Ледяные колючки прошли теперь у Коли не только по спине, а от затылка до пяток. Он из всех сил улыбнулся.

Фрол опять зевнул.

— Вы бы подумали умными головами: кто его может понять, о чем он спрашивает? Кто у нас тут знает по-французски?.. Ибрагимка, твой дед по-какому с ним разговаривал?

— Я почем знаю? Спроси деда…

Фрол непонятно улыбнулся:

— Вот тебе, Николя, в самый раз было бы побеседовать с французиком, ты ведь разумеешь…

«Этого еще не хватало!» Он даже не обиделся на «Николя», только стукнул зубами. И, чтобы не заметили его новый страх, спросил небрежно:

— А что за девочка с котенком? Тоже из этих… из привидений?

Федюня бросил в огонь новую щепу и сказал от печки со странной ласковостью:

— Она была дочка офицера. Он погиб на бастионах, а ихняя семья всё жила тут, никак не уезжала. Говорят, на Морской. А потом, когда уж совсем нестерпимая стрельба, стали уезжать, погрузились на телегу, а девочка с нее вдруг спрыгнула и обратно в дом…

— Там остался котенок, — вздохнул Савушка.

— Ну да. Все ей кричат: вернись, вернись, а она его ищет. Мать хотела за ней следом, а тут бомба в дом, стену обрушила… Потом все камни разгребли, а девочки нету. И вот, говорят, до сих пор ходит она по разбитым домам, ищет котенка…

— Даже если и правда, то ведь не страшно, — негромко сказал Женя. Опять будто бы всем, но прежде всех Коле. — Я про девочку и барабанщика. Жаль их, только и всего. Они же вреда никому не делают…

— Ага, не делают! — подскочил у печки Макарка. — А как увидишь их, сразу небось в штаны напустишь!

— Ох и язык твой, Макар, — по-взрослому заметила Саша. — Будешь на том свете калёные сковородки лизать…

— А чего! Я же правду сказал… — Похоже, что Макарка струхнул, услыхав про сковородки.

— А правда такая, что вообще тут никаких страхов нет, — веско подвел итог Фрол. — И барабанщик этот, и девчонка, и нежити мародерные, они, если даже и есть по правде, то кто они? Призраки. А призраки состоят из тумана, а от тумана какой вред человеку? Никакого ощущения, даже потрогать их нельзя…

«Ужас какой! Не хватало еще их трогать!»

— А зачем тогда пистоль заряжать? — ехидно спросил Макарка.

— Пистоль от настоящих разбойников, если вдруг сунутся… — Фрол опять загадочно улыбнулся.

Коля с оживлением повозился на своем сиденье. Настоящие разбойники — это ведь совсем не так жутко, как призраки.

Саша неуверенно заспорила:

— Да откуда же тут разбойники? Сроду не бывало…

— Как же не бывало! Вон сколько про них говорят! — непонятно чему обрадовался Савушка.

— Говорят про тех, кто на дорогах, — отмахнулась Саша. — А у нас тут чего грабить?

— Уж они найдут чего, — хмыкнул Фрол. — Только попадись…

— Разбойники маленьких не трогают! — резко сказал Ибрагимка.

— Ох уж! — тут же ввинтился Поперешный Макарка.

— Ничего не «ох уж»! Зачем споришь? Алим никогда детей не обижал! Даже если встречал богатых, а с теми дочка или сын маленькие, он отпускал, не брал ничего!

Фрол ручкой пистолета почесал нижнюю губу.

— Ох, держите Ибрагима, а не то он про Алима будет врать неудержимо…

Ибрагимка сверкнул глазами:

— Ничего не врать! Про Алима — всё правда! А у тебя язык вредный!

— Ну, ладно, ладно… — усмехнулся Фрол. — Начинай рассказывать. Все равно не удержишься.

— Не буду. Вы сто раз уже слышали…

— Вот они не слышали, — Фрол пистолетом показал на Колю и Женю.

— Я что-то слышал, да плохо помню, — сказал Женя.

«И я слышал!» — чуть не сунулся вперед Коля, но решил повременить. И спросил:

— А кто такой Алим?

— Знаменитый человек был! — живо подался вперед Ибрагимка. Видно, ему и вправду хотелось вновь рассказать эту историю. — Такой самый храбрый, такой самый добрый! Богатые его боялись, бедные любили, он за них всегда заступался… Только это давно было, еще до войны…

Ибрагимка быстро обвел ребят глазами: рассказывать?

— Расскажи, — попросил Коля, а остальные задвигались, устраиваясь поудобнее.

— Алим жил в Карасубазаре. Сильный был, веселый был, никого не боялся. Гулял как хотел, в лавках у караимов брал что хотел. Караимы они самые богатые, у каждого лавка с добром в Карасубазаре. Алим их не любил, а они его не любили… Однажды сговорились и отдали Алима в солдаты. В какую-то далекую крепость. Бор… бурскую какую-то…

— Бобруйскую, наверно, — сказал Коля. Он слышал про эту зловещую крепость от тетушки. Она говорила, что там держали в заключении некоторых декабристов.

— Ну да, в нее… Решили, что его там быстро загонят палками в могилу… Но Алим хитрый был, нрав свой на время спрятал и сделался исправным солдатом, по уставу. Начальники видят — совсем правильный человек, незачем его в крепости держать, ну и пишут в Карасубазар: забирайте, мол, вашего Алимку обратно. А караимы не хотят: и боятся, и зло на него держат по-прежнему. А он как узнал про такое, весь распалился в себе и говорит: «Вы меня, честного солдата, принять не захотели, тогда узнаете меня разбойником. Да поплачете!» Убежал он из крепости и всякими хитрыми путями добрался до Карасубазара. Вот тут и правда заплакали от него все его враги. Все богатеи, все купцы-караимы да мурзаки… А бедных никогда не трогал, отдавал им всякое добро, что отбирал у богатых…

Ибрагимка увлекся рассказом. Говорил он с восточной монотонностью, но взгляд его (с отражениями печуркиного огня в зрачках) живо перескакивал от одного лица к другому. Фразы текли без перерыва — видно было, что разбойничью историю Ибрагимка повторяет уже который раз. Все, однако, слушали будто впервые, с приоткрытыми ртами. Даже Фрол не усмехался, лишь один раз встал, перевернул часы, когда иссякла песочная струйка.

Алим в рассказе Ибрагимки представал неуловимым героем-одиночкой. Не было у него сообщников. Были только три верных друга: кривой закаленный кинжал, меткое английское ружье да небольшой, но быстрый и выносливый скакун степной породы.

Скоро Алим стал владыкой крымских степей. Никто из жителей не смел ему перечить. Любой дом был для него открыт, везде его кормили, поили, одевали. Все склоняли перед ним головы. Поймать его было невозможно. А если случалось, что солдаты или полиция окружали и наваливались, Алим легко раскидывал врагов и уходил — силы он был богатырской.

Умел Алим оказываться там, где его не ждали. Только пройдет слух, что видели его у Карасубазара, и евпаторийские купцы с облегчением сбираются в Симферополь, а он — глянь! — уже у них на дороге!

Зря не стрелял, не убивал. Остановит в степи экипаж, велит всем выйти и отойти на сотню шагов, а деньги и всякие ценные вещи оставить на обочине. Никому и в голову не приходило спорить. Случалось, что в фургонах ехало немало сильных здоровых мужчин, но они разом делались тихими, как провинившиеся мальчишки…

Часто Алим разгуливал по Феодосии и Бахчисараю, Евпатории и Карасубазару, ни от кого не прячась. Дворники кланялись ему, а трактирщики заранее готовили угощение. А как только появится опасность — Алима и след простыл! Везде среди местного народа, особенно среди татар, были у него свои глаза и уши…

Начальство посылало отряды солдат, расставляло на дорогах патрули, устраивало ночные облавы. Алим же, не стесняясь публики и полиции, гулял по бульвару в губернском городе, раскланиваясь со знакомыми…

Один раз Алим ограбил заезжего генерала. Тот ехал в карете, запряженной шестеркою почтовых лошадей. Генерал не понимал, отчего вдруг при виде одинокого всадника все люди — и охрана, и кучера, и лакеи — впали в столбняк. Он ругался, бил ямщика по шее, но тот сделался как деревянный. Алим нацелился из ружья и сказал:

— Бросьте в окно бумажник, ваше превосходительство. Даю вам одну минуту.

Генерал был, наверно, не трус, но то ли не было при нем оружия, то ли не сумел до него дотянуться. А вместе с ним ехала дочка, и рисковать ею генерал никак не хотел. Стиснувши зубы, выбросил бумажник…