— Это церковь Святой Ольги, — шепотом сказала Саша. — Ее освятили за год до войны. Потом пришли французы, засели в ней и стали обстреливать нашу сторону из ружей. У них ружья шибко далеко бьющие…
— Штуцера…
— Ну да… Тогда наши с Шестого бастиона да с редута «Ростислава» по ним из орудий…
— По церкви-то…
— Когда война, разве глядят, где церковь, где что… Всю как есть поразбивали, теперь уж, наверно, заново не построят…
— Это и есть твоя церковь? — тем же, что у Саши, шепотом спросил Коля.
— Да… Пойдем в нее?
— Пойдем…
Вход сплошь зарос цветущим дроком. Саша и Коля пролезли вдоль стены, между каменным косяком и колючими мелколиственными плетями (они цеплялись за воротник). Из дверного проема дохнуло каменной прохладой и влагой. Внутри было полутемно, хотя сквозь заросшие окна и пробоины пробивались тонкие лучи.
Потолок первого этажа сохранился, только змеились по нему густо-черные трещины. Стены казались закопченными. У них всюду были навалены земля и камни. Местами — до половины высоты.
Коля постоял — глаза привыкали к сумраку. Саша ждала рядом. Потом тепло шепнула ему в ухо:
— Нам надо туда, — и потянула за руку.
По земляной груде с битыми кирпичами они поднялись к неглубокой полукруглой нише. Она была похожа на заделанное окно. Из окошек напротив падал сквозь листву зеленоватый свет. Он мягко вымывал из сумрака роспись на побитой штукатурке. Видна была голова Богородицы в темном платке, очерченном тонким нимбом. Большие глаза ее были печальными и тревожными. А еще различим был Младенец. Он прижался к плечу Матери, поднял голову и смотрел ей в лицо. Выражение глаз было таким же, как у Богородицы. Так по крайней мере виделось Коле в этом зеленоватом таинственном полусвете. Маленькая ладонь мальчика лежала у мамы на плече. На нее падал тонкий луч, и она светилась, словно крыло светлой бабочки…
— Это я нашла в прошлом году еще, тихонько сказала Саша. — И расчистила…
— И с той поры приходишь сюда? — понятливо шепнул Коля.
— Да… В уцелевшие-то церкви много людей ходят, а сюда никто… Мне кажется, им тут грустно совсем без людей… — Она вытянула руку, пальцами осторожно провела по верхнему краю росписи, над чуть заметными нимбами Иисуса и Марии. — Вот я и прихожу. И свечку им ставлю…
В самом деле на нижнем уступе ниши лежал крошечный восковой огарок.
— Если хочешь, тоже поставь… — чуть слышно предложила Саша.
— У меня же нету…
— Я взяла…
У Саши была такая же, как у Коли холщовая сумка. В ней лежала половинка круглого хлеба и заткнутая тугой бумажной пробкой бутылка с квасом. (Коля несколько раз рыцарски предлагал: «Давай понесу», но Саша говорила: «Вот еще. Мне вовсе не тяжело».) Теперь Саша достала из сумки две похожие на желтые карандаши свечки и красную бумажную коробочку. Коля знал, что на ней написано:
С?рныя спички фабрики Д.I.Паркеръ
— Хочешь, зажги…
Коля хотел. Он любил зажигать спички. Умело царапнул головкой о картонку-чиркалку. От головки отлетела горящая крошка, клюнула его в рубашку, но, к счастью, не прожгла. Палочка загорелась едким шипучим огоньком.
— Давай… — Коля оплавил нижние концы свечек, укрепил их на каменном выступе. Близко друг от друга. (ведь он и Саша тоже были рядышком). Придвинул горящую спичку (уже вторую) к одному фитильку, к другому. С тихим треском зажглись два ярких язычка. От их дрожащего света лица на фреске словно ожили, в глазах блеснули искорки.
Саша быстро встала на колени. Коля постоял, потом, спохватившись, опустился рядом — коленями в земляные и кирпичные крошки. Что-то острое попало под левую коленку, но он не шевельнулся. Саша неразборчиво шептала рядом. Коля не помнил ни одной подходящей молитвы. Он перекрестился и, глядя на два строгих освещенных лица, мысленно спросил:
«А почему вы позволили расстрелять эту церковь?»
Потом виновато опустил глаза. Разве он имеет право задавать Им такие вопросы?.. А может быть Они специально сделали это, чтобы он и Саша оказались здесь вдвоем? Чтобы наступила вот эта минута, немножко похожая… да чуть-чуть похожая на венчание… Или как это называется — «обручение»?.. От такой грешной мысли у Коли полыхнули уши. Он покосился на Сашу: не догадалась ли?
Она легко встала.
— Идем, Коля. А свечки пусть горят…
Снова обнял их солнечный воздух с запахом южных трав и моря. Теплый ветерок приподнял Колин воротник, мотнул Сашино платье с частыми оборками ниже колен, сбросил с ее головы на плечи белую косынку.
Сквозь всякие чертополохи Коля и Саша прошли шагов двести и оказались у остатков серой крепостной стены. Они торчали из земли обглоданными зубцами, словно хребет притаившегося под землей исполинского дракона. Кое-где камни густо опутывало желтое мелкоцветье дрока. Местами к камням прижималась высокая полынь. Среди травы цвел синий цикорий… Здесь Коля сделал первую находку. Башмак его зацепился за какую-то скобку. Оказалось — полукруглая ручка глиняной амфоры с остатком горлышка и круглого бока. Под ободком горлышка были заметны зубчики выдавленного узора.
— Ой, да такого добра здесь сколько хочешь, — махнула рукой Саша. Но Коля, как представил, что эту ручку тысячу лет назад держали в ладонях древние жители Херсонеса (может быть, такие же мальчики и девочки, как он и Саша) — сразу озноб между лопаток. Он сунул остаток амфоры в сумку.
— Пойдем к морю, — предложила Саша. — Там у берега волной намывает много всего.
Пошли вдоль стены — без тропинки, через всякие заросли. Саше-то ладно, она в чулках, а на Колиных икрах колючки оставляли белые царапины, а иногда и крошечные красные бусинки. Но он ни разу даже не пикнул. И в награду за терпение судьба наградила его новыми трофеями. Там, где стена была совсем низкой, на уровне локтя, Коля заметил на ее гребне, среди каменной крошки два черных кружка. Размером с мундирный «гудзик». Не веря еще в такое счастье, он ухватил их, повертел перед глазами, потер помусоленными пальцами, почистил о штаны и рубаху (что, конечно, не прибавило его костюму чистоты).
— Саша, это же монетки.
— Ой, правда… У меня таких еще нету…
На черной меди проступали прямоносые греческие профили в шлемах с гребешками. Это с одной стороны. А с другой… На одной монетке, приглядевшись, можно было рассмотреть остроносый корабль с мелкой щеточкой весел и квадратным лоскутком паруса. На другой — какой-тот запутанный клубок..
— Ох, Сашка… Это, кажется, змеи сплелись. Наверно, священные…
Саша часто задышала у Колиной щеки.
— Правда змеи… Ой, страх, как они сцепились…
— Опять «ой, страх»? Щелкну!
— Я нечаянно… А кораблик тоже красивый.
— Тебе что больше нравится? Кораблик или змеи?
— Не знаю…
— Тогда выбирай! — Коля подержал руки за спиной и протянул сжатые кулаки.
— Зачем? Обе денежки твои…
— Ты мне еще поспорь. Выбирай живо…
— Тогда вот… — Она мизинцем коснулась его костяшки на кулаке.
Саше достался кораблик. Она благодарно засопела, стиснула монетку в пальцах…
Потом они спустились к морю, под обрыв — узкой ломаной тропинкой среди желтых пластов известняка.
Обломки такого же камня валялись у воды. Источенные прибоем, в круглых впадинах и дырах, они похожи были на черепа морских чудовищ. Легкие волны с шорохом обтекали эти камни. Разбегались по крупной гальке и откатывались. После них оставались полосы шипучей пены с искрами в каждом пузырьке. Резко пахло водорослями. Их бурые груды были навалены среди камней. Над ними густо скакала какая-то мелкая живность, похожая на стеклянную крупу.
Саша села в тени обрыва. Достала из сумки квас и краюху, отломила кусок.
— Хочешь?
Коле не хотелось есть. Он поглотал из бутылки теплого кваса, постоял над Сашей, которая аккуратно жевала корочку. Они встретились глазами. Коля вспомнил, как только что они стояли в разрушенной церкви на коленях, рядышком. Как потрескивали свечки. Почему-то очень застеснялся, сбросил башмаки и, прихрамывая на каменных окатышах, пошел к воде. Волна залила щиколотки. Коля по очереди дрыгнул ногами и зашел поглубже. Соль защипала царапины, но не сильно, даже успокаивающе. Прохлада смыла усталость. Коля, расталкивая ногами воду, пошел вдоль берега. Новая волна приподнялась упругим пластом, замочила кромки штанов. Коля засмеялся, выбрался на гальку и пошел вдоль полос угасающей пены.
