И когда Славка подошел, обида, перегоревшая и сбитая в тугой комок, сидела в горле у Тима. И Тим сказал Славке те слова…

Так началась четвертая жизнь Тима. Без Славки.

И очень скоро, уже по дороге домой, Тим почувствовал, что такая жизнь хуже смерти.

Сначала Тим говорил себе: «Он сам виноват. Он поступил нечестно». Но такие мысли не успокаивали. Во-первых, несмотря ни на что, Тим понимал: Славкино решение было правильным. Славка же не подозревал о Тимкиной трусости! Он просто хотел уберечь Тима от риска.

Во-вторых, какая разница — виноват Славка или нет, если Тим без него не может жить? И если сам он, Тим, виноват перед Славкой в тысячу раз больше?

Была бы хоть какая-то надежда, что Славка забудет эти подлые слова «хуже, чем враг», — тогда другое дело…

А может быть, надежда есть? Славка гордый, но он же добрый. И если честно рассказать о своем сегодняшнем страхе, о своих дурацких мыслях, о нелепой обиде, он, может быть, поймет?

Ведь не смеялся же он, когда Тим признался, как боялся лезть на марсовую площадку «Сатурна»…

Но тогда Тим боялся и все-таки лез. А сегодня струсил до конца.

Но этого же никто не знает! Если бы Славка не приказал, разве бы Тим ушел?

А может быть, завтра утром Славка сам подойдет и скажет:

«Брось, Тимсель, не надо обижаться…»

Скажет? После того как Тим сказал ему такое?..

Нет, надо идти и все объяснить. Сейчас, скорее… Или не сейчас? Может быть, лучше завтра, чтобы сначала успокоиться и найти самые убедительные, самые правильные слова?

Мучиться до завтра?

Но, может быть, это все-таки лучше — подождать? Чтобы Славкина обида не была такой жгучей?

Эти мысли грызли Тима на улице, дома и в гостях у человека, который недавно встречался с папой на Канарских островах. Это был давний товарищ отца и мамы, он знал Тима с пеленок. Он спросил:

— Тим, что гложет юную твою душу?

Мама сказала:

— Он сегодня как в воду опущенный. И не могу добиться, что случилось.

— Ничего не случилось, — сказал Тим.

Он не знал, конечно, что в этот момент Валентина смотрит на листок с отпечатанными буквами и озабоченно говорит Диньке, который засиделся у нее допоздна:

— Здесь что-то не так. Я определенно чувствую, что нам придется ехать на другой конец города…

Они приехали туда через сорок минут. Папин товарищ ввел их в комнату.

— Полюбуйтесь на неожиданных гостей.

Валентина протянула Тиму листок:

— От Славы.

Динька держал под мышкой второй том «Международного свода сигналов» — книгу разбора.

С этой секунды четвертая жизнь Тимселя рванулась и начала раскручиваться, как часовой механизм, у которого сорвало маятник (в этом случае шестерни воют от перегрузки, а минутная стрелка вертится со скоростью велосипедной спицы).

Буквы NC ударили, как двойной выстрел. Тим распахнул книгу. Сколько ушло на расшифровку? Минута, две? Тим не знал. Но он запомнил: когда прочитал номер вагона, большие электронные часы на стене показали 21.07.

Метнувшись к двери, он успел крикнуть маме:

— Славка уезжает, я на вокзал!

И через три секунды был на улице…

Про вокзал Тим крикнул для краткости. Он понимал, что туда уже не успеть. Был единственный шанс увидеть Славку — перехватить его на Черной Речке. До отхода поезда двадцать три минуты. Еще примерно столько же пройдет, пока поезд минует туннели, проползет над бухтами и одолеет подъемы и спуск. Но и катер на Чернореченский причал идет сорок минут. А как добраться до катера?

Тим рванулся к обочине.

По дороге, пересекавшей новый район, то и дело проносились легковые автомобили. Три из них Тим без колебания пропустил. Это были два самодовольных личных «Москвича» и такси, набитое пассажирами. Но когда за стеклами еще одного такси блеснули золотые полоски наплечного шеврона, Тим вскинул обе руки. Его оранжевая рубашка полыхнула в свете фар.

Тим не ошибся. Машина проскочила метров двадцать и завизжала тормозами.

— Эй, мальчуган, что случилось?

Не было времени придумывать истории. Да и зачем?

— Товарищ капитан, мне надо на Черную Речку, к поезду! У меня уезжает друг!

— Да ты что! Мы совсем не туда!

— Я понимаю! Мне бы только до причала, до катера!

— Дома-то тебя искать будут…

— Дома знают, честное пионерское! И улицы бросились навстречу, размазывая фонари в сплошные желтые полосы.

— Прямо к Орудийной, — сказал водителю человек в форме капитана Морфлота. — Ничего, это не очень большой крюк.

Машина подлетела к арке, за которой тянулись бетонные пирсы.

— Ни пуха ни пера, малыш!

Тим бросился к кассе.

…Зря он торопился. Зря капитан гнал машину. Вообще все зря…

Над окошечком кассира был пришпилен листок с обыкновенными и беспощадными словами:

Тим прочитал эти слова несколько раз. И все еще машинально шарил в карманах, искал мелочь для билета.

«А ведь и денег нет ни копейки…»

Когда бежал, в кармане что-то звякало, а сейчас оказалось — ключи. Два плоских ключа на блестящем колечке: от квартиры и от «Маугли». Тим растерянно подержал их на ладони.

И вдруг Тим понял, что ключ — это надежда.

Это риск — почти такой же, как с «Сатурном». Но ведь Славка уезжает!

По бульвару, мимо праздничных людей и светящихся фонтанов, Тим бросился к Адмиральской пристани.

Повезло! У дощатого настила прыгал на короткой зыби катер-лимузин. С пристани на борт шагнул молодой офицер в парадной форме.

— Товарищ капитан-лейтенант! Подождите, пожалуйста! Товарищ капитан-лейтенант! Мне надо на Северный берег, а рейд закрыт! Меня мама потеряет! — Сейчас нельзя было говорить настоящую причину.

Офицер обернулся. Веселые глаза, белые зубы.

— Что за крик?

— Мне надо на Северный берег, а катера не идут!

— Мы не туда, мы на крейсер.

— Вам же это две минуты! Пожалуйста!

— Не положено.

Тим заплакал. От бессилья и тоски по Славке.

— Ты что слезы льешь, моряк? Веснушки хочешь смыть?

— Дома же беспокоятся, — соврал Тим, а думал по-прежнему о Славке.

— Где же ты был? С обеда предупреждали, что рейд закроют.

— Я у товарища засиделся…

— Шут с тобой, прыгай, Конопухин… Пускай мамаша тебе всыплет по тому месту, на котором засиживаются. Оно у тебя тоже с веснушками?

Ладно, сейчас не до обид! Лишь бы скорее!

Катер вздыбился, раскидав пенные усы. Северный берег с обелиском в честь воинов-гвардейцев приблизился, накатил вплотную, навис над Тимом.

Каменистая крутая тропинка вела от пирса наверх, туда, где шоссе и автобусная остановка. Можно и по лестнице, но тропинкой ближе… Теплый, но плотный ветер качнул Тима над откосом, пузырем надул рубашку — она выбилась из-под резинки на поясе. Тим схватился за кусты, в ладонь злорадно вгрызлись мелкие колючки. Наплевать! Лишь бы успеть!

Квадратные окна автобуса светились у остановки.

— Подождите!

Зашипели двери, мигнули красные фонарики. Насмешливо так мигнули, будто сказали: «Денег нет — нечего и соваться».

Cледующий автобус — через полчаса. А поезд, наверно, уже в пути.

У поворота заметались лучи от ярких фар. Тим выскочил на дорогу. Высоко поднял руки.

Крытый брезентом грузовик взвыл, как остановленный на бегу мамонт. Шофер в синей робе и берете со звездочкой распахнул дверь:

— Ты что, парень?! Головы не жалко?!

— Товарищ водитель! Мне надо на Кипарисную! Это прямо по дороге, до поворота!

— Ты что, обалдел? Это военная машина!

— Товарищ водитель! У меня друг уезжает, я не успею!

— Уйди с дороги!

— Я же его больше никогда не увижу!

— Я из-за тебя на губу сяду!

— Меня не заметят в кабине, я пригнусь! Товарищ…

— Носит вас по ночам! Лезь!

В машине резко пахло бензином.