В комнате Ховрина сперва было тихо. Потом — щелк — он снял трубку. Аппарат был старый, с диском, диск зажужжал.

— Пункт досмотра? Зинченко на вахте?.. Юра, ты очень занят? Отпросись на десять минут, выйди на улицу, позвони с автомата…

Потом Ховрин минут пять ходил по комнате — в такт ударам Оськиного сердца. Резко затарахтел звонок.

— Да, я… Юра, ты слышал о теплоходе “Согласие”? Ну да, тот, что переделали из траулера… Контейнеры возит? Ну, контейнеры само собой, но, говорят, не только… — И Ховрин вдруг заговорил по-английски.

Оська учил английский со второго класса. И неплохо учил. Но сейчас разбирал лишь отдельные слова. Смысла уловить не мог совершенно. Пока Ховрин вдруг снова не высказался на привычном родном языке. Так высказался, что у Оськи будто кипятком обдало уши.

— … Туда их и еще раз!.. Ну, а может быть, это даже лучше? Меньше начальства, меньше запретов. Имеете же вы право на инициативу!.. А если… Да знаю, знаю! У тебя погоны, у меня голова… Вспомни, что говорил в “Последней гранате” наш добрейший шеф-командор Дмитрич: “Выдернул чеку — швыряй”… Нет, Юрочка, в том-то и дело, что я уже, кажется, выдернул… Извини меня, сентиментального дурака, я уже очень большой мальчик, но я знаю, каково без мамы… Что? Нет судна? И это — самая главная проблема? Вы же имеете право просить любое ведомство выделить вам плавсредство для экстренной операции. Куда пошлют?.. А!.. Гриша Остапчук не пошлет.. “Кто-кто”! Капитан “Маринки”!.. Даже выход оформлять не надо, она за бонами, у пирса Ковалевской базы… Ну, вот именно, парусная прогулка. А что? Всегда можно сказать: для маскировки и конспирации… Не угонится? Она при ровном ветре дает до пятнадцати узлов, а та старая калоша не выжмет больше десяти… Ну и что же, что гафельная! Шхуна “Америка” тоже была гафельная, а стала легендой… Вот именно, тоже станете легендой, если все окажется правдой… Ну да… Сколько у тебя человек?… Знаю, помню… Да, понял, в двадцать один ноль-ноль…

Трубка — щелк!

Неужели это случится? Может, опять сон?

То, что сейчас — не сон, стало ясно немедленно. Ховрин шагнул в прихожую, откинул шубку, взял Оську за ухо.

— Ай… Ой…

— “Ой” будет чуть позже, — неласково пообещал Ховрин. — А пока скажи: какой ты к черту шпион, если, прячась, оставляешь у порога обувь?

— Я… уй!

Ховрин за ухо ввел его в комнату.

— Итак…

— Что… — просопел Оська, ежась и переминаясь. А в душе была музыка. Потому что Ховрин начал делать это . А раз начал — не отступит, надо знать Ховрина.

— Подслушивал?

— Я не хотел… Это само получилось.

— Тебе не кажется, что твое поведение — громадное свинство? — вполне сердито спросил Ховрин.

— Не кажется, а на самом деле Я понимаю, — покаянно сообщил Оська. Голова ниже плеч, пятки врозь, коленки вместе, пальцы суетливо мнут юнмаринку. Все как полагается у отчаянно виноватого пятиклассника. То есть уже шестиклассника…

— Скажи еще “я больше не буду”.

— Я больше не буду!

— Не поможет… По-моему, за тобой давний должок, еще с осени… — Ховрин взял со стола линейку. — Кажется, пришло время…

— Ладно! — радостно согласился Оська. — А потом возьмешь меня с собой?

— Че-во?.. Куда?!

— На “Маринку”.

Ховрин с пистолетным щелчком положил линейку. Крепко взял Оську за плечо. Пальцами вздернул его подбородок.

— Сейчас ты пойдешь домой. Или гулять. И помни: если хоть одному человеку… не только человеку, а даже воробью или бабочке ты пикнешь о том, что слышал здесь… это принесет массу бед многим людям. И ты забудешь сюда дорогу.

Но и эта суровость не сломила Оську

— Мне обязательно надо с вами!

— Да ты соображаешь, о чем просишь?

Оська освободил плечо. Сел на корточки, обнял коленки. Глянул на Ховрина, как малыш на дерево.

— Ховрин, разве я прошу? Я тебя молю изо всех сил! Без меня у вас ничего не выйдет.

— Это почему?!

— Не знаю. То есть я знаю, но не могу объяснить… А если пойду с вами, принесу удачу. Я вас к ней приведу! Я… Даниэль…

— Господи… кто?

— Я Даниэль! У меня перед глазами ватер-штаг!.. Ну, считай, что это такая примета! Моряки же верят в приметы!… Может, у меня это главная цель!

— Рыбачий Сад, улица Яблочная, дом один. Главного врача зовут Евгений Кузьмич…

— Издеваешься… Ховрин! Ты же сам сказал: это просто парусная прогулка! Ну не будут же они с теплохода стрелять по яхте! А на “Согласие” я не сунусь! Даже на палубу “Маринки” не высунусь, буду сидеть в рубке как мышь! — В этот момент Оська верил, что так и будет. — Ховрин, я же не за себя прошу! Просто без меня у вас ничего не выйдет!

— Встань… Идиотизм какой-то… Тебя все равно не пустят родители.

— На парусную прогулку? С Ховриным? С тобой хоть в Антарктиду!

Конечно, Оську отпустили. Мама давно была знакома с Ховриным. Папа не знал его лично, однако наслышан был о знаменитом Оськином друге.

— Валяй, обретай морскую практику, — сказал папа.

Мама, правда, удивилась:

— А почему парусная прогулка ночью?

— Потому что в это время всегда ровный ветер, — вывернулся Оська. — северо-западный бриз.

Но впереди был еще целый день. И Оська помчался к развалинам бастиона номер семь, который враги когда-то называли “Каменный лев”.

Компания была в сборе. Укрывались от нарастающей жары в бастионном подземелье. Мамлюча — в новой просторной тельняшке и с большущей серьгой-полумесяцем в ухе — под лампочкой зашивала разодранную рубашку чумазого Гошеньки. Вертунчик раскладывал на каменном полу многочисленных ольчиков: патронные гильзы, крабьи клешни, стеклянных гномиков, старинные монетки и осколки древних греческих амфор.

Гошенька сидел рядом и убеждал Вертунчика, что столько ольчиков у одного человека быть не может: они со своим волшебством запутаются между собой.

— На тебе вон еще и браслеты всякие, как на папуасе!

— У меня же просто коллекция! А главный ольчик — вот! — Вертунчик вытащил из-под желто-красной полосатой юнмаринки (буква Y, “Янки”) дырчатый зеленый камешек на шнурке. Такие камешки назывались “морские бусинки”, их собирали на пляжах и делали из них ожерелья.

Вовчик и Бориска возились с “машиной времени”. Две трехлитровые шарообразные бутыли из-под вина “Изабелла” они соединили железной муфтой и укрепили муфту на дюралевой оси. Эту ось изобретатели заново (который уже раз!) привязывали к двум диванным пружинам, установленным на деревянной площадке.

“Ось-качалка”. Ее колебания должны были сказаться на работе песочных часов — на движении песка, который перетекал из бутыли в бутыль. Как именно скажется, было пока неясно. Однако во многих книгах написано, что пространство и время неразделимы, значит, колебания временн о го (песочного) потока могут вызвать изменения в природе нашего пространства и открыть проходы в его нерушимых до сей поры границах.

Это была Оськина идея. Вовчику и Бориске она пришлась по душе, и они воплощали ее в жизнь

Норик стоял рядом и помогал воплощать. Раскручивал моток проволоки и давал советы.

Он заулыбался навстречу Оське. Оська протянул ему бинокль. Норик шепнул “спасибо” и перестал улыбаться.

Никто не стал трогать бинокль и говорить “дай посмотреть”. Все знали, зачем он Чипу.

Мамлюча бросила зашитую рубашку Гошеньке и сказала, что сейчас пойдут купаться за Стеклянный мыс.

— Ты, Оська, только не кидайся больше спасать всяких балбесов как очумелый…

— А если опять застрянут?

— Ну, осторожнее хотя бы. Пузо не обдирай.

— Ладно… Я его случайно ободрал. Вообще-то я обычно в любую щель без царапин могу пролезть. И выбраться из любой… тесноты. Индейским способом. Нас Ян Янович в походе учил, учитель наш. Вот давайте, свяжите мне руки и ноги, и я через пять минут освобожусь!

Сперва решили попробовать. Но Вовчик и Бориска не дали веревку, которой привязывали ось. А связывать проволокой Мамлюча не разрешила. “Нечего тут зверство устраивать!” И Оська в глубине души был рад. Еще ведь неизвестно — освободился бы или нет?