Было рассчитано, что курсы катера и “Согласия” пересекутся в открытом море, через час быстрого хода.

Так и случилось. Стало вырастать на горизонте светлое пятнышко, потом разбилось на отдельные огни — белые и разноцветные.

И вот уже катер идет параллельно грузному теплоходу. Не совсем параллельно, все и ближе, ближе к правому борту с ярким зеленым огнем. Мамлюча оказалась рядом с Оськой. Какая-то странная, незнакомая, бледная в зеленом свете нависшего фонаря. Подняла мегафон, постаралась говорить хрипло:

— На “Согласии”! Лоцманская служба Городского водного района! Сбавьте ход до самого малого, будем швартоваться! Имею важное сообщение!

— Почему не по телефону! — донесся зычный радиоголос.

— Секретно! Лично для капитана! Чрезвычайная ситуация!

“Согласие” стало замедлять ход. Катер шел уже совсем у борта. Его мотало в бурунах, бегущих вдоль судна от форштевня.

— Спрячьте оружие, — велела Мамлюча.

Оська сунул автомат под юнмариночную распашонку. Холодный металл как бы приклеился к телу.

Сверху засветил белый фонарь, сбросили кранцы и два трапа.

Швартовка на ходу — дело не простое, но как-то справились с этим. Кто и как, Оська не разобрал. Он увидел перед собой некрашенные круглые перекладинки штормового трапа. Вцепился. Его тут же ударило о железную обшивку. Она воняла ржавчиной и гнилью, как затонувшая на корабельном кладбище наливная баржа… Вверх, вверх! Не терять ни мига! Об этом договорились еще на бастионе!

— Что за детский сад! Вы куда?! — И ругань. Это экипаж “Согласия”.

— Молчать! Руки за головы! — Очередь в воздух. — Никому не двигаться! Где капитан?!

И вот они в рубке. Желтый свет. Белесые листы карт, белые круги часов и репитеров. Капитан — похожий на того, что в парке командовал гонкой клиперов. Бакенбарды, голубая форма…

— В чем дело? Я протестую! Я…

— Тихо! Застопорить машины! Отключить связь! Нам известно, что вы везете политических заключенных! Список этих лиц — сюда! Заключенных — на палубу!

Капитан потянулся к судовому телефону. Оська от пояса дал по аппарату очередь. Автомат резко рвануло назад, от кожуха телефона полетели клочья.

— Сказано: отключить связь! Руки!..

Капитан вскинул руки — из голубых рукавов вылезли белые манжеты.

— Но как я отдам команду в машину?

— Пошлите матроса!

— Я протестую!

Новая очередь. Не Оськина, чья-то еще. По штурманскому пульту.

— Стоп машина! Арестованных женщин — наверх!

…И вот они стоят у борта — с неразличимыми лицами, в серых робах с номерами.

— Спускайтесь, пожалуйста, в катер!.. Максим, помоги им!..

— Уходим, ребята!.. Капитан, у вас пять минут, чтобы спустить плот или шлюпку и покинуть борт! На шестой минуте ваша пиратская посудина пойдет ко дну! — Прыгая в катер, Мамлюча звонко прилепила к обшивке магнитную мину. — Максим, полный вперед!

От включенной скорости Оську рвануло назад, он еле устоял. В сандалиях было скользко: в них по ногам текли от колен теплые струйки. Оба колена он рассадил о железные клепки обшивки. Боль такая… Но наплевать! Главное — победа!

— Здесь есть мама Норика Илькина?

— Да! Да! Это я! Что с Нориком?!

…А с Нориком было все в порядке.

Стремительно встало солнце. Никто не оглянулся на ухнувший за спиной взрыв. Бил навстречу голубой свет, била пена. Катер шел вдоль пустынного берега к заброшенному пирсу. А Норик бежал у самой воды и кричал:

— Мама! Мама! Ма-а-ма-а!

— Ма-а-ма-а! — Это за окном.

Было утро, было солнце, и пятилетний Оськин сосед Руслан вопил на дворе. Стоит матери выйти из дома, как он сразу начинает голосить с подоконника.

И не было катера, не было автомата, ребят, освобожденных пленниц. Лишь колени болели еще по-настоящему. Оська поглядел на них, откинув простыню. Никакой крови и свежих ссадин.

А ведь все было точно как по правде! Все запахи, все звуки! Холод стального автомата, страх в глазах подлого капитана! И бегущий вдоль прибоя Норик…

— Ма-а-ма-а!..

Не встретит нынче Норик маму. Одно остается: смотреть ночью в бинокль на огни теплохода “Согласие”, который пройдет в нескольких милях от берега…

Но и бинокля еще нет, нужно его раздобыть.

Хорошо, что уже каникулы. Не надо рваться между школой и по-настоящему важными делами.

Первое дело — к Ховрину. Он сегодня работает дома.

Мама с папой еще спят. Ночью не могут наговориться, а утром не добудишься. Пусть спят, пока отпуск.

— Оська! Ты куда? А завтрак? — Это бдительная Анаконда услыхала на кухне, как он в прихожей застегивает сандалии.

— Я у Ховрина поем! Мне надо к нему срочно!

Ховрин встретил его с намыленным лицом и бритвой в руке.

— Птичка ранняя не знает ни заботы, ни труда…

— Ага, “не знает”! Куча забот!

— Ну?

— Ты можешь дать до завтра твой бинокль?

— Если меня очень-очень попросят. И поклянутся больше не приставать сегодня и не мешать работать.

— Поклянутся! — Оська вскочил на стул, бинокль висел высоко на стойке стеллажа. Оська снял его, вынул его из чехла направил на распахнутое окно. Глянул со стула, как с капитанского мостика. Крутнулся. Юнмаринка разошлась на груди и животе.

— Ты где это пузо расцарапал? Будто тебя кошки драли!

— А! Это вчера, когда купались. Там один салажонок лет семи застрял между подводных плит. Нырнул балда под них, в проход… у них игра такая: проплывают там, как Ихтиандр… Нырнул и засел. Минута протянулась, его друзья видят: его нету — и в рёв. Пришлось нырять, а там края у плиты как акульи зубы… — Оська поведал это со скромной гордостью.

— Постой! Малыш застрял, а ты нырнул и вытащил?

— Ага! У меня такое свойство теперь обнаружилось: я могу через любую узкость проникнуть. Как бриг “Мальчик” между Караимскими скалами.

— Я тебе оч-чень не советую соваться в подводные узкости. И в любые…

— Оставлять, что ли, было там этого малька?

— Я не про данный случай, а вообще…

— А я про данный. Потом мы с Мамлючей и Нориком всю мелкоту оттуда прогнали. Мамлюча пообещала им ноги выдергать, если еще вздумают нырять под плиты…

— Хоть один умный человек есть а вашей компании, это Мамлюча.

— Там все умные! Вовчик и Бориска машину времени делают! Называется “хронокачалка”. Потому что я им про ось-качалку рассказал, и они хотят песочные часы установить на такой оси. Эти часы — главная часть машины. Будут колебания оси, значит, будут колебания временн о го потока… Так они говорят… И тогда может открыться щель в другое пространство.

Ховрин сказал, что ближайшее такое пространство в районе поселка Рыбачий Сад, там детская психиатрическая больница.

Оська надулся. Наполовину всерьез.

— Ладно, не разбухай… Как по-твоему, что такое “ИО”?

— Исполняющий обязанности?

— Сам ты… Я говорю про двухфлажный сигнал. Ты же просил узнать!

— Я просил про И Эн!

— Ах, ах, ах! Какое негодование… Не думай, что я глупее тебя. Смотри…

Ховрин выволок со стеллажа могучую книгу с кожаным корешком. На темном переплете были оттиснуты двуглавый орел, мачта с флажками, штурвал, якорь и рамка из каната. И слова: “Международный сводъ сигналовъ”. Ховрин плюхнул книгу на диван. Безошибочно открыл страницу с пестрыми флажками.

— Это что, по-твоему?

Рядом с бело-синим “шахматным” флагом, похожим на Оськину юнмаринку стояла буква “О”.

— Вот так-то, голубчик! Можешь радоваться соответствию флага своему почтенному имени. Причем, полному соответствию. Ведь флаг буквы “О” так и называется — “Оскар”. Правда, ударение на первом слоге, а последнюю букву обычно проглатывают, но не будем придираться к мелочам.

Это было здорово! Но… непонятно. Оська пробежал глазами таблицу. Многие флаги были не с теми буквами, что он знал. Хотя желтый с черным кругом — как и полагается, “И”.