Да и сама клетка чем дальше, тем меньше представлялась именно золотой. Условия, в которых тёзка жил сейчас, как-то на такое звание не тянули. Да, где-то как-то комфортно и уютно, но… Свобода — штука такая, ценить и понимать которую начинаешь именно тогда, когда её лишаешься. Выбрать еду, которую хочется именно сейчас, сходить в кино, загулять с университетскими приятелями, в конце концов завести подружку или тупо сходить к девкам — все эти мелкие радости, из которых и складывается настоящий жизненный комфорт, и которые доступны лишь свободному человеку, в нынешних условиях оставались для дворянина Елисеева только мечтами.

Компенсацией такого положения могло бы стать повышение тёзкиного статуса, но и тут особых перспектив либо вообще не просматривалось, либо же они относились к не самому близкому будущему. Тёзке ещё полтора года учиться, не говоря уже о возникшей неопределённости с учёбой, а кто примет на государственную службу недоучку? Способности? А что, для них установлены какие-то правила, стандарты или ещё что в этом роде? Правильно, не установлены. Но без них говорить о каком-то служебном росте по этой части вообще не представляется возможным…

Вообще, если поставить себе задачей обозначить нынешнее положение дворянина Елисеева одним словом, то этим словом будет «неопределённость». Вот на что ни глянь, ничто не определено — ни статус, ни перспективы розыска заказчиков покушения, ни ситуация с учёбой. Мне это категорически не нравилось, тёзке, когда он более-менее выберется из своей подавленности, тоже не понравится, стало быть, надо с той неопределённостью самым решительным образом бороться. Как именно, я пока не слишком хорошо представлял, но надо. Ладно, с делом о покушении от нас с тёзкой зависит не так много, тут господину Воронкову все карты в руки, но вот за как можно более ясный и внятный статус побороться мы, пожалуй, сможем. Что ж, будем, значит, бороться, вот прямо завтра и начнём…

Утром следующего дня явился коллежский секретарь Воронков. Рано явился, тёзка только-только успел позавтракать.

— Две новости у меня для вас, Виктор Михайлович, — с неопределённо-виноватой улыбкой начал Воронков после приветствий.

— Хорошая и плохая? — поинтересовался дворянин Елисеев.

— Да, — растерялся сыщик. — А как вы догадались?

— Угадал, — отмахнулся тёзка, успевший за всё прошедшее время нахвататься от меня таких анекдотов. — И давайте, Дмитрий Антонович, начинайте с плохой.

— В университет вы, Виктор Михайлович, через два дня не пойдёте, — хоть и успел я тёзку морально к такому повороту подготовить, но всё равно для него это стало именно плохой новостью. — Мне поручено содействовать вам в получении дозволения не посещать в течение семестра лекции и семинары, а положенные за семестр экзамены сдать экстерном. Это уже решено, никаких изменений не будет, — зародиться в душе дворянина Елисеева надежде сыщик не дал ни малейшей возможности, для убедительности воздев перст и закатив кверху глаза, показывая тем самым, что решение принято не им и даже не Денневитцем, а на куда более высоком уровне.

— Вот, Виктор Михайлович, я приготовил черновик прошения на имя декана, извольте посмотреть, — протянул он лист бумаги, исписанный не сильно аккуратным почерком. — Отношение от Собственной Его Императорского Величества канцелярии, — Воронков умудрился и произнести все эти слова с прописных букв, — будет доставлено в университет завтра утром, завтра же вам надлежит подать прошение, поэтому сегодня вам надо его поправить, если я что вдруг упустил, и переписать собственноручно.

— Сдача экстерном? — удивился тёзка. — А почему не академический отпуск?

— Во-первых, мы с Карлом Фёдоровичем уверены в вас, — начал сыщик с неприкрытой лести. — Потому и обратились по начальству именно с таковым предложением. Во-вторых же, запись об академическом отпуске, как и о любых иных затруднениях в учёбе, в послужном списке была бы нежелательной. Сдача же экзаменов за семестр экстерном, — предвосхитил он незаданный вопрос, — вообще не будет упомянута в вашем дипломе и, соответственно, послужном списке. Если, конечно, вы сдадите экзамены своевременно.

Ну да. До заочного обучения здесь пока не додумались, поэтому только экстернат. Тёзка с этим справится, тут я за него не волновался, да он и сам больше переживал за предстоящие полгода не шибко свободной жизни, нежели за будущую сдачу экзаменов. Я же в своих мыслях переключился на другое.

Итак, хоть какая-то доля определённости в положении дворянина Елисеева появилась, по крайней мере, на ближайшие полгода. Сколько из этого срока тёзка будет жить в Кремле, зависит исключительно от коллежского секретаря Воронкова. Поймает он заказчика тёзкиной смерти раньше — вернёмся на квартиру в Посланниковом переулке. Не поймает — прибавляем ещё сколько-то времени к заточению в Никольской башне. И за эти полгода мы с дворянином Елисеевым должны выбить, выторговать, выпросить, в конце концов, себе хотя бы мало-мальски внятный статус. Тёзка, впрочем, понимал всё и сам. Да ещё бы ему не понимать — дворянин же, у него все эти служебно-статусные заморочки в крови, наследственное, знаете ли. Что ж, раз мы оба пришли к этому, почему бы прямо сейчас и не начать? Я попросил тёзку дать мне поговорить с Воронковым напрямую.

— Дмитрий Антонович, — начал я, получив от товарища разрешение, — позволите несколько слов, что называется, без протокола?

— Да, Виктор Михайлович, извольте, — с лёгким удивлением ответил сыщик.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но работа над моим делом весьма способствовала вашему служебному росту? — ходить вокруг да около никакого желания у меня не было, спросил вежливо, и того хватит. Впрочем, тут же я добавил своему вопросу конкретики: — Прикомандирование к дворцовой полиции, если я правильно понимаю, крайне благотворно скажется на вашей дальнейшей карьере?

— Даже в большей степени, чем вы, Виктор Михайлович, предполагаете, — Воронков аж засиял. — Уже третий день, как я официально переведён в дворцовую полицию!

— Мои поздравления, Дмитрий Антонович! — тёзка мысленно к этим словам присоединился, Воронков с благодарностью раскланялся.

А я-то думал, с чего бы вдруг Воронков проявил такую о нас с тёзкой заботу, когда Греков вытащил его в Покров! А он просто быстро и правильно оценил обстановку и тут же построил из розыскного дела трамплин, с которого и перелетел на более престижную службу… Лучше бы, конечно, он такую хватку проявил в поимке заказчика убийства, но, будем надеяться, ещё проявит. Перевод в дворцовую полицию — это хорошо, но надо же и на новом месте себя показать с лучшей стороны, чтобы начальство видело, что не ошиблось с таким новобранцем. Кстати…

— А что теперь будет с делом о покушении на меня? — спросил я. — Вроде бы оно к ведению дворцовой полиции отношения не имеет…

Страху в свой вопрос я подпустил не особо много, но так, чтобы было заметно, хотя на самом деле никаких опасений не испытывал. После столь эффектного, а главное, эффективного участия дворянина Елисеева в подавлении мятежа и раскрытии афёры с «Экспедицией Субботина и Павлова» дело о попытке его убийства обычным сыщикам никто не отдаст, это даже не обсуждается. Но лучше будет, если Воронков сам о том скажет.

— Дело передано дворцовой полиции и им по-прежнему буду заниматься я, — важно ответил сыщик.

— Я правильно понял, Дмитрий Антонович, это ваша вторая новость, которая хорошая? — запросил я уточнений.

— Именно так, Виктор Михайлович, — подтвердил Воронков.

И не поспоришь, новость действительно хорошая. Но вот как раз спорить у меня желания и не было, зато желание развить, так сказать, тему появилось практически сразу.

— Что ж, Дмитрий Антонович, я всё понимаю, — я и правда понимал, теперь надо было повернуть ситуацию так, чтобы Воронков увидел её со стороны дворянина Елисеева, — я сейчас в некотором роде носитель государственной тайны, и потому моё дело выходит за пределы компетенции уголовного сыска.