Кузнецов прищурился.

— Что еще за книжка?

Слава протянул ему брошюру.

— А!… — Кузнецов небрежно отбросил ее от себя. — Не очень-то доверяйте этой книжонке.

— А как же быть? — возразил Слава. — Ведь это официальное издание. Госиздат…

— Мало ли глупостей у нас издают… — Кузнецов рассердился. — Напорола вздорная баба невесть чего, а у нас и рады… — Он строго посмотрел на Ознобишина. — Садись, слушай и усвой то, что я тебе скажу. Раз уж затеяли, проводите свой диспут, но… Поменьше о свободной любви. Семья — это первичная ячейка общества. Говорите о воспитании подрастающего поколения, о нравственности, но увязывайте все это с нашей борьбой, с практической работой, не забывайте, что живем мы не в безвоздушном пространстве.

Слава согласно кивал, но помнил ленинскую речь на съезде комсомола, и то, что советовал Кузнецов, отвечало тому, что говорил Ленин.

— Кстати, кто докладчик? — осведомился Кузнецов.

— Вержбловская.

Кузнецов поморщился.

— Что за выбор? Надо кого-нибудь посерьезнее.

— Девушек тоже надо привлекать, — оправдался Слава. — Женская в общем тема…

— Ну что она там начирикает? — Кузнецов поморщился, предложил: — Возьмись-ка лучше ты сам?

— Я и так выступлю, — возразил Слава.

— Поручи кому-нибудь другому, — предложил Кузнецов. — Хотя бы Ушакову, он сам у вас как девушка…

Слава не согласился с Кузнецовым, ему хотелось, чтобы доклад делала девушка, — договорились, что будут два докладчика.

По городу расклеили плакаты, рисовали их все работники укомола.

— Семья и коммунистическое общество, — диктовал Слава.

Ушаков переставил слова:

— Коммунистическое общество и семья.

Слава не придал перестановке слов большого значения.

— Не все ли равно?

Никто не ожидал, что на диспут придет так много народа, — пришла работающая молодежь, пришли школьники, много учителей, зал партийного клуба заполнен до отказа, хотя приходить не обязывали никого.

Собрание вели Ознобишин и Железнов, для солидности пригласили в президиум директоров обеих школ, с опозданием появился Кузнецов, сел рядом с учителями.

— Вступительное слово предоставляется работнику укомола товарищу Вержбловской.

Раскрасневшаяся, смущающаяся, поднялась она на трибуну, в белой блузке с черным бархатным бантиком.

Увы, Кузнецов не ошибся: Франя чирикала…

На этот раз она действительно прочла брошюру Коллонтай, ее она и повторяла.

Свободные чувства, союз двух, никакого принуждения ни по закону, ни по семейным обстоятельствам, дети ничем не связывают родителей, для детей построят тысячи интернатов…

Диспут, может быть, и провалился бы, ограничься его организатор своей выдвиженкой…

Но Ушаков — это уже другой коленкор!

Его не занимал вопрос, какие обязательства накладывает на мужчин и женщин физическая близость… Он не зря переставил слова. Каким будет коммунистическое общество. Вот что его интересовало! И, лишь представив себе это отдаленное общество, можно представить, каковы будут его институты.

Этот деревенский паренек был совсем не так прост, как казался, и начитан немногим меньше Ознобишина.

— Мы не можем еще с большей достоверностью сказать, каким будет коммунистическое общество, — говорил Ушаков. — Мы можем лишь определить его главные особенности. Уже несколько столетий назад лучшие умы человечества думали о том, каким будет раскрепощенное человеческое общество, избавленное от власти собственности и эксплуатации человека человеком. Четыреста лет назад англичанин Томас Мор написал замечательную книгу «Утопия», столетие спустя итальянец Кампанелла написал «Город Солнца», через двести лет появились книги Фурье и Сен-Симона…

Он называл имена великих утопистов. Откуда он их взял? Да из того же источника, из которого черпал свои познания Слава. В те годы Госиздат заполнил страну книгами прогрессивных мыслителей всех времен и народов. «Город Солнца» и «Утопия» лежали на столах у многих комсомольских работников…

— Семья? — спрашивал Ушаков. — Что определяет общественные и семейные отношения? Прежде всего политический и экономический уклад общества. Представьте себе, упразднена частная собственность, устранено социальное неравенство, труд стал внутренней потребностью человека. Кампанелла мечтал именно о таком обществе! И написал книгу о городе, жители которого руководствуются этими принципами. А сто лет назад, когда декабристы пытались уничтожить в России самодержавие, французский мыслитель Фурье высказал предположение, что в будущем коммунистическом обществе развитие производительных сил сотрет грани между умственным и физическим трудом…

Кузнецов улыбался, никогда Слава не подумал бы, что Кузнецов способен так счастливо улыбаться, и не замечал, что и сам он улыбается так же счастливо и радостно.

Вот ради чего они все, собравшиеся в этом зале, жили и боролись, вот почему стремились на фронты гражданской войны, ловили дезертиров, искали запрятанный кулаками хлеб и экономили каждую каплю керосина!

И слушали Ушакова совсем не так, как Франю.

— А теперь представьте себе общество, о котором мечтали Маркс и Энгельс и которое мы теперь создаем, и подумайте, сохранится ли семья в таком обществе? Разумеется, сохранится. Счастливый человек не откажется от своего ребенка, не откажется же он от самого себя, потому что ребенок — это его собственное и более совершенное воплощение. А если человек любит своего ребенка, значит, любит и женщину, родившую этого ребенка, потому что гармонический человек будущего будет просто не способен искать легких и временных связей.

Слава знал, что Никита Ушаков еще не ухаживает за девушками, ни в кого не влюблен, для него любовь еще отвлеченное понятие, но именно такие чистые и уверенные в себе люди и создают хорошие семьи.

Ушаков категоричен, и, боже мой, какие же споры разгорелись в зале!

Как будут воспитываться дети и какими должны быть отношения между супругами, имеет ли право мужчина разойтись с женой, если у нее от него дети, кто из супругов должен обеспечивать семью, какие обязательства возникают у общества по отношению к семье и, наконец, существует ли любовь и что такое счастье…

И вдруг Славе открылось, до чего же все они выросли. Оказывается, не один Ушаков читал Кампанеллу…

И вспомнился Славе разговор о будущем года два назад на крыльце Успенской школы. Как они тогда были наивны! А сегодня ребята так и чешут: какой будет труд, как повлияет на человеческие отношения покорение природы, что нужно для гармонического развития личности… Не все, но многие спорили вровень с Ушаковым, и многие из тех, что выступали сегодня в клубе, еще покажут себя!

— Ты будешь выступать? — спросил Кузнецов.

Слава пожал плечами:

— Зачем?

— А я скажу несколько слов.

Кузнецов поднялся на трибуну, но заговорил не столько на семейные темы, сколько возвращал своих слушателей к заботам сегодняшнего дня:

— Заглядывать в завтрашний день, конечно, надо, но не забывайте и о сегодняшнем, семьи надо не разрушать, а крепить, так легче и дружнее работается, а дел у нас по горло…

Даже Кузнецов остался доволен диспутом и, что редко случалось, на прощание крепко и одобрительно пожал руки и Ушакову и Ознобишину.

Никита и Слава вышли на улицу.

— А ты, оказывается, много читаешь, — похвалил Слава Ушакова.

— Я бы еще больше читал, да времени не хватает, — огорченно отозвался Никита. — Уж больно много у меня дома хлопот…

И заторопился к себе в деревню, он никогда не оставался ночевать в городе.

Слава услышал за своей спиной перебор каблучков, его догоняла Франя.

— До чего хорошо прошло! — защебетала она. — Как ты думаешь, Кузнецову понравился мой доклад?

Она принялась делиться впечатлениями, точно Ознобишин не был участником диспута.

— Я зайду к тебе? — неожиданно предложила ему Франя.

Она никогда не заходила к Славе, и ему польстило ее внимание.

— Зайдем, — согласился он.