И уехал.

Мамы еще не было дома. Анка спросила:

— Ты что такой вяленый? Даже зеленый.

— Не знаю. Голова что-то кружится.

— Небось, опять с Тюриным полдня сидели за компьютером.

— Сидели…

Вот и все.

Утром в школе Эдька начал, конечно, подъезжать:

— Ну, куда он тебя увез? Что там было?

— Что было, то и было… Не бойся, никого я не назвал. Да он и не спрашивал.

— А кто это такой?

— Знакомый один, — соврал Оська. И добавил: — Журналист.

— А он твоей мамаше не настучит?

— Он не такой… А про вас он сказал, что вы свиньи.

Эдька не стал спорить:

— Мы перетрухнули… Ну, а что было делать-то? Он тебя хвать — и в машину. Мы подумали: раз увез, поможет…

Когда шли домой, Оська сумрачно сказал:

— Ты вот что. Кончай это дело навсегда. А то… я тебе морду набью.

Эдька, который в шуточной борьбе укладывал Оську одной рукой, покладисто вздохнул:

— Ладно, завяжу. Не бей мне морду.

— И остальным скажи…

— С ними сложнее. Я им не указ.

— Сдохнут ведь однажды…

Эдик Тюрин опять стал самим собой.

— Теленочек ты, Ося. Просто ты перебрал дозу, вот и скрутился. А вообще-то от этого не сдыхают, а наоборот, имеют удовольствие.

Оську опять передернуло:

— Погань такая…

Эдька вздохнул рассудительно:

— Поганое и приятное в жизни всегда рядом. Погляди вокруг.

— Врать-то — не узлы вязать…

— Ты, Осик, еще маленький. Не вырос из юнмаринки.

Оська поморгал:

— Ну и… не вырос. И не хочу… А ты, что ли, вырос? Подумаешь, дожил до двенадцати!

— Да я про нее в переносном смысле.

— В каком переносном?

— Про твое отношение к жизни. Про психологию…

Надо же!

— Ты хоть знаешь, что такое психология? Ты же не читаешь ничего! А в твоем компьютере про это нет!

— В компьютере нет, а в телевизоре есть. Надо чаще смотреть. Телевизор — современный источник знаний. А ты все еще живешь во времена Жюль Верна.

— Тоже в переносном смысле?

— Во всяком… Тогда детки до пятнадцати лет ходили в матросских костюмчиках и слушались воспитательниц…

— Или командовали кораблями, — вспомнил Оська Дика Сэнда и бригантину “Пилигрим” (возможно, она похожа была на “Мальчика”).

— Знаю, кино смотрел. Это исключение… А сейчас тем, кому четырнадцать, паспорта дают. И даже разрешают жениться, по новому закону.

Оська на ходу отступил в сторону, смерил друга взглядом.

— Тебе вроде бы еще не четырнадцать. И жених из тебя, как… из канарейки страус.

Эдька не обиделся и сейчас.

— Нынче все ускоряется. Два года — это один момент.

— Ну и женись, дубина, если приспичило. Только не говори папочке. А то он тебя женит, как тогда… за подглядывание в девчоночьей раздевалке.

Напоминать про это было жестоко, но Оська не удержался. Эдька однако и здесь проявил снисходительность.

— Я же говорю: теленочек ты, Ося.

С друзьями-приятелями часто говорят про то, о чем дома и вообще со взрослыми заикнуться немыслимо. И Оська в прямых выражениях разъяснил Тюрину, почему тот поспешил думать о женитьбе. Вот потому-то и потому-то…

— И потому, что читать не любишь. Почитай хотя бы книжку для детсадовцев “Откуда берутся дети”. А то не будешь знать, как с женой обращаться.

Эдик сказал, что обойдется без учебных пособий. Потому что в этом деле главное — практика.

— А практика-то у тебя откуда? — изошел ехидством Оська. — У тебя ее все равно, что у этой бабы…

Про бабу Оська сказал, потому что она оказалась рядом. Ее лепили на газоне трое малышей. Был конец октября, и ночью навалило густого липкого снега. Такого не случалось в здешних местах лет пятьдесят. В прошлом году в это время еще росли цветы, а тут вон что! И это при разговорах о всеобщем потеплении климата!

Эдик проглотил и сравнение с бабой. А Оське больше не хотелось ругаться. Он пнул ботинком снежный ком.

— Неужели вся зима будет такая? Тогда можно каток залить…

— Где?

— На той площадке, где футбол гоняем. Будет настоящий хоккейный корт.

— А вот фиг, — выдал информацию Тюрин. — Никакого корта. Скоро там поставят гаражи.

Площадка была недалеко от Оськиного двора. Позади трехэтажного длинного дома, на плоском курганчике. Вокруг стояли хозяйственные постройки, поэтому сюда вела накатанная дорога.

Оська сказал, что тревожную новость надо сообщить ребятам. Сам забежал к нескольким пацанам, чтобы собрались на площадке. Поскорее!

Пришли семеро. Эдька почему-то не пришел, хотя обещал. На площадке два дядьки с колышками и какой-то штукой на треноге размечали территорию.

— Извините, но это наша площадка, — сказал им Владик Величко, самый воспитанный из всех.

— Была ваша, — добродушно согласился усатый тип в стеганке. — А теперь кыш…

— Как же “кыш”, если…

— А ну брысь!

Вот и весь разговор.

Полдня Оська кипел негодованием, поругался из-за этого с Анакондой, а вечером рассказал про все маме.

Мама тоже возмутилась. Обошла соседок. Утром несколько женщин сходили в управление микрорайона. Там им сказали, что управление имеет право распоряжаться местной территорией. Денег управлению не хватает на жилищный ремонт, вот оно и решило сдать площадку в аренду гаражному кооперативу “Вега”.

— А как же дети? Им теперь и в мячик поиграть негде!

— Детям оборудуем другую площадку… когда придет время и будут деньги.

Оська узнал о таком разговоре, когда мама пришла на обеденный перерыв. И просто забулькал от возмущения. И опять побежал за ребятами. За Эдькой не побежал. Тот утром в школе сказал, что вчера его не выпустил из дома отец — за двойку по истории. И сегодня выпустит едва ли…

На площадке с разметенным снегом никого не было. Но торчали всюду аккуратные колышки. Можно было их выдернуть, но что это даст?

Трое друзей-первоклассников — Тараска, Дима и Павлик — сказали, что надо раздобыть взрывчатку и, когда появятся гаражи, устроить “во-от такой тарарах!”. Эту дурь им простили за храбрость и малолетство.

— Надо устроить пикет! С плакатами! — кипятился Оська. — Они придут, а мы стоим стеной! Не будут же драться с пацанами!

— Раскидают, вот и все, — возразил умудренный жизнью Андрейка Варан, Оськин сосед по дому.

А деловитый и упитанный Жора Кисляк сообщил:

— Мне батя такой плакат напишет на том самом месте… Опять буду три ночи на животе спать. Он, папаша-то, сам подал заявку на один из гаражей на этом месте…

— Многие ребята не захотят спорить, — подал голос Владик Величко. — У одних отцы тоже на гаражи здесь рассчитывают, другие просто побоятся… чтобы не спать на животе. Вот если бы нашелся взрослый, у которого какая-то власть…

И Оська подумал о Ховрине.

Ох как боязно было идти. А не идти — еще хуже. Это… ну, как бы пообещал лезть по Цепи вместе с Нориком, а потом отступился.

Улица Старых Партизан, дом три, квартира семь…

Дом был старый, двухэтажный, вроде Оськиного. А квартира на первом этаже. У двери Оська долго не решался позвонить. Вздыхал и топтался. И дотоптался: его увидели в глазок.

Дверь открыла знакомая седая дама.

— А я слышу: кто-то пыхтит. Старый знакомый. Заходи…

Он шагнул.

— Ты, конечно, к Ховрину?

— Ага… Да.

— И, конечно, по срочному делу?

— По срочному…

— А он в редакции. Если очень срочно, надо идти туда

— Я адреса не знаю… — Оська тискал в кулаках шапчонку со следами растаявшего снега.

— Подожди. — Мать Ховрина ушла. Из-за прикрытой двери скоро послышался ее приглушенный голос.

Потом она вышла опять.

— Ну, раздевайся, проходи. Я позвонила, он сказал: “Сейчас приеду”.

“Ой… — ёкнуло в Оське. — А может, он решил, что я насчет линейки? Да нет, с этим не спешат…”

Оська стряхнул куртку и ботинки. Вошел в комнату.