— А на что вам коммуна?
— А как же? — улыбнулся бывший помещик. — Вернут скот, инвентарь, окажут помощь семенами…
Слава не чаял, как поскорее вырваться от Кульчицких на свежий воздух.
— Годится?
Ответа не требовалось.
— Ну а теперь к графине…
Усадьба Брюхатовых отстояла верстах в двух от села — вышли за околицу, с версту прошли полем, свернули в березовую рощу, и сразу за рощей, на взгорке, открылась нарядная колоннада, ведущая к большому дому с высоким фронтоном.
Стены пожелтели от времени, штукатурка облупилась, из-под штукатурки выступали бурые пятна кирпичей, но в общем-то дом как дом. Лепные гирлянды до сих пор украшали большие удлиненные окна. Правда, стекла в окнах повыбиты, но эта беда поправима.
— А чем не нардом? — воскликнул с восхищением Ознобишин. — В нем и сцену, и зал, и все на свете можно устроить!
— Можно-то можно, да только кишка у нас тонка… — Заузолков не договорил. — Пусть уж пока ее сиятельство здесь живет.
— А не велика ли квартира для сиятельства?
— Иди, иди, смотри…
Чем ближе подходили к дому, тем более странным он становился. Точно за кулисами очутился Ознобишин! Поднялся по широким ступенькам, потянул за бронзовое кольцо дверь, переступил порог, и взору его предстали остовы комнат без полов и потолков, обломки столбов и досок, мусор и пыль.
Точно вспугнутая летучая мышь, метнулось к ним навстречу какое-то живое существо, при ближайшем рассмотрении оказавшееся крохотной старушкой в сером, под цвет стенам, длинном пальто и в соломенной шляпе с широкими полями, украшенными выцветшими лиловыми лентами.
— Ах, господи… — произнесла старушка низким грудным голосом, который удивительно не соответствовал ее фигурке.
Она протянула Заузолкову руку для поцелуя и удовлетворенно кивнула, хотя он и не подумал ее целовать.
— Вы от их величеств? — пролепетала она. — Но я не могу их принять, у меня в настоящее время живут разбойники, хотя они и уехали на турнир…
— Мужики весь дом разобрали по кирпичику, — объяснял Заузолков.
— Но ведь она…
— Сам видишь! — Заузолков с досадой махнул рукой. — Мы ее в Орел возили, в сумасшедший дом. Не принимают. Говорят, свихнулась окончательно и бесповоротно, но неопасна для окружающих. Вот и содержим.
— А где же она…
— Пробовали устроить у добрых людей… Куда там! Сюда удирает. Есть при доме чуланчик, приказал дверь навесить и окно прорубить, Не в воду же ее, как котенка!
А графиня Брюхатова продолжала:
— В департаменте герольдии одни немцы, не разбираются в русских родословных, а Брюхатовы по прямой линии от Ярославичей…
Оставили в покое и графиню.
По дороге в село Заузолков свернул в знакомую уже Ознобишину липовую аллею.
— И вот еще Федоровы…
Ознобишин не пожелал к ним идти.
— Там мне смотреть нечего, я там сегодня ночевал. Поговорим лучше в исполкоме.
Заузолков хотел что-то сказать, но промолчал.
— Пойдемте, — нехотя согласился он. — Мы к разговорам привычные.
В исполкоме Ознобишина ждал Ушаков, он появился в Колпне, когда Заузолков и его спутники осматривали дома помещиков, приехал на попутной подводе. За два или три часа пребывания в исполкоме Ушаков развил бурную деятельность, собрал работников волкомола и учителей и принялся разрабатывать с ними планы внешкольной работы, на бумаге у него возникли и хор, и драматическая труппа, и политшкола, и даже семинар по внешней политике, Ушаков интересовался международными событиями и всегда был не прочь о них потолковать.
— Ну вот, — сказал он, не здороваясь, не отвлекаясь от дела, протянул Славе исписанные листки. — Мы тут разработали программу, можно начинать.
— Где? — раздраженно произнес Слава.
— То есть как где? — озадаченно спросил Ушаков. — Ты нашел помещение?
— В том-то и дело, что не нашел.
— А помещики? Мне сказали в Малоархангельске, что графиня Брюхатова до сих пор проживает в собственном доме…
— Вот ты с ней вместе и поселись, — зло сказал Слава. — Графиня есть, а дома нет, хотя она в нем и живет.
— Давайте обсудим положение… — Слава обернулся к Заузолкову. — Кульчицкие отпадают, Брюхатова отпадает…
— Как видите, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — мягко заметил Заузолков. — Не будем торопиться, дайте время, подыщем что-нибудь…
Время, время! Заузолков не мог сказать ничего более неподходящего. В том и работа Ознобишина, чтоб подгонять время. С чем он приедет к Шабунину? Ничего не сделали, нужно время… Именно такие ответы и тормозили развитие нового общества.
Голубые глаза Ушакова потускнели.
— Говорят, есть еще какие-то Федоровы?
— Свободно можно выселить, — предложил Панков.
Слава вопросительно взглянул на Заузолкова.
— А зачем? — спросил Заузолков.
— Как есть они бывшие помещики, — пояснил Панков. — Вполне.
— Дом-то у них хороший? — поинтересовался Ушаков.
— Для одной семьи, — сердито ответил Заузолков. — У нас молодежь танцы любит, а там двум парам не разойтись.
— А если все равно выселить? — сказал Панков.
— А зачем? — еще сердитее повторил Заузолков. — Тебе-то какая польза? У нас на Федорова свои виды. Не наказывать же его за то, что отец у него был помещиком? Человек приличный, с белыми ни в какие контакты не вступал. Зачем же образованными людьми бросаться? Учителей по всему уезду не хватает, а из него, знаешь, какой учитель получится?
— А как же быть с помещением? — задумчиво спросил Ушаков.
— Соображайте, — сказал Заузолков. — Для этого вас и прислали из Малоархангельска.
Найти выход из безвыходного положения? Не хотелось Славе ни с чем возвращаться к Шабунину. Комсомолец обязан найти выход из любого положения. У Федоровых, конечно, не разгуляешься, да и казнить их не за что, они еще пригодятся.
«А не говорит ли во мне ненужная жалость? — мысленно спросил себя Слава. — Приняли меня душевно, я и размяк. Однако не я, а Заузолков их защищает…»
Слава думал, думал, прикидывал обстоятельства и так и эдак…
— Знаешь, все зависит от тебя, — обратился он к Панкову. — То есть не от одного тебя, а от комсомольской организации.
Панков не понял:
— То есть как это?
Вместо ответа Слава обратился к Заузолкову:
— Брюхатовская домина совсем никуда не годится?
— Как сказать… — Заузолков догадался, куда клонит Ознобишин. — Остов есть, но из чего стены ставить, печи складывать? Ни леса, ни кирпича…
— Амбары какие-нибудь, сараи найдутся?
Заузолков почесал карандашиком в волосах.
— Вижу, куда ты клонишь, товарищ Ознобишин. Ну, найдем один-два амбара, а кому строить?
— Нам, комсомольцам! — воскликнул Слава. — Панков будет строить, ему народный дом нужнее всего.
Ушел разговор от Федоровых…
Снова пошли в усадьбу Брюхатовых. Фундамент не пострадал. Стены кое-где лежат, а где и стоят. Балки провисли…
— Ох, и задал ты нам задачку, товарищ Ознобишин, — пожаловался Заузолков. — Как, Панков, осилишь?
Панков озадачен, но ведь самолюбие тоже не скинешь со счетов?
Вернулись обратно в исполком, собрал Заузолков президиум, позвали комсомольцев, прикидывали, судили, рядили, вчера еще никому в голову не приходило восстанавливать разрушенный дом, но стоило подбросить людям идею, как они загорелись, принялись спорить, считать, мечтать… Невозможное становилось возможным.
Трое суток провели Ознобишин и Ушаков в Колпне, а на четвертые выяснилось, что нужно возвращаться в Малоархангельск. Требуется решение уездного исполкома, одобрение отдела народного образования, согласие финотдела…
Со сметой, с ходатайством волисполкома собрались Ушаков и Ознобишин домой.
— Отправлю вас к вечеру, скорее доберетесь по холодку, — решил Заузолков. — Пошлю с вами Панкова, пусть тоже похлопочет.
— Я же на лошади, — напомнил Слава.
— Лошадь отправим обратно с оказией, — сказал Заузолков. — Дам свою пролетку, на ней Панков и вернется.
Пролетку, запряженную парой лошадок, подали задолго до захода солнца, а отъезд затянулся, что-то не было еще решено, что-то не договорено, отъехали уже в сумерках, кучер, молодой, веселый, уверенный, утешил седоков:
