Вот уж не знаю, как подполковник Елисеев, а мы с тёзкой понимали. Понимали, что это очень и очень плохо. Да нет, просто никуда не годится! Попадать под арест и само-то по себе неприятно в любых условиях, только что от такого избавились, а с учётом того, что вокруг Михайловского института и всего этого бизнеса на способностях наверняка выросла целая паутина коррупционных связей, ещё и опасно для жизни. Кстати, а ведь получается, что если со старшей сестрой тёзкиной таких неприятностей не случилось, то Греков, а возможно, и его начальство попросту не дали поступившему доносу официального хода, и всё порешали в рамках уездного дворянского собрания…

— Дмитрий Антонович, есть способ избежать такого оборота? — спросил Греков.

— Да, Дмитрий Антонович, мне всё это тоже более чем не нравится, — в голосе тёзкиного отца звучали недовольство и озабоченность.

— Показания Виктора Михайловича в том виде, в каком изложил их мне Фёдор Сергеевич, — Воронков обозначил поклон в сторону Грекова, — позволяют предположить, что похитители готовят какое-то особо грандиозное преступление, возможно, даже злоумышление против… — он многозначительно воздел кверху палец. — А потому… — тут Воронков выдержал прямо-таки театральную паузу, — потому я имею полное право просить моё начальство обратиться в дворцовую полицию!

Я устроил тёзке экспресс-допрос и узнал, что дворцовой полицией тут именуют службу охраны государя императора. Судя по неподдельному удовлетворению, читавшемуся на лице Грекова и исчезновению даже следов недовольства с лица Елисеева-старшего, такой вариант и правда был намного лучше, чем попасть к жандармам. Что ж, лучше так лучше…

— После нашего чаепития, за которое вам, Михаил Андреевич, большое спасибо, я помогу Виктору Михайловичу составить официальное заявление, на основании коего буду докладывать начальству, — откладывать исполнение своего плана Воронков не собирался.

— Непременно, Дмитрий Антонович, непременно! — повеселел подполковник Елисеев. Тёзке общее приподнятое настроение тоже передалось, и он уже предвкушал будущую свою причастность к заоблачным вершинам Российской Империи, ну, так он себе это представлял.

Я, конечно, за тёзку тоже порадовался, но не сильно и ненадолго. Куда больше занимал меня вопрос: а с чего это коллежский секретарь Воронков так заботится о простом студенте, пусть даже и дворянине?

[1] Шайкача — принятый в сербской, затем и в югославской армии традиционный народный головной убор, напоминающий позднейшую пилотку. Именно шайкача стала прототипом русской «пилотской шапки» Первой Мировой, которая, в отличие от оригинала, была сильнее заужена к верху. (см. вкладку Доп. материалы)

Затребованное Воронковым заявление мы с тёзкой сочиняли часа два, ещё почти столько же ушло на его доводку и переписывание после уточняющих вопросов сыщика и наших с тёзкой ответов. Всё это время меня так и продолжал занимать вопрос о причинах внезапного благоволения московского гостя к дворянину Елисееву, но какого-то внятного ответа я пока так и не находил. С тёзкой я своим недоумением поделился, и мы, немного посовещавшись, решили самого Воронкова пока не спрашивать — во-первых, далеко не факт, что он вообще ответит, а, во-вторых, тем более не факт, что ответит правдиво. Ладно, будем к поведению Дмитрия Антоновича внимательно присматриваться, глядишь, так со временем и найдётся если не сам ответ, то как минимум ведущая к нему ниточка.

Писанина в итоге вышла у нас знатная — и тёзка на летних каникулах успел соскучиться по умственному труду, и я давненько всяческих бумаг не сочинял, и Воронков со своими вопросами нашим с тёзкой творческим успехам немало поспособствовал. Да, толком мы даже не представляли, что именно замышляли тёзкины похитители, но отрабатывавшиеся на занятиях с Александром Ивановичем упражнения описали настолько детально, что у любого розыскника разыгралось бы профессиональное воображение, подсказывая ему самые невероятные по замыслу и опасные по своим последствиям преступления, которые могут совершить владеющие такими навыками люди. В любом случае там затевалось что-то уж очень грандиозное, так что мы с тёзкой если и сгущали краски, то не особо и сильно. В общем, будет чем заинтересоваться дворцовой полиции, ох и будет…

Получив наконец на руки тёзкин опус, Воронков прямо на ночь глядя отбыл в Москву, обещав вернуться в самом скором времени. Не знаю уж, что это означало в его понимании, но ждать возвращения московского гостя пришлось аж три полных дня. Однако же, нам с тёзкой в эти дни было не до скуки.

Первый день ожидания совпал с последним днём сборов, тёзка выразил желание поучаствовать в стрельбе из карабина, причём из всех трёх доступных образцов. Я уже говорил, что армейский самозарядный карабин Феоктистова мне понравился, повторю эти свои слова ещё раз — вполне удобная и эффективная машинка. Тёзка рассказал, что в войска поступать эти самозарядки стали четыре года назад, так что большая часть пехоты всё ещё вооружена не только магазинными карабинами Самойлова, но и его же длинными винтовками, да и в тех частях, куда пошли первые самозарядки, артиллеристы, сапёры и тыловики по-прежнему таскают старые добрые магазинки. Кстати, да, добрыми дворянин Елисеев обозвал их не зря — карабин оказался ухватистым, не шибко тяжёлым, и меткая стрельба из него давалась тёзке без каких-то затруднений. Для меня, конечно, передёргивать затвор вручную после каждого выстрела было жутко непривычно, но заботу конструктора о том, чтобы у стрелка это получалось более-менее удобно, я заметил и оценил. По словам тёзки, карабин приняли на вооружение аж в девяносто третьем году как укороченную разновидность длинной пехотной винтовки, но с появлением феоктистовских самозарядок выпуск винтовки прекратили вообще, и карабин должен был со временем сменить её в войсках, а уже затем полностью уступить место изделиям господина Феоктистова.

Про самозарядный карабин Юргенса под пистолетный патрон я тоже уже говорил, поэтому снова должен повториться — очень, очень и очень он мне понравился. Как по мне, для гражданского домашнего владения оружие практически идеальное — лёгкий, с малой отдачей, обеспечивающий при не сильно изнурительных тренировках высокую точность стрельбы, этот карабин даже в руках женщины или подростка мог быстро и уверенно привести любого матёрого уголовника к признанию своей неправоты или к наказанию за её непризнание. Полиция, как растолковал мне тёзка, тоже любила «юргенсы» именно за их точность. Дальностью эти изящные машинки похвастаться не могли, но в городских условиях не особо она и нужна.

Да, любил дворянин Елисеев пострелять и делал это с искренним удовольствием, которое в какой-то мере передалось и мне. Ну что поделать, так уж мы, мужчины, устроены, что оставаться равнодушными к оружию не можем. Так что когда сборы закончились и их благородия разъехались по домам, а результаты стрельб были переданы уездному предводителю дворянства для приняти мер к тем, кто не показал приемлемого уровня владения своим оружием, тёзке даже взгрустнулось, но ненадолго. Уж не знаю, решил подполковник Елисеев компенсировать младшему сыну моральный ущерб, нанесённый неведомыми похитителями и коварной изменщицей, или же по какой иной причине расщедрился, но наконец-то дал отпрыску пострелять из автомата — пистолета-пулемёта, конечно же. Тёзка и раньше отца о такой милости просил, и не раз, но без успеха, а тут старший Елисеев сам и предложил, получив в ответ добрую порцию восторженной сыновней благодарности.

Официально полученный тёзкой образец именовался пистолетом-пулемётом Шпагина образца тысяча девятьсот тридцатого года. Тот самый это Шпагин, что был у нас, или нет, я, к стыду своему, сказать не возьмусь, потому как кроме фамилии ничего о нашем Шпагине не знаю, но, наверное, всё-таки тот. Правда, на хрестоматийный для меня ППШ автомат не особо-то и походил, больше напоминая американский «томпсон» гангстерских времён — с магазином-бубном и рукояткой под стволом, разве что не со столь массивным прикладом, и в целом намного более изящного вида. Но всё равно тот ещё монстр, тяжёлый, зараза, хоть и неожиданно ухватистый. Одиночными бил довольно точно, но при автоматическом огне прицельность становилась чисто лотерейной, что при ёмкости бубна в аж девяносто штук девятимиллиметровых парабеллумовских патронов особой проблемой не являлось. Накоротке совершенно жуткое оружие, в общем. Тёзка, разумеется, был доволен как слон и искренне переживал, что второй магазин отец ему не выдал. Что отец велел ему самолично вычистить автомат после стрельбы, на фоне такой принудительной умеренности стало для тёзки не так уже и обидно.