-за этой неизвестности. Грустно другое. Маленький барабанщик Второго Колониального полка никогда не узнал ответа на свой вопрос: "Зачем мир устроен так, что люди все время убивают друг друга?" И не узнал бы, доживи он хотя бы и до нынешних времен.

Потому что и в наши дни ответа нет.

Оська с разбега пересек пустой солнечный двор. Запрокинул голову. Поймал на затылке чуть не слетевшую бейсболку.

— Чудовище! Эй, Чудовище!

Двор обступали квадратом старые двухэтажные дома. С длинными балконами. На балконах неподвижно висело белье. Был конец мая, но стояла уже не весенняя, а густая летняя жара. В щелях ракушечных плит синел цикорий. У высохшего колодца утомленно доцветал кривой каштан-пенсионер. В этот полуденный, разморенный солнцем час на дворе должна была стоять сонная тишина. А тут — нате вам:

— Чудовище! Анаконда! Ну, где ты?!

Из-за стеклянной звякнувшей двери возникла Анка. С закутанной в полотенце головой (наверно, снова красила волосы).

— Осище, ты опять дразнишься! Я скажу маме!..

— Держи! — Оська метнул вверх увесистый школьный рюкзачок (кепка при этом все-таки упала). Анке куда деваться-то — поймала “посылку”.

— Осина ненормальная! Я все равно скажу ма…

— Скажи, что я в редакцию, а потом в порт! — Он подхватил бейсболку и замелькал навечно загорелыми икрами и локтями.

— Стой! Почему ты не в школе?! У вас же контрольная! Я скажу ма…

— Отменили! — донеслось из-под арки вместе с убегающим щелканьем сандалий.

Контрольную и правда отменили. Только не для всех, а для Оськи.

Когда на доске были написаны оба варианта с примерами и задачами, математичка Роза-Угроза вдруг скандально заявила:

— Чалка! Еще решать не начали, а ты уже пытаешься списать у соседа!

Чалка — это Оськина фамилия.

— Чего я пытаюсь списать! У него же другой вариант!

— Значит, пялишь глаза через проход в тетрадку Юхновской!

— Чего пялить, если у нее еще ни цифры не написано! — возмутился Оська. Хотя возмущаться, когда говоришь с Розой-Угрозой — себе дороже.

— Еще и хамишь! Встань сейчас же!

“Наверно, с утра полаялась с мужем”, — подумал Оська. И, видимо, эта мысль прочиталась у него на лице.

— Ты что-то умничать стал последнее время…

Оську опять дернуло за язык:

— А вам только дураки нравятся, да?..

— Что-о?.. А гуляй-ка ты, друг любезный, из класса. Отправляйся к завучу и скажи, что я сняла тебя с контрольной за подглядывание в чужие тетради. А я постараюсь, чтобы эту контрольную ты писал осенью!

“Ага, в другом пространстве”, — буркнул под нос Оська. И, уходя, довольно крепко закрыл за собой дверь.

Но в коридоре он сразу остыл. Обида еще булькала в нем, но уже не злостью, а слезами. Не хватало ему переэкзаменовки! И главное — за что?!

“Вот пойду к Ховрину и расскажу про все! Пусть напишет статью про издевательства над учениками! Или сам напишу…”

Но сначала надо было идти к школьному начальству.

К завучу Оська не пошел. Не сумасшедший же! Еще не было случая, чтобы Муза Георгиевна (старшеклассники прозвали ее Медузой Горгоновной) защитила пятиклассника перед учителем. Оська зашагал к кабинету директора (и по пути старался распалить себя снова, хоть немного).

Повезло: строгой секретарши в приемной не было, а директор был на месте. Но… там же сидела и Медуза!

— Здрасте… — Оська сумрачно встал на пороге.

— Ты почему входишь без стука! — Это, конечно, Горгоновна.

— Я постучал…

Директор — седой, тощий и утомленный жизнью — медленно посмотрел на мальчишку с мокрыми глазами.

— Сядь вон там в уголке, остынь… А мы пока закончим разговор… Муза Георгиевна, с ведомостями можно не спешить. А этим… господам из управления скажите, что у нас все-таки школа, а не канцелярия…

Они с завучем заговорили о своем, а Оська сел в закутке у шкафа на твердый пластмассовый табурет. Посапывал, дергал у колен бахрому обтрепанных штанов и поглядывал на часы. Они качали тяжелый никелированный маятник и отщелкивали минуту за минутой… И насчитали их семь.

… — Ну, так что у тебя случилось?

Оська встал, уронил табурет, быстро поднял.

— А чего… Еще не начали решать даже, я просто повернул голову, а она сразу: “Ты списываешь!” А чего там списывать-то…

— Не “она”, а Роза Ричардовна! — встряла завуч. — Стой как следует, раз ты в кабинете директора!

— Я и стою… Я и не думал даже списывать, а она…

— Это Оск а р Чалка из пятого “В” — обличительным тоном сообщила Медуза.

— Да знаю я… — вздохнул директор. — Кстати, как человек, причастный к газетному делу, ты мог бы изъясняться более связно. Ну, ладно… А почему Роза Ричардовна заподозрила тебя в преступных намерениях?

— Да просто я голову повернул! Чтобы лучше видеть доску…

— Чтобы видеть доску , провернулся к тетради соседа , — вставила Горгоновна.

— Да! — Оська сердито проглотил комок. — Потому что сбоку мне смотреть удобнее! Когда я прямо гляжу, у меня… темная полоска перед глазами. Вот так, сверху вниз… А когда я отворачиваюсь, она тоже уходит в сторону, наискосок все видно лучше… — Он честно взметнул на директора сырые ресницы. И… опять чуть отвернулся. — Я правду говорю.

— Подожди… Что за полоска? Давно это у тебя?

— Не так уж давно… То есть бывало еще в прошлом году, но не часто. А теперь почти все время.

— А родителям ты говорил про это?

— Пока не говорил… Это не очень мешает. Только если читаешь, надо голову немного вбок отворачивать…

— Так можно и шею натрудить… Ладно, об этом позже. А пока ступай в класс, скажи Розе Ричардовне, что вопрос исчерпан, и начинай решать.

Оська глянул на часы.

— Ага, вон сколько времени прошло. Я не успею решить, а она мне “пару”. И на осень…

— Суета сует… Муза Георгиевна, посмотрите в вашем журнале, какие оценки у Оскара Чалки из пятого “В” по математике в течение года.

— Я и так знаю. Сплошные тройки.

— У меня две четверки в этом месяце, — осторожно возмутился Оська.

— И двойка! — Медуза помнила все.

— Просто я тогда перепутал и не ту тетрадь принес! Разве за это ставят?

Директор утомленно встал.

— Муза Георгиевна, я думаю при таких успехах Оскара Чалки, контрольная не скажет ничего нового. Выставьте ему годовой результат по текущим оценкам.