Тем временем — скорее, чем ожидалось, — пришел ответ из гимназии. В казенной, с орлом и печатью, бумаге сообщалось, что Николай Вестенбаум будет зачислен в экстерны при условии, что «госпожа Лазунова соблаговолит в скорое время прислать необходимые документы, а за неделю до Рождества доставит своего воспитанника в гимназию, где ему надлежит сдать экзамены за первую половину программы третьего класса, каковая программа прилагается к данному письму».

Татьяна Фаддеевна не сочла возможным доверить здешней почте важные документы — взятый в прогимназии Юнга табель успеваемости за прошлые два класса и копию медицинского заключения петербургских докторов. Она решила отвезти их сама.

— Тем более что мне совершенно необходимо побывать в нормальных больших магазинах…

— А я!? — взвыл Коля.

— Ты еще не совсем оправился. Незачем болтаться по осеннему холоду в такую даль. Симферополь — это не рынок у Седьмого бастиона.

Коле и не хотелось в Симферополь. Этот губернский центр представлялся ему скучным и казенным (вроде гимназической бумаги). Но мысль, что две или три ночи придется провести в пустом доме одному, повергла его в обморочный ужас. Такое в жизни ему еще не выпадало!

Татьяна Фаддеевна, конечно же, все поняла.

— Я не думала, что храбрые мужчины, оставляющие больных тетушек в каюте, дабы на палубе встретить грудью страшную бурю, в иных случаях не могут без тех же тетушек прожить несколько дней… и ночей. Недостойное морских волков малодушие…

— При чем тут мое малодушие!.. Вы же… Вы сами знаете, что женщинам не следует путешествовать в одиночку… Тем более что говорят про разбойников под Бахчисараем! Мы вместе слышали на базаре!

— Вот именно, на базаре! Россказни рыночных торговок! Смешно! В наше время не бывает разбойников… К тому же у Бориса Петровича есть револьвер.

— И он даст его вам?!

— Что?.. А… Дело в том, что доктор едет тоже, у него в Симферополе какие-то хлопоты насчет медикаментов…

— Понятно…

— Что вам понятно, сударь?

— Что вы будете в безопасности…

— Ты хочешь сказать «в отличие от меня»… Не волнуйся, ты поживешь в это время у Бориса Петровича. Екатерина Петровна, его сестра, присмотрит за тобой.

— Чего присматривать, младенец я, что ли… — буркнул он с облегчением в душе.

Доктор жил при конторе местного отделения РОПИТа, в приземистом одноэтажном доме над Южной бухтой, в трех кварталах от Графской пристани. Из окон виден был другой берег бухты с длинными Ушаковскими казармами и новыми доками, в которых не то строились, не то ремонтировались сразу два парохода.

Жилье было маленькое, двухкомнатное. В одной комнате обитал Борис Петрович, в другой — его сестра.

Оказалось, что Екатерина Петровна — худая незамужняя дама (про таких говорят «старая дева»). Вся «ушедшая в себя». Очень набожная. Она тихо бродила по комнатам, бормоча то ли молитвы, то ли какие-то свои мысли. С Колей обходилась ласково, но чаще просто не замечала его. Даже не запомнила, как зовут. Вспоминала «мальчика» лишь перед завтраком, обедом и ужином или при какой-то надобности. Дважды брала Колю с собой, когда уходила из дома: один раз на рынок, другой раз на утреннюю церковную службу. Но и без того она каждый день ходила в церковь, и Коля на три-четыре часа оставался один.

Он не скучал. Борис Иванович поселил его в своей комнате, где было множество книг. В том числе Пушкин в разных изданиях, романы Вальтера Скотта, давнее издание «Дон Кишота из Ламанчи» в переводе Жуковского, а также старые подшивки журнала «Картины природы» и описания путешествий Кука и де Бугенвиля.

А были еще и специальные докторские книги. В том числе атлас «Мужчина и женщина» с цветными иллюстрациями. На французском языке. Явно не для детского чтения. Доктор Орешников, оставляя здесь юного гостя, видимо, просто забыл про это обстоятельство. Или не учел, что Коля хорошо знает по-французски. Впрочем, даже если не читать комментарии, литографии были весьма выразительны…

У Татьяны Фаддеевны в Петербурге тоже была кое-какая медицинская литература, но книги стояли в отдельном шкафу, под ключом. Да и без того Коле в голову не могло прийти взять что-то тетушкино без спросу. Здесь же явного и четкого запрета не было. И когда Екатерина Петровна уходила, Коля со стыдливой оглядкой на дверь и окна, вытягивал из шкафа тяжелый том. Он понимал, что совершает немалый грех. Но тайное желание было сильнее страха и угрызений совести.

Конечно, Коля давно не верил, что младенцев покупают в специальных аптеках. Естественно, мальчики и девочки рождаются. Об этом свидетельствовала и акушерская практика, которой одно время занималась Тё-Таня. Да и в мужской прогимназии ученик набирается кое-каких знаний — не только от наставников, но и от одноклассников. Знания эти были, однако, отрывочны, бедны и, конечно же, лишены всякой наглядности. А здесь…

Обмирая от стыда, любопытства, а порой и отвращения, Коля на третий день долистал атлас до конца и среди самых последних страниц обнаружил оторванный кусок бумаги (видимо, из большой тетради). На нем крупно и размашисто было написано по-французски:

«Друг мой, просмотревший эту книгу от корки до корки. Уяснил ли ты себе, что она показывает некоторые тайны человеческой природы, но не открывает тайн любви? Ибо любовь — от Бога».

Коля в первый миг почувствовал себя так, словно его поймали с поличным и приподняли за шиворот. Он даже заоглядывался в панике. Но никого не было… Он перечитал еще раз. Неужели доктор знал, что мальчишка доберется до атласа, и специально приготовил ему это послание? Вот ужас… Впрочем, едва ли. Бумага была желтая, чернила бледные. Явно, что написано это не в нынешние дни… Ну а что, если записка чья-то старая, но вложил ее Борис Петрович все же для Коли?

Ладно… Все равно доктор не узнает, что Коля смотрел это. Сейчас он аккуратненько положит листок как прежде, поставит книгу точнехонько на прежнее место и думать про нее больше не будет. Тем более что и правда — тайн любви она не открывала. По крайней мере, той рыцарской любви к прекрасным дамам, о которой Коля читал в книжках и какую мечтал встретить когда-нибудь сам…

Он утвердил увесистый атлас в ряду других томов, взял из другого шкафа «Путешествие на шлюпе «Камчатка» капитана Головнина и с чувством нашкодившего, но не уличенного сорванца устроился в кресле. Принял самый благопристойный вид. И словно бы наградой за эту благопристойность было шумное возвращение доктора и тетушки, которая порывисто обняла «дорогого Николя».

— Ты соскучился? Чем ты тут без нас занимался?

— М-м… вот, читаю…

При этом показалось, что доктор глянул хитровато. Коля поспешно спросил:

— Борис Петрович, а у вас правда есть револьвер?

Доктор по-петушиному дернул головой.

— О да! Но он остался без применения. На дорогах Тавриды мир и спокойствие, хотя недавно имели место романтические слухи…

Затем было чаепитие (вместе с пришедшей из церкви Екатериной Петровной), рассказы о Симферополе и возвращение домой.

Через несколько дней Татьяна Фаддеевна обмолвилась, что слышала в пароходной конторе про ремесленную школу, в которую будут набирать мальчиков из семей служителей РОПИТа и мастеровых.

— Это говорит, что жизнь в городе набирает силу, не правда ли, мон шер?

— Тё-Таня, а вы ведь тоже вроде служащей РОПИТа! Раз помогаете в их лечебнице…

— Ну и… О Боже! Уж не собираешься ли ты поступить в эту школу?

— Пуркуа па? — весело сказал он. — Чего все время дома сидеть? В школе, наверно, будет нетрудно. И вовсе не помешает гимназическим экзаменам. Зато познакомлюсь поближе со здешними ребятами…

— Ты это всерьез?.. Я спрошу в Правлении…

В голосе тетушки слышалось осторожное удовольствие. Чем больше Николя занят делом, тем полезнее. К тому же она никогда не была против сближения мальчика с представителями воспетых Некрасовым народных масс.

В тот именинный вечер, когда Саша подарила Коле осколок древней вазы с кентавром, случилось еще много событий.