— Ну… можно так, — сказал распорядитель, прилаживая к щеке отклеившуюся бакенбарду. — Если хочешь, мы дадим тебе шанс еще в одной гонке. И тому капитану, чей клипер столкнулся со скорлупой. Договорились?

“Сурепкин” дернул колючим плечом.

— Вы же не понимаете… Все теперь бесполезно.

Вокруг сочувственно молчали. Желтый мальчик ссутулился и пошел прочь. Мокрые кроссовки чавкали на его ступнях.

“Робин Гуд” между тем устал ждать, благополучно закончил дистанцию и клюнул барьер на финише. Ему жидко похлопали. Оське тут же вручили приз: легкую коробку в разноцветной фольге.

В коробке оказался голубой пластмассовый пистолет для стрельбы шариками от пинг-понга. Шарики лежали тут же, десять штук. Детсадовская игрушка. Ну да ладно, все-таки приз. Пустую коробку Оська затолкал в мусорную урну. Шарики распихал по карманам. Бело-синие карманы оттопырились. Потом Оська вспомнил, что не вынул из оставленного у бассейна кораблика пятигрошевую монету. Вернуться? Нет, не хотелось…

Победа почему-то не радовала. Будто он выиграл гонку обманом. Но, конечно, это была ерунда!

Чтобы развеяться, Оська пострелял по воробьям. Никакого зла им Оська не хотел, пластмассовые невесомые мячики не могли повредить пичугам, если даже попадешь. Да попробуй-ка попади! Только ищешь потом шарики в траве и непролазном дроке.

Один шарик срикошетил от платана и улетел за кривой запертый киоск. Оська прыгнул за ним.

За киоском сидел в траве “Сурепкин”.

Он прислонился к синей пластиковой стенке и обнял колени. Белый мячик лежал у его кроссовок. “Сурепкин” не смотрел на мячик. И на Оську не взглянул. Теперь он плакал по-настоящему. Крупно переглатывал слезы, пальцами смазывал их со щек. Потом притих, почуяв постороннего…

— Я… за шариком, — неуверенно сказал Оська.

“Сурепкин” толкнул к нему шарик ногой. Не сердито, а так. Бери, мол, и не мешай, когда у человека горе.

Оська нагнулся, взял. Пошел. А шагов через пять остановился.

Может, у мальчишки и правда горе? Настоящее? Неужели из-за проигрыша в этой смешной гонке?

Оська обернулся. “Сурепкин” поднял плечи и затвердел. Убраться бы отсюда и делу конец! Что ему, Оське, до этого незнакомого пацана? Плакса к тому же… “А сам не плакса, да? Мало, что ли, в жизни ревел — и от настоящих бед, и от пустяков!”

Оська шагнул назад. Раз, другой… Иногда чтобы подойти к человеку с хорошими словами, надо не меньше смелости, чем для драки.

Оська переступил в траве и сказал мальчишкиной макушке с желтым хвостиком:

— Если бы он случайно не застрял… твой кораблик… он бы обязательно первым пришел.

— Вот именно, — буркнул “Сурепкин” себе в колени. И плечи отмякли.

— Ну, тогда вот! — с облегчением сказал Оська. — Это, значит, твой приз. По справедливости… — Он стукнул по мокрыми от слез коленкам “Сурепкина” пистолетом. — Бери. А мне он даже и ни к чему…

“Сурепкин” вскинул лицо. Взметнул на Оську желтый взгляд — так, что искры с ресниц.

— Господи! Да при чем тут это ! Приз какой-то…

— Значит… просто обидно, да? — выговорил Оська. “Ну, чего я к нему пристаю?”

— Не в этом дело… — “Сурепкин” стал смотреть перед собой. И вдруг вздохнул — весь содрогнулся этим вздохом. — Я желание загадал. Думал, что исполнится, если побе…дю. Побеждю… тьфу! Он мотнул головой и опять полетели брызги — по Оськиным ногам. Как от мелкого дождика.

Оська осторожно спросил:

— Важное желание, да?

— Еще бы… — Видать накипело на душе у мальчишки, раз признался незнакомому.

Оська сел на корточки рядом.

— А ты, значит, веришь в загаданные желания?

“Сурепкин” глянул быстро и насупленно.

— А почему не верить? У меня раньше почти всегда получалось. Если сделаю, что задумал, желание исполняется… Только не надо загадывать невыполнимое…

“А сейчас было какое?” — чуть не спросил Оська. Не посмел. Сказал деловито:

— Если один раз не вышло, можно ведь попробовать снова.

— Это уже не будет считаться…

— Если то же самое условие, то не будет. А если задумка более серьезная… то есть суровая даже… тогда подействует.

— А какая суровая? — “Сурепкин” быстро вытер ладонями лицо. И смотрел нетерпеливо.

— Ну… например, мне рассказывала одна знакомая, она с Севера приехала. Там у них есть город Старотополь, а в нем церковь с якорями у двери. И все пацаны знают: если чего-то очень хочешь, надо сделать кораблик и поставить там перед образом Богородицы с Младенцем. Только прийти к нему надо до восхода, церковь открыта днем и ночью. Поставишь кораблик, зажжешь свечу и прошепчешь желание. А потом весь день, до заката, нельзя ни есть, ни пить, ни с кем разговаривать. И надо все время помнить, про что загадал…

— Этот Старотополь ого-го где… — со всхлипом вздохнул “Сурепкин”.

— Ну и что? У нас же тоже есть такая церковь, особенная. “Никола-на-Цепях”. В ней образ Николая Угодника с корабля “Святой Николай”. Корабль сгорел во время Первой осады, а икону спасли…

— К ней тоже надо ставить кораблик? Ох, жалко, я тот не взял. Но можно ведь другой, да?

— Там вообще не надо кораблика. И даже в церковь заходить не обязательно, тем более, что она обычно закрыта… — Оська говорил быстро, потому что чувствовал: желтый мальчишка буквально наливается надеждой. — Нужно только постоять у двери и подержаться за ручку. Там такие вот ручки, медные, старинные… И шепотом сказать желание… И не надо потом голодать и молчать, как в Старотополе, не обязательно это…

— Как-то слишком уж просто… — недоверчиво выдохнул “Сурепкин”.

— Не просто… — Оська поежился. — К церкви-то еще попасть надо. А она над бухтой, где Саламитские скалы. Там стометровый обрыв, и она как раз посреди обрыва, на площадке. А к площадке сверху цепи тянутся. И вот… надо по такой цепи.

— А другого пути, что ли, нет? — помолчав, прошептал “Сурепкин”.

— Есть, конечно. Только тогда желание не сбудется… Да про это все пацаны знают, хоть кого спроси…

— И они всегда исполняются… желания?

— Наверно, да. Мое, по крайней мере, исполнилось.

— Ух ты… А это здорово страшно спускаться по цепи? — “Сурепкин” не скрывал, что ему — страшно.

Оська вспомнил, подумал. Поежился опять.

— Ну… так. Средне…

— Значит, у тебя было большое желание? Раз ты полез…

— Было… Отцовское судно арестовали в Аргентине. За какие-то долги пароходства. Отец был старший помощник на этом теплоходе, на “Соловьевске”. Их задержали в Росарио-де-Санта-Фе, это порт на реке Парана, а мы сидим тут и ничего не знаем. Оказалось потом, что полиция там опечатала рацию и весь экипаж арестовала… Мама в слезах, Анка… ну, это наша родственница, она тоже. Ревут, когда вдвоем. А меня увидят — и улыбаются: “Ничего, ничего, не бойся, скоро все будет хорошо”. А чего уж там хорошего… — Оська снова зябко повел плечами. — Нету ничего хуже на свете, когда неизвестность… Ну, я пошел на обрыв… И полез…

— А желание? — нетерпеливо сказал “Сурепкин”.

— Пришел домой, ржавчину смыл, а мама говорит: “У нас радость, радиограмма от папы!”

— Значит, все хорошо?

— Ну… да. То есть их еще не отпустили, только капитан прилетел, чтобы здесь дела с долгами улаживать, а папа там остался за него. Но теперь-то у них на “Соловьевске” все в порядке, продукты есть, тюрьма больше не грозит. А то ведь сперва всех в тюрьму посадили, говорят: ”Есть сведения, что везете наркотики”. Потом оказалось, что это просто для испуга. Наш консул вмешался, всех вернули на судно…

Оська, рассказывая, все еще сидел на корточках. А желтый мальчишка уже стоял над ним — с высохшим лицом, танцующий от нетерпения.

— Пойдем! Покажешь, где эта церковь!.. Или надо обязательно до восхода?

— Да хоть когда можно. Только…

— Пойдем! — И он признался с неожиданным жаром: — Я понимаю, я не зря тебя встретил!

— Значит… очень большое желание? — неловко сказал Оська.

— Да! Не меньше, чем твое… Если хочешь, я расскажу!