Но вернусь к нашему с дворянином Елисеевым добрососедству. Ближе к ночи я постепенно выходил в нашем с ним сосуществовании на первое место — завладевал ведением мысленных бесед, задавал кучу вопросов, проясняя для себя картину здешней жизни, рассказывал о своём мире. А когда сознание тёзки погружалось в сон, брал на себя управление его телом и читал, читал, читал…

К резкому торможению и столь же резкому повороту на обочину с остановкой тёзкино тело оказалось готовым, что и понятно, а вот моё сознание — нет. Испугаться и тем более запаниковать я поначалу даже не успел, зато когда тёзка начал палить из «парабеллума» через опущенное по случаю жаркой погоды стекло водительской двери, мне стало уже не по себе. Чёрт, мы уже успели привыкнуть к спокойной жизни, а тут — нате вам, пожалуйста!

Стрелял тёзка вслед резво удалявшейся «Волге» кофейного цвета, и стрелял, увы, без особого толка — машина быстро удалилась и свернула влево на грунтовку, почти сразу скрывшись из поля зрения за росшими вдоль той грунтовки кустами.

— Что за нахер⁈ — такую постановку вопроса в имевшихся обстоятельствах я посчитал вполне допустимой. — Ты какого хрена стрелял⁈

— У него пистолет был, — несколько нервно, что и неудивительно, ответил тёзка. — И он явно собирался в меня стрелять.

Ну да, точно. В тёзкином сознании я увидел, как пошедшая было на обгон «Волги» поравнялась с нами и её водитель поднял пистолет и принялся целиться в тёзку. Я, конечно, грязно выругался, но и похвалить товарища за быстроту реакции не забыл. Да, не знаю уж, как тут местных дворян тренируют в стрельбе, но тёзка на тех тренировках явно не филонил…

Я уж хотел было спросить, чего мы встали, когда тёзка выбрался из машины и принялся что-то искать на полу, но тут же прочитал в его сознании, что он собирает гильзы, чтобы они не попали под педали и не затрудняли ему управление. Это он, конечно, правильно делает, но мне казалось, что можно было и подождать. Ладно, фиг с ним, тёзке, в конце концов, виднее, насколько оно важно.

— Револьвером обзаведись, в машине возить, — до такого тёзка почему-то не догадался, пришлось подсказать. — Из него же гильзы не вылетают.

— А и верно! — согласился он. — Смотрю, и ты в оружии толк понимаешь!

— Чисто теоретически, — поскромничал я. — Так-то автомат последний раз в руках только в армии и держал, а это когда было…

— Автомат? — не понял тёзка. Странно, об оружии мы как-то и не говорили. Пришлось объяснять, хорошо хоть, мысленно показывать друг другу картинки и воспоминания мы с товарищем более-менее наловчились.

— Хорошая вещь, — уважительно оценил он. — У нас такого нет…

Тут же тёзкина память показала, что у них тут есть. А что, для тридцать второго года очень даже неплохо, намного лучше, чем это было у нас в том тридцать втором, который я знал по книгам. Тёзка принялся грузить меня названиями образцов и их техническими характеристиками, точно так же, как сразу после моего подселения к нему в голову рассказывал мне о здешних автомобилях — похоже, всяческие стрелялки были столь же близки его сердцу, как и самобеглые экипажи. Что ж, пришлось, как и в тот раз, попросту пропустить мимо мысленных ушей этот бурный словесный поток, тоже, понятное дело, мысленный. Всё-таки есть своя прелесть в таком нашем общении — в реале выслушивать всё это было бы куда более утомительно, и не факт, что удалось бы защитить себя от информационного перегруза. Это я уже не говорю о намного большем времени, которого потребовало бы речевое общение. Тем не менее, что-то из тёзкиной лекции я запомнил, мало ли, может когда и пригодится.

В Покрове тёзка первым делом заехал в полицейское управление, благо, прямо на Владимирском тракте оно и располагалось. Оставив у дежурного заявление о попытке нападения, дворянин Елисеев побеседовал с уже знакомым по происшествию на дороге титулярным советником Грековым. Беседа получилась недолгой, потому что кроме марки и цвета автомобиля злоумышленника тёзка мог лишь сказать, что свернул тот с тракта сразу после Киржача. Тут о деревне Киржач речь, а не о городе с тем же названием, он-то совсем в другом месте находится. Номера машины тёзка не разглядел. Сыщик таким показаниям особо не обрадовался, но любезно предоставил заявителю возможность позвонить в Москву и поставить в известность о случившемся господина Воронкова. Тот после недолгого разговора попросил тёзку передать трубку покровскому коллеге и ещё какое-то время нам с тёзкой пришлось выслушивать односложные ответы Грекова, а потом он вообще попросил тёзку подождать за дверью. Закончив с телефонным разговором, титулярный советник Греков вернул тёзку в кабинет и настоятельно посоветовал ему заранее ставить полицию в известность в случае выезда из Покрова. Тёзка, однако, заверил сыщика в том, что никуда пока не собирается.

— Дома-то что своим скажешь? — спросил я, когда мы покинули пристанище уездной полиции.

— А ты что посоветуешь? — тёзка, похоже, надеялся услышать от меня что-то ну очень умное.

— Ну, маме с сестрёнкой знать всё это уж точно не стоит, — начал я оправдывать тёзкины ожидания.

— Отцу тоже, — подхватил тёзка.

— Не уверен, — возразил я. — Он у тебя, как я понимаю, человек в городе не последний, ему Греков запросто и сам сообщить может.

— Вот уж не хотелось бы… — такая вероятность тёзку не обрадовала. — Но умеешь ты настроение испортить, умеешь.

Да тут мне и умения особого не требовалось — уж больно явственно читался в тёзкиных мыслях страх, что папаша законопатит его к себе в военный городок, разумеется, для безопасности. А у тёзки планы на летний отдых в родном городе были совсем другие…

— Сейчас ещё больше испорчу, — пообещал я. — Если, конечно, ты не против.

— А если и против — ты же всё равно испортишь? — товарищ проявил предельно правильное понимание обстановки. — Давай уж, не стесняйся.

— Уговорил, стесняться не буду, — согласился я и продолжил: — Вот смотри, что у нас получается. Голубок тот, которого ты завалил, вроде должен был соображать в убийствах, раз зарабатывал этим.

— Так, — подтвердил тёзка.

— Что ничего у него не вышло, это, скорее всего, случайность, — напомнил я. — Зато сегодня ты на дороге шуганул какого-то придурка.

— Придурка? — переспросил тёзка. — Почему ты так считаешь?

— Даже мне понятно, что с водительского места стрелять вправо тупо неудобно, — обратил я тёзкино внимание на особенность действий того дебила. — А он о том не подумал. Да, я понимаю, что обгонять тебя по обочине было бы ещё большей дурью, а стрелять на встречных курсах хотя и удобнее, но не факт, что сразу попадёшь, а повторить попытку будет уже невозможно. И как ещё его назвать после всего этого⁈

— Хм, пожалуй, ты прав, — признал тёзка. — Но ты ещё про вора забыл. И не пойму что-то, как такое может испортить настроение?

— Такое не может, — не стал я спорить. — Но вот то, что из этого следует — очень даже может.

— Это как же? — не понял он.

— Ну, во-первых, понять, что с придурками связываться нет смысла, можем не только мы с тобой, но и заказчик нападений на тебя, — начал я нагнетать. — Значит, будет искать более толкового исполнителя, и если найдёт, нам точно лучше не станет. Во-вторых, заказчику этому уже известно или вот-вот станет известно, что ты в Покрове, а значит, ни о какой безопасности в родном городе говорить теперь не приходится. В-третьих, про вора я не забыл, но тут мне сказать пока нечего. Ну что, испортил? — не удержался я.

— Испортил, — тёзка даже усмехнулся, правда, не шибко весело у него получилось. — Я же сказал — умеешь…

Подполковник Елисеев домой пока что не прибыл, будучи занятым по службе, его ждали через пару дней, так что встречали дома тёзку только матушка с сестрёнкой. Обе произвели на меня впечатление, хотя, конечно, каждая по-своему. Что это мать с дочерью, по чертам их лиц больше угадывалось, нежели было заметно — если лицо Елены Васильевны отличалось прямо-таки величественностью и даже, я бы сказал, царственностью, как и общий вид этой статной и в свои сорок шесть лет всё ещё по-настоящему красивой женщины, то живое и миленькое личико Наташи постоянно меняло своё выражение вместе со сменой эмоций юной девицы. Впрочем, Наташей тёзкина сестрица смотрелась только не сильно взрослым лицом, а вот фигурою со всеми положенными формами она и в четырнадцать выглядела уже вполне себе Натальей Михайловной.